Созвездие Волка. На Сумеречной Стороне. Часть 1 (СИ) - Тавор Миа. Страница 1

Созвездие Волка. На Сумеречной Стороне. Часть 1

Миа Тавор

Глава 1. В коконе

Дни стояли черные, мертвенно тихие, пустые. Даже половицы в старом доме будто перестали тягуче скрипеть. Ощущение, что я погрузилась в круглый, как шар, вакуум и парю где-то там, в бесконечном, бездонном, космическом безмолвии. Иногда я была зародышем, скрутившимся внутри кокона, стерильного, непроницаемого, холодного. Только слабое биение сердца пробивается через окружающий беспросветный мрак — тук… тук… тук… Я слушала его, но оно было чужим. Мне хотелось, чтобы и оно прекратилось. И тогда настала бы идеальная тишина.

— Мы не можем постоянно держать ее на той же дозировке. Придется снизить количество успокоительного.

— Но, доктор, тогда она становится совсем буйной…

— Вы не понимаете, миссис Бэкингем. Это опасно для ее рассудка. Все-таки мы говорим о довольно сильном транквилизаторе, и