Конан и Гнев Сета - Делез Морис. Страница 20

Конан еще раз посмотрел на иссеченные глубокими зазубринами лезвия своего любимого кинжала и дамастского клинка и мрачно кивнул.

— Кстати я тебе не сказал, но ты вполне можешь использовать его?— спросил Мэгил.

— Не люблю магии,— проворчал Конан, но против воли крепче сжал рукоять трофейного клинка, чувствуя, что не в силах будет расстаться с ним.

— Наложенное на него заклятие не опасно для тебя,— успокоил короля жрец.

Конан кивнул, правда, Мэгил так и не понял, с чем согласен король — с тем, что заклятие наложено, или с тем, что оно не опасно?

— Я видел,— сказал киммериец,— как вспыхнули синим огнем иероглифы на стали, а значок солнца загорелся маленькой золотой звездой.

— Верно,— согласился Мэгил,— мы как раз подошли к истории его владельца. Человека, с которым ты дрался, зовут Чей Чен.

Король усмехнулся:

— Ну и чей же он, этот Чен?

— Да, нет,— не понял жрец и принялся объяснять,— это имя у него было такое, состоящее из двух слов, как Ях Чиенг, которому он служил когда-то.

При этих словах друга Конан вздрогнул, и перед мысленным взором его мгновенно пронеслась череда воспоминаний, связанных с похищением Зенобии почти десять лет назад.

— Ты сказал, что заклятие не сможет причинить мне зла!— воскликнул король.

— Да! Ях Чиенг здесь ни при чем. Чей Чен был в ту пору юношей, лучшим бойцом Солнечной.

Конан мрачно посмотрел на писаря, наконец-то явившегося в сопровождении двух Черных Драконов. Те быстро развернули походный столик и стул, поставили на него пузырек с черной жидкостью, набор хорошо заправленных гусиных перьев и несколько листов пергамента. Король знаком показал ему, что нужно срисовать, и принялся слушать дальше.

— Ях Чиенг попытался подчинить себе островную империю, но у него ничего не вышло. Однако в состоявшемся поединке придворный маг Таки Гава был смертельно ранен, и император Кушидо понял, что в покое его теперь не оставят. Тогда из остававшихся еще — а может быть, и из последних, как знать?— заготовок он приказал отковать пару мечей, на которые Таки Гава наложил нерушимое заклятие, неподвластное времени и силам зла. Оно делало оружие как бы невесомым, а клинок и руку — единым целым. Не знаю точно, какие еще свойства придавало заклятье мечу, но главным среди них был запрет на служение силам зла.

При этих словах Мэгила Конан скептически хмыкнул, но жрец, заметив это, сказал:

— Меч ведь не живой и не обладает свободой воли. Он не мог сам покинуть своего хозяина, с которым его к тому же скрепляло то же самое заклятие. Я не знаю и не могу знать, как он достался тебе, но припомни: наверняка это был самый напряженный момент боя, когда решалось, жить тебе или умереть.

И Конан ясно вспомнил, как его дамастский клинок словно вплелся в сотворенный мечами Чей Чена вензель, из которого один меч легко выскользнул и устремился к его горлу, но, встретив на пути кинжал, скользнул вбок и вскрыл вену на запястье здоровой руки. Второй же закрутил его уже покрытый зарубками меч, намереваясь вырвать его из руки. Конечно, Конан сознательно продолжил движение и поймал противника на его же хитрости, но не связана ли его удача с тем, что часть заклинания, делавшая бойца и оружие единым целым, отступила перед его более весомым продолжением, запрещавшим творить зло?

Очень может быть, и Конан тут же поверил, что так оно и есть. Опытного бойца можно победить, но он никогда не позволит обезоружить себя. Этого не позволил бы сделать и его противник, не сыграй заклинание на руку киммерийцу. Только годами, притупившими память о заклятие, мог он объяснить такую оплошность.

— Ты уверен, что, когда мы встретимся вновь, этот меч не изменит мне?

— Уверен.— Жрец убежденно кивнул.— Он отказался от своего хозяина, и теперь будет служить тебе.

— Ну что ж,— согласился Конан,— одной проблемой меньше. Но придется подобрать ему пару: этот уже ни на что не годен.

