Маска бога - Ходжилл Пэт. Страница 31

— Сумасшедшая? Когти бога, я и сама начинаю так думать! Я бегу от лекаря из Глуши, а он сам врезается прямехонько в меня. Добавим к этому еще и убийцу-неумеху, перелетное мертвое знамя, демона-тень, поисковую партию Рандира, разгуливающее дерево. Что же это за место — перекресток миров, что ли?

Киндри не знал, о чем она бредит, да и не обратил на слова внимания. Его напугал сам голос девушки, возвысившийся чуть ли не до крика.

— Ох, пожалуйста! Мы же совсем рядом с рекой. Они нас услышат!

Напоминание мгновенно отрезвило ее.

— Сомневаюсь, что у них возникло предположение, что мы преодолели реку вброд верхом на дереве, но все же… — Она заколебалась, потом нехотя сказала: — Скоро будет совсем темно. Если хочешь, можешь переночевать сегодня со мной, только как можно дальше отсюда.

Первым порывом Киндри было бежать что есть мочи, бежать, пока не рухнешь, бежать от преследователей и от этой необычайнейшей женщины; но краски дня действительно меркли, а дикая местность ужасала его. Он чуть ли не насильно заставил себя кивнуть.

— Что ж, прекрасно, — сказала девушка и прыгнула на твердую землю.

Барс уже весь извелся, ожидая хозяйку на дальнем конце участка проседающей почвы. Однако он не делал попыток бежать навстречу, пока его госпожа не обернулась посмотреть на него — нет, на заковыристый путь, которым следовало проскакать. Киндри внезапно понял, что зверь слеп, что он использует глаза девушки, чтобы видеть дорогу. Он связан с ней. Ни одна из сплетен про сестру Верховного Лорда, рассказанных Киндри в Глуши, не упоминала о том, что она, как и сам Киндри, шанир. Миновав колею ивы, путники перебрались на западную сторону Новой Дороги и проследовали по ней на север. Они шли, пока перед ними не открылась лощина, в которой можно было, не опасаясь посторонних взглядов, разжечь костер.

Пока Киндри грел тонкие руки над маленькими язычками, Норф расстелила свою промокшую кофту на ближайшем камне. Потом, к удивлению молодого человека, она развернула мертвый флаг и тоже положила его сушиться, повернув ласково улыбающееся лицо к источнику тепла. Казалось, портрет по-доброму смотрит на них, сидящих по разные стороны огня, с опаской разглядывающих друг друга поверх пламени и жующих сморщившиеся за зиму яблоки. Барс, которому опять был предложен сыр, поцарапал землю вокруг него, словно закапывая отбросы, и целеустремленно потрусил в темноту. Наблюдая, как хозяйка кота мрачно поглощает свой ужин, Киндри вспомнил толпу обезображенных мертвецов из образа ее души и вздрогнул.

— Я слышала про тебя у Водопадов, — сказала она так внезапно, что он подпрыгнул. — Ты вырос в Общине Жрецов в Глуши, но сбежал, служил сперва лорду Каинрону, потом Ардету. Ты был свободен. Зачем же ты вернулся?

— Это была не моя идея, — резко ответил Киндри, несмотря на свое решение держать язык за зубами. — Присматривая за ранеными, я… я переутомился и рухнул. А когда очнулся, то был уже в Глуши. Наверное, люди Ардета просто не знали, что еще сделать, — их лорд отсутствовал, отправившись на поиски костей в Южные Пустоши, а у них на руках был больной лекарь.

— И Ардет позволил тебе оставаться там всю зиму?

Киндри поморщился:

— П-полагаю, у него были другие заботы. Его погибший сын Переден, твой брат, к тому же Котифир так далеко…

— Согласна, на расстоянии воздействовать на кого-то неудобно, но все же!.. И что, Тори совсем ничего не сказал об этом?

— Верховный Лорд ничего мне не должен, если не желает платить!

— Гордость, — сказала она, будто оценивая его, — и заблуждение — на одном дыхании говорить о долге и тут же отрицать его. Чем бы Торисен ни был обязан тебе — он обязан. Но это его дело. Итак. Зима прошла, в Глушь пришел зов с требованием лекаря, и ты воспользовался удобным случаем, чтобы смыться.

На секунду девушка замолчала, рассеянно расчесывая спутанные волосы длинными, затянутыми в черное пальцами. Рука коснулась раненой щеки.

«Не проси меня вылечить тебя, — безмолвно умолял шанир. — Ради нас обоих, не проси».

Рука упала.

— Так. Ты снова на свободе. Что дальше?

