Тень Казановы - Яровая Наталия. Страница 4

Весь день гуляли по Арбату держась за руки, ели пиццу в итальянском ресторанчике. В том самом! Уже потеплело, и они выставили столики на улицу. Мы жевали и жили жизнью города. Напротив мальчишка с косичкой душевно терзал гитару. Все, как я и загадывал. Вечером улетели во Владивосток. Домой…

Если вы поверили в такой конец, то я вас обманул. Это мне так снилось каждую ночь.

А прилететь она так и не захотела.

Но звонила часто. И я — ей. Придумали мечту: летом я приеду к ней в гости, она найдет себе замену у бабули, и мы целый месяц проведем в путешествии по Америке. Машину возьмем! И ни на минуту не расстанемся. Тем и жили.

Настало лето, и в одно прекрасное утро я спросил себя: зачем? Мы взрослые люди, у нас нет будущего, только лихорадка. Я позвонил ей и спросил, вроде шутя, сколько ей не хватает денег для ее фиктивного брака. Она подвоха не заметила: да начать и кончить, сказала, четыре с половиной набралось, еще как минимум столько же надо. И вздохнула. За живое, видать, задел. Кип смайл [2], Безуглов!

Через две недели мне удалось переслать ей с оказией шесть тысяч. Пусть быстрее сбудутся твои мечты, Люба!

И в отпуск уехал. С Гришкой. Подальше от телефонов. На месяц.

Говорил же — сентиментальный я.

Больше я о ней ничего не знаю.

Как живешь, Любонька?

ЗНАКОМСТВО

— Кофе, Сергей Викторович?

— Пожалуй.

— Может, с коньяком?

— Почему бы и нет?

Она долго где-то бегала. Как выяснилось позже, искала чашку, искала сахар, искала кофе. Коньяк был.

Так и познакомились — Виктория. Вика, Вичка, Викулькин. Но на тот момент — Виктория. Андреевна, если быть точным. Она была директором большого учреждения, проектного института, как ни странно выжившего с совковских времен и оставшегося при солидных площадях. Я — директором и хозяином частной конторы. Пришел к ней с улицы, снять пару комнат под офис. Сдала. Кофе выпили. С тех пор просто здоровались, когда случайно пересекались у лифта или на стоянке.

Мы здорово пьянствовали тем летом. То клиент хороший, то просто друзья набежали. Лето было удивительное. Теплое. Солнце с утра. Какая работа?

Строили помаленьку, торговали всем подряд. Однажды завез ей домой коробку памперсов для дочки. Просто потому, что завалялись. Она засмеялась и сказала: «Я тебя люблю». В шутку… Всю ночь вертелся. Не спалось.

Вадим, кажется, как-то предложил пригласить ее на очередную вечерушку — арендодатель нам она, мол, уважать надо, дружить. Пригласили без оптимизма. Пришла! Смеялись. Дурачились, пили дрянь какую-то. Виски. Не наш напиток, не русский.

Нашел себя на Шаморе — мы стоим с ней прямо в море, по щиколотку в воде, держимся за руки. Она рассказывает, как размножаются ракушки. До сих пор не вспомню как. Зачем-то поцеловала меня. В щеку. Я попросил: еще. Поцеловала еще.

Протрезвел. Отвез ее домой. Чинно. У нее — совсем маленькая дочь и сын Васька. Муж благополучно отчалил в Америку-разлучницу. По первости прислал пару романтических писем про благодатную страну. Потом потерялся, как водится. А у меня на тот момент — роман с длинноногой козой. Каждый при своих, в общем.

На следующий день нашел под «дворниками» машины бумажку. На ней — смеющееся сердце, пронзенное пушистой стрелой. Позвонил ей, сказал, мол, хорошо рисуешь, а она вдруг растерялась — как догадался-то? Да вот так. Сам такой…

Потом черт какой-то понес меня в Находку. Ей, оказалось, туда же надо. В филиал, бумажки завезти. Больше некому, конечно…

Сговорились, сели с утра пораньше и подались. Быстро как-то все дела переделали, назад — в самый зной, в полдень. А спешить вроде и некуда. Остановились в бухте по пути. Жарко! У моря — четыре калеки. Взяли перекусить, искупались. Вода как стекло, чистая, теплая. Но купались каждый сам по себе. Слопали по шашлыку, разлеглись на полотенцах. Подтянулся и поцеловал ее. Невинно. По-братски. Как старшую сестру. И все.

