Книга Нового Солнца. Том 2 - Вулф Джин Родман. Страница 32

Я снова ринулся к коню, на этот раз обойдя его справа и держась подальше от страшных копыт, но пегий обладал отличной реакцией, а девушка по имени Дарья щелкнула обеими плетьми перед моим лицом, чтобы отпугнуть меня. Я поймал плетку скорее от гнева, чем по расчету. Петля этой плетки была надета на запястье девушки, поэтому, когда я дернул, она свалилась с лошади прямо ко мне в объятия. Девица укусила меня за ухо, но я ухватил ее сзади за шею, развернул, впившись пальцами в тугую ягодицу, и поднял в воздух. Она задрыгала ногами, и это, казалось, испугало коня. Жеребец пятился от меня сквозь толпу, пока один из его мучителей не подтолкнул его в мою сторону, и тогда я наступил ногой на поводья.

После этого все пошло гораздо легче. Я отпустил девушку, поднял поводья и, задрав пегому голову, саданул его по передним ногам, выбив из-под него опору, как нас учили обращаться с буйными клиентами. Конь издал высокий звериный вопль и рухнул на землю. Я взлетел в седло раньше, чем пегий успел подняться на ноги, стегнул его по бокам длинными поводьями и пустил вскачь сквозь толпу зрителей, потом развернулся и снова врезался в людскую массу.

Мне всю жизнь приходилось слышать о том, что участников таких состязаний охватывает сильное возбуждение, но сам никогда не присутствовал при подобных зрелищах. Только теперь я убедился в этом на собственном опыте. Воины и их женщины пронзительно кричали и бегали вокруг, некоторые размахивали своими мечами. С большим успехом они могли бы пугать грозу – с полдюжины нападавших угодили под копыта пегого. Рыжая девица бросилась бежать, ее волосы развевались, как флаг на ветру. Но разве под силу было человеческим ногам тягаться с разбушевавшимся жеребцом? Мы в один момент настигли ее, и я, поймав этот пламенеющий стяг, перебросил девицу через седло перед собой.

Извилистая тропа вывела нас в темное ущелье, потом – в следующее. Впереди мелькнула фигура дикого оленя. Тремя бросками мы догнали животное с бархатной шкурой и, оттеснив с дороги, понеслись дальше. Будучи ликтором в Траксе, я слыхал, что эклектики, гоняясь за лесной дичью, часто выпрыгивают из седла, чтобы заколоть добычу. Только теперь я поверил, что это правда: я сам мог бы легко перерезать горло оленю ножом мясника.

Оставив его далеко позади, мы взлетели на вершину холма и понеслись вниз в тихую, поросшую лесом долину. Когда мой пегий конь выдохся, я ослабил поводья и предоставил ему самостоятельно выбирать путь между деревьями, крупнее которых я не видел с тех пор, как покинул Сальтус. Вскоре конь остановился, чтобы пощипать сочную нежную траву, пробивающуюся между корнями, а я, бросив поводья на землю, как это делал Гуазахт, спешился сам и помог сойти рыжеволосой девице.

– Благодарю, – проговорила она. – Ты все-таки справился. Я и не думала, что у тебя получится.

– Иначе ты бы не согласилась? Я считал, что тебя заставили.

– Не надо было мне хлестать тебя по лицу. Теперь ты мне отомстишь, да? Будешь бить поводьями?

– Почему ты так решила? – Я очень утомился, поэтому сел на землю. Желтые цветы, не крупнее капли воды, росли среди травы. Я сорвал несколько цветков – они пахли каламбаном.

– Я сужу по твоей внешности. Кроме того, ты вез меня вверх ногами, а мужчины, которые так поступают, всегда не прочь отстегать женщину по заду.

– А я и не знал. Интересная мысль.

– У меня таких мыслей – пруд пруди. – Девушка быстро и грациозно села рядом и положила руку мне на колено. – Послушай, ведь это была инициация, вот и все. Мы делаем это поочередно, и сегодня выпала моя очередь, я была обязана побить тебя. Но теперь все позади.

– Понимаю.

– Значит, ты меня не обидишь? Замечательно! Мы и вправду можем прекрасно провести время. Все, что ты захочешь и пока тебе не надоест, нам не обязательно возвращаться до самого ужина.

– Но я не сказал, что не обижу тебя.

Ее лицо, расплывшееся в искусственной улыбке, сразу помрачнело, и она уставилась в землю. Я решил, что она сейчас сбежит.

