Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник) - Майер Стефани Морган. Страница 25

Но тропинка была на месте: надежная и хорошо заметная, она вела меня прочь из мокрого зеленого лабиринта. Я почти бежала по ней, поглубже надвинув капюшон, и удивлялась, как далеко я забрела. Мне уже казалось, что я никогда отсюда не выберусь или что по ошибке я повернула не в ту сторону и теперь углубляюсь в лес. Но прежде чем я начала паниковать, в паутине веток наконец появились просветы. А потом прошумела машина, и я очутилась на свободе: передо мной расстилался газон возле дома Чарли, дом манил меня, обещая тепло и сухие носки.

Когда я вошла в дом, как раз наступил полдень. Я поднялась к себе и переоделась в джинсы и футболку, поскольку выходить никуда не собиралась. Без особых усилий я сосредоточилась на сегодняшней задаче – сочинении по «Макбету», сдать которое надо было в среду. Вскоре я уже набрасывала черновик, ощущая умиротворение впервые с… если уж говорить начистоту, впервые с четверга.

Впрочем, для меня это обычное дело. Я всегда с трудом принимаю решения, над каждым подолгу мучаюсь. Но как только решение принято, я просто следую ему – как правило, с облегчением от того, что выбор уже сделан. Порой облегчение подпорчено отчаянием, как в случае с переездом в Форкс. Но даже это лучше, чем ломать голову над возможными вариантами.

Смириться с этим решением оказалось до смешного просто. В этой простоте таилась опасность.

День прошел тихо и плодотворно, сочинение я закончила к восьми. Чарли привез большой улов, и я мысленно взяла себе на заметку поискать книгу с рецептами блюд из рыбы, когда поеду в Сиэтл на следующей неделе. Мурашки, пробегающие по спине при мысли об этой поездке, я восприняла точно так же, как другие, во время моего разговора с Джейкобом Блэком. И напрасно, думала я. Мне следовало бояться, я точно знала, но подходящий случаю страх меня не посещал.

В ту ночь я не видела снов – слишком рано начался минувший день и слишком беспокойной выдалась прошедшая ночь. Уже во второй раз после приезда в Форкс меня разбудил яркий желтый свет солнечного дня. Метнувшись к окну, я застыла в изумлении: на небе – ни одной тучи, а пушистые белые облачка просто не могли быть дождевыми. Я распахнула окно, мимоходом отметив, что оно открылось бесшумно и легко, хотя его не открывали неизвестно сколько лет, и вдохнула сравнительно сухой воздух. Было тепло и почти безветренно. Кровь в жилах словно закипела.

Когда я спустилась в кухню, Чарли уже заканчивал завтрак и сразу уловил перемену в моем настроении.

– Отличный день для прогулки, – заметил он.

– Да, – с улыбкой согласилась я.

Он улыбнулся в ответ, в уголках карих глаз разбежались морщинки. Когда Чарли улыбается, я начинаю понимать, почему мама вышла за него замуж. Почти весь его юношеский романтизм выветрился раньше, чем я успела познакомиться с ним, вьющиеся темно-русые волосы – того же цвета, как мои, только другие на ощупь, – продолжали редеть, постепенно открывая взгляду лоснящуюся кожу на макушке. Но когда он улыбается, в нем на секунду проглядывает юноша, который сбежал из дома вместе с Рене, когда она была всего двумя годами старше, чем я сейчас.

Я радостно завтракала, глядя, как в солнечном луче танцуют пылинки. Чарли окликнул меня от двери и попрощался, я услышала, как патрульная машина отъехала от дома. Собираясь уходить, я привычным жестом взялась за куртку и помедлила. Оставить ее дома – значит искушать судьбу. Со вздохом я повесила куртку на локоть и вышла на самый яркий свет, какой только видела за последние месяцы.

Ценой тяжких физических усилий я умудрилась полностью опустить стекла в обоих окнах пикапа. В школу я приехала одной из первых: торопясь выйти из дома, я даже не взглянула на часы. Припарковавшись, я направилась к южной стороне кафетерия и столам для пикника, которыми редко пользовались. Скамейки еще не высохли, и я села на куртку, радуясь, что все-таки прихватила ее. Домашнюю работу я сделала благодаря почти полному отсутствию развлечений, но в правильности решения нескольких задач по тригонометрии сомневалась. Прилежно глядя в учебник, я начала решать первую задачу заново, но, не добравшись до середины решения, заметила, что витаю в облаках, любуясь игрой солнечного света на красноватой коре древесных стволов. В рассеянности я водила карандашом и через несколько минут вдруг обнаружила, что нарисовала пять пар темных глаз, уставившихся на меня со страницы. Пришлось стирать их ластиком.