— Не знаю.

Со времени ужасного пробуждения в Глуши минувшей зимой он спрятался в самый потаенный уголок своей души, ожидая спасения, которое так и не пришло. Три года назад жрецы оставили его в покое, ошибочно приняв пустой взгляд за признак слабоумия — а они всегда верили, что он таков. Теперь-то они знали больше. Неужели только вчера священники наконец обманом заставили его проявиться? И тогда, тогда…

Да, Киндри вырвался из их рук, но свободен ли он? Только не после того, что они сделали с ним. И возможно, Уже никогда не будет.

— Прекрати!

Шанир моргнул, недоуменно глядя на Норф, оказавшуюся перед ним на коленях: она вцепилась в его сжатые кулаки, набросив на них мешок из-под еды. Голова раскалывалась.

— Когти и клыки бога. Никогда не встречала никого, так решительно старающегося выбить собственные мозги. Что с тобой?

— Оставь меня!

Он вырвался, внезапно и неповоротливо попытавшись лягнуть девушку, и упал лицом вниз, когда она увильнула.

— Оставь меня, — повторил он глухо и заплакал.

— Милостивые Трое! — услышал он ее бормотание. — А я-то думала, что это из-за меня.

Через секунду на обнаженные трясущиеся плечи шанира легла все еще влажная кофта.

«Доброта, — подумал он. — Если я приму ее, то окончательно сломаюсь».

Он перекатился на спину и взглянул снизу вверх на Норф.

— А как чувствует себя твой брат, учитывая то, что ты шанир? — спросил он.

Серебро полыхнуло в серых глазах. Киндри отпрянул, слишком поздно сообразив, что способность к мысленной связи с барсом может быть всего лишь одним, причем слабейшим, свойством шанира. Но если ее мощь и была велика, то не менее силен и контроль. Блеск потускнел.

— А ты как думаешь? — спросила она невыразительным голосом, вернувшись на свою сторону костра.

Киндри ответил — беззвучно, обращаясь в темноту собственных зажмуренных глаз:

«Думаю, это может убить его».

Братоубийца.

Голос бога прервал свое двухтысячелетнее молчание, чтобы назвать так сестру Верховного Лорда, по крайней мере так вчера сказал Киндри жрец с лицом черепа и искалеченной рукой. Киндри не мог не верить — как может кто-то сомневаться в Гласе Божьем, когда он, подобно кислоте, прожигает себе путь в сопротивляющемся горле? Но сейчас!..

На пути к Водопадам Торисен впал в один из своих загадочных кошмаров, и никто не мог разбудить его. По настоянию Ардета Киндри вошел в спящее сознание Верховного Лорда, чтобы попытаться помочь. Там он наткнулся на образ души в виде разрушенного дома с огромным, увешанным мертвыми флагами залом, и образ этот, как шанир только что понял, был вовсе не Торисена, а его сестры. Он, несомненно, отравлял спящего. Киндри изгнал яд, но он не слишком доверял своей силе — от таких вещей полностью не избавиться. А учитывая стойкую неприязнь Торисена ко всем шанирам, одно лишь знание того, что его сестра одна из них, может глубоко ранить его. Это предубеждение и мешало лорду выплатить долг чести Киндри. От этого он может отмахнуться, но не от притязаний сестры. И тогда… тогда…

«Она уничтожит его, — шипела высохшая голова Иштара, придвигаясь ближе, дыша в лицо Киндри смрадом болезни длиной в зиму, — если ты не сделаешь ее безвредной, можем ли мы так сказать? Да, мальчик, ты. Никто больше не способен подобраться достаточно близко. А что в нашем мире ближе прикосновения лекаря».

Н-но он же целитель. Он не может никому причинить вреда, не нанеся этим непоправимого ущерба и себе.

«Всего лишь маленькое изменение в образе твоей души, мальчик. С твоей стороны было очень умно избрать наружной метафорой саму Общину Жрецов. Мои коллеги думали, что заперли тебя здесь — и разум, и тело. Они не знали, что в одном образе может быть скрыт другой, об этом тайном садике, в котором леди Ранет держала тебя все твое детство, пока остальные из нас считали, что ты полоумный. Но теперь миледи передала секрет мне. Я могу разрушить твою маленькую трогательную норку — вырвать с корнем все подорожники, алоэ и валериану, усыпать землю солью. Но вместо этого я Дам тебе шанс к восстановлению. Мы научили тебя, как читать образы душ, мальчик. Прочти Норф, узнай, где она прячет то, что украла у меня, сделай с ней то, что она заслуживает, или никогда больше не будет тебе мира».