– Это лишь доставило бы тебе дополнительное удовольствие, прежде чем все закончится. – Ее рука скользнула вверх по моему бедру. – Ты привлекательный мужчина, вот что я скажу. И такой высокий. – Она выгнулась и прижалась лицом к моим коленям, потом поцеловала меня и наконец выпрямилась. – Это было бы славно. В самом деле, славно.

– Или ты могла бы убить себя. У тебя есть нож? На мгновение ее рот превратился в маленький правильный овал.

– Ты что, сумасшедший? Как же я сразу не догадалась? – Она вскочила на ноги.

Я поймал ее за щиколотку и швырнул на мягкую лесную траву. Ее одежда была ветхой от длительного ношения, один рывок – и платье сброшено.

– Ты сказала, что не сбежишь.

Она поглядела на меня через плечо большими испуганными глазами.

– У тебя нет власти надо мной, – сказал я, – ни у тебя, ни у них. Я не боюсь ни боли, ни смерти. Для меня на свете существует только одна желанная женщина, а мужчин и того меньше, разве что я сам.

20. ПАТРУЛЬ

Мы удерживали участок не больше пары сотен шагов в поперечнике. Наш противник был вооружен в основном ножами и боевыми топорами; эти топоры да еще рваная одежда напомнили мне о добровольцах, с которыми Водалус (при моем непосредственном участии) справился в нашем некрополе. Но их было уже несколько сотен, и подтягивались все новые.

Наш базель оседлал лошадей и покинул лагерь еще до рассвета. На земле лежали длинные тени, протянувшиеся параллельно изменчивой линии фронта, когда разведчик показал Гуазахту глубокую колею от кареты, двигавшейся в северном направлении. Мы преследовали ее целых три стражи.

Асцианские налетчики, захватившие карету, дрались отменно; чтобы сбить нас с толку, они повернули на юг, потом на запад, потом – снова на север, оставляя за собой петляющие, точно у змеи, следы. Но за ними тянулся шлейф из мертвецов, погибших под нашим огнем или попавших под залпы охранников, которые стреляли через бойницы кареты. Только под конец, когда асциане уже потеряли надежду спастись бегством, мы заметили и других преследователей.

К полудню небольшая долина была окружена. Тускло поблескивавшая стальная карета, заполненная мертвыми и умирающими, безнадежно, по самые оси, завязла в грязи. Асцианские пленные сидели на корточках перед каретой под охраной наших раненых. Асцианский офицер говорил на нашем языке; стражу назад Гаузахт приказал ему освободить повозку и застрелил нескольких асциан, когда те не подчинились. Их оставалось еще около тридцати человек – почти голые, апатичные, с пустыми глазами. Отобранное у них оружие свалили в кучу неподалеку от стоявших на привязи лошадей.

Теперь Гаузахт объезжал наши позиции, и я увидел, как он помедлил возле пня, служившего убежищем для соседнего со мной воина. Одна из женщин-противниц высунула голову из кустов чуть дальше вверх по склону. Мой контус ударил ее сгустком огня, она рефлекторно рванулась в сторону, потом сжалась в клубок, как делает паук, когда его швыряют на горячие угли бивуачного костра. Ее лицо под красным платком, повязанным на голове, было смертельно бледным, и вдруг я понял, что она выглянула не по доброй воле – за кустами прятались другие люди, которые либо недолюбливали ее, либо совсем не дорожили ею. Это они вынудили женщину пойти на этот опрометчивый шаг. Я выстрелил снова, прорезав молнией зеленую поросль и подняв облачко едкого дыма, которое медленно отнесло ко мне, словно дух той женщины.

– Не трать напрасно заряды, – произнес у моего уха Гаузахт. Скорее по привычке, чем от страха, он лег на землю рядом со мной.

Я спросил его, хватит ли зарядов до наступления темноты, если я буду стрелять по шесть раз за одну стражу.

Он пожал плечами и покачал головой.

– Я так и стрелял из этой штуки, насколько я могу судить по солнцу. Но когда стемнеет…

Я взглянул на него, но он лишь снова пожал плечами.

– Когда стемнеет, – продолжил я, – мы ничего не увидим, пока они не подберутся почти вплотную. Будем стрелять наугад и уложим несколько десятков, потом достанем мечи и встанем спина к спине, однако они все равно убьют нас.