Сели в машину, поехали. Я — за рулем, рубаха расстегнута, мужественный профиль с обгорелым носом. На ее месте уже спекся бы. Нет, положила руку мне на плечо, пощекотала затылок. Заерзал. И опять на этом все. Тяжелый случай.

Довез до дому.

— Пока?

— Пока-пока. До завтра.

Не дал ей выйти из машины, развернулся, помчался обратно из города, к морю.

Молчала. По радио голосили: «Я гото-ов целовать песок, по которому ты ходи-ила!»

Взялся подпевать. Посмотрела на меня, сказала спокойно:

— Отвези домой. У меня там дети с бабушкой заждались… Поздно уже.

Правильная ты моя! У меня тоже, между прочим, сын есть. И жена. Бывшая, правда. И коза длинноногая. Вот! Завелся с полоборота, брякнул:

— Когда-нибудь ты захочешь, чтобы мы проехали поворот к твоему дому, а я сверну!

Умно, конечно, сказал. Ни дать ни взять.

Промолчала в ответ. Слава богу!

Привез. Попрощались как ни в чем не бывало. По дороге купил бутылку водки. Приехал домой и пить не стал. Ждал, что она позвонит. Из-под подушки какой-нибудь.

Но нет — тишина. Лег. Длинноногая коза утешила по-своему. Кое-как уснул.

Так и жили. Время шло. С чего, не знаю, пригласил ее вечером на чай к себе домой. Она и согласилась. С козой на тот момент расстался. Жил один. Сиротливо. Купил пару рулетов и бутылку «Пол Масона». Долго распинался, какое вкусное вино. Как выяснилось позже, все эти вина ей до лампочки. Не пьет.

Стемнело. Я зачем-то надел плащ и подошел к ней. Она засмеялась, расстегнула пуговицу на плаще, и он свалился с меня. А под ним ничего и не было. Аполлон!

С тех пор завертелось. Нельзя было дня прожить, чтобы не увидеть, не позвонить. Всегда хотелось быть рядом.

Иногда везло. Подворачивались командировки в Москву. Ей, конечно. Я просто мотался прицепом. Зато жили радостно в отеле, и никто не дергал. Ужинали вместе, гуляли, взявшись за руки. Культурная программа какая-нибудь, обязательно. В столице, чай!

В последний раз — та же схема. У нее — командировка в Москву, я планирую радостное прибытие в столицу через пару дней.

Проводил, помахал, скупую слезу утер. И облегчение почему-то вдруг почувствовал. Назавтра — мой день рождения, блин! А следом за ней лететь — только через два дня. Свобода! Хм.

День рождения чествовали с размахом. С утра — в офисе. Народная тропа не зарастала. Потом плавно перетекли в ресторан. К ночи — домой. С длинноногой козой (откуда-то прорезалась!). В душе вместе плескались, вкусняшку какую-то из одного бокальчика пили, стихи вспоминали. «Мы не будем пить из одного бокала. Потому что ты мальчишка озорной. Потому что так у вас заведено — с кем попало целоваться под луной…» Ну и так далее. С козой всегда весело. Без напряга.

И тут позвонила она. Поздравляю, скучаю, жду. Спрятался с головой под одеяло. Как пацан! Отвечал скупо.

— Ты не один?

— Один!

Зря врал — догадалась. Больше не звонила.

Через два дня полетел. На сердце нелегко. Никуда неохота. И козу вдруг жалко оставлять стало.

Прилетел. Никто не встретил. Ну-ну. Взял такси и поехал. Вместо гостиницы «Москва», где она остановилась, заселился в «Россию». Врозь так врозь. За каким летел?

Нашла через пару часов. Через общих знакомых, которым уже объявился.

— Ты чего?

— Да отель перепутал, а ты?

— А я не тот рейс встречала.

Бывает…

Чемодан подхватил и перебрался в «Москву». Нехотя, если честно. Хандра какая-то напала. Любоньку ни к селу ни к городу вспомнил.

Она ни о чем не спрашивала, не приставала.

Суетился, делано веселился. Втихаря звякнул козе. Потом сказался усталым и сделал вид, что быстро уснул. Стерпела.

Маета не проходила. Ничего не хотел. Старался не смотреть на нее.

На третий день не выдержала. Спросила. Хотел закричать в ответ: «А помнишь, я говорил, что когда-нибудь ты захочешь, чтобы мы проехали твой поворот?!» Промолчал, слава богу.