Троцеро принял из рук короля дамастский клинок и покачал головой. Много чего повидал он на своем веку, но чтобы такую сталь рубили, как неумелый дровосек молодую осинку, в это поверить было просто невозможно! И все-таки вот он, перед глазами…

Он еще раз покачал головой и зашагал прочь, вслед за королем и его другом, в сопровождении Черных Драконов и его егерей. Писарь остался срисовывать замысловатый вензель, начерченный на земле, а граф поспешил догонять уходивших, когда к королю подбежал один из его гвардейцев.

— Повелитель, что делать с луком?

— С каким луком?— спросил король, и Троцеро увидел, что лицо его выражает искреннее удивление.

Солдат опешил:

— С тем самым, который ты пригвоздил к стене своим мечом.

— Веди!

Они ускорили шаг и вышли на небольшую площадку, окруженную домами. Трупы были уже убраны. Рядом с домами стоял шатер.

— Что это?— на ходу спросил король.

— Мы хотели, чтобы королева с принцем отдохнули, а в доме оставлять их побоялись, но они не пожелали входить в шатер и остались у костра дожидаться тебя, хотя принц, по-моему, все-таки заснул.

Конан кивнул и направился к костру, где в окружении солдат на расстеленной на земле медвежьей шкуре сидела королева, держа на коленях голову спящего Конна.

— Все хорошо, милый,— кивнула она подошедшему королю и устало улыбнулась.

Тот нагнулся, поцеловал ее в щеку и направился дальше, туда, где уже стояли граф с Мэгилом в окружении воинов.

— Ну и глаз у тебя, повелитель!— восторженно воскликнул один из гвардейцев, но Конан небрежно отмахнулся.

— Я же сказал — повезло! Я-то целился в шевельнувшееся в ночи черное пятно, а получилось так, что обезоружил стрелка,— ответил Конан и тут же изумленно присвистнул.— Так вот из чего выпускали черные стрелы!

Тетива была перерезана. Похоже, сделал это сам лучник, желая освободиться из капкана, в который превратилось его же оружие. Конан вспомнил, как тот сыпал проклятиями, как трещало дерево, но в тот миг не понял, что это значит, да и не было у него времени, чтобы выяснять причину. Он помнил, как постоянно ждал стрелы из темноты, и как это мешало ему в бою, но выстрела так и не последовало, за исключением того, первого. Теперь он знал почему — своим ударом он обезоружил противника!

Он вновь пожал плечами — повезло. Конечно, повезло! Как иначе можно объяснить то, что он, швырнув меч, в сущности, наугад, угодил в огромный лук неизвестного и прижал его этим луком к стене?!..

— В жизни не видел ничего подобного,— проворчал Троцеро.

— Это похоже на осадный арбалет,— вмешался в их разговор молодой гвардеец,— на разобранный, конечно. Если снять со станка…

— Да,— согласился Конан.— Только никто ничего ниоткуда не снимал,— добавил он, качнув меч и одним могучим рывком выдирая его из стены. Глаза гвардейца при этом изумленно расширились, а губы прошептали:

— А мы-то его и так, и эдак пытались извлечь. Думали все — придется выпиливать из стены. Не портить же кувалдой меч короля!

Он вновь покачал головой, а Конан тем временем прижал ложе лука, предназначенное для руки, ступней к дереву и, освободив клинок, закинул его в ножны за спиной. Гвардеец все качал головой, представляя, как он будет рассказывать об этом сегодня у костра за чаркой доброго вина, когда граф, усмехнувшись, снисходительно посоветовал ему:

— Перестань головой-то трясти — мозги расплескаешь.

Солдат мгновенно посерьезнел, но не выдержал и рассмеялся, вновь невольно покачав головой, и тут уже рассмеялся граф:

— Да, парень, смотри на него — это наш король!

Потолок, который переходил в широкую полосу бордового бордюра, украшенного чередой причудливых фресок, подпирало несколько десятков протянувшихся по периметру небольшого зала колонн, которые не были ни толсты, ни высоки. Именно благодаря тому, что за рядом колонн угадывались еще и терявшиеся во мраке стены, он выглядел больше, чем был на самом деле.