– Белла! – окликнул меня кто-то – кажется, Майк. Обернувшись, я увидела, что, пока я сидела в рассеянности, на территории школы прибавилось народу. Все были в футболках, некоторые даже в шортах, хотя температура поднялась не выше плюс шестнадцати. Ко мне направлялся Майк в шортах цвета хаки и полосатой футболке, махая рукой.

– Привет, Майк, – откликнулась я и тоже помахала, не желая сдерживать радость в такое славное утро.

Он подошел и сел рядом, уложенные аккуратными шипами волосы зазолотились на солнце, по лицу расплылась усмешка. Он был так рад видеть меня, что я невольно исполнилась благодарности.

– Никогда не замечал у тебя рыжину в волосах, – заметил он, поймав двумя пальцами прядь, растрепавшуюся на легком ветру.

– Ее видно только на солнце.

Он заложил пойманную прядь волос мне за ухо, и мне стало неловко.

– Отличный день, правда?

– Такой, как я люблю, – согласилась я.

– Чем вчера занималась? – опять этот тон собственника.

– В основном писала сочинение.

Хвастаться, что уже закончила его, я не стала.

Он шлепнул себя ладонью по лбу.

– Ах, да! Его ведь сдавать в четверг, да?

– М-м… кажется, в среду.

– В среду? – он нахмурился. – Ничего хорошего… ты про что пишешь?

– Проявляется ли женоненавистничество в женских образах у Шекспира.

Он вытаращился на меня так, словно я заговорила на поросячьей латыни.

– Значит, начинать надо уже сегодня, – он приуныл. – А я хотел предложить куда-нибудь сходить вместе.

– Да?.. – этого я не ожидала. Почему любой, даже самый приятный разговор с Майком заканчивается неловкостью?

– Ну, можно поужинать где-нибудь… а сочинением займусь попозже, – он с надеждой улыбнулся.

– Майк… – терпеть не могу, когда меня загоняют в угол, – по-моему, затея с ужином неудачная.

У него вытянулось лицо.

– Почему? – Взгляд стал настороженным. У меня мелькали мысли об Эдварде, я гадала, не думает ли Майкл о нем же.

– Знаешь… если ты кому-нибудь передашь то, что я тебе сейчас скажу, я из тебя дух вышибу, – пригрозила я. – Но Джессика будет оскорблена в своих лучших чувствах.

Он озадачился: очевидно, такое объяснение ему даже в голову не приходило.

– Джессика?..

– Майк, ты что, слепой?

– А-а… – оторопело выдохнул он. Я воспользовалась его замешательством, чтобы улизнуть.

– Пора на урок, не хватало мне еще снова опоздать, – я сгребла свои учебники и запихала их в сумку.

До третьего корпуса мы дошли молча, у Майка был рассеянный вид. Я надеялась, что сумела направить его мысли в правильное русло.

Когда я увиделась с Джессикой на тригонометрии, она излучала энтузиазм. Вместе с Анджелой и Лорен они собирались сегодня в Порт-Анджелес, за нарядами к балу, и Джессика уговаривала меня составить им компанию, хотя платье мне и ни к чему. Я медлила в нерешительности. Прокатиться с девчонками было бы неплохо, но среди них будет Лорен. И потом, еще неизвестно, какой у меня расклад на вечер… Я спохватилась: размышления увели меня совсем не в ту сторону. Наверное, потому, что я обрадовалась солнцу. Но мое приподнятое настроение – заслуга не только и не столько солнца.

Словом, я ничего не стала обещать Джессике, объяснив, что сначала надо спросить разрешения у Чарли.

Всю дорогу на испанский она только и говорила, что о танцах, сразу же после урока возобновила болтовню и не прекращала ее по пути на обед. Но в лихорадке предвкушения я не вслушивалась в ее слова. Мне не терпелось увидеть не только его, но и всех Калленов – чтобы проверить новые подозрения, терзающие меня. Едва переступив порог кафетерия, я ощутила первый несомненный холодок страха. А если они поймут, о чем я думаю? Потом новая пугающая мысль молнией пронзила меня: а если Эдвард снова ждет меня, чтобы сесть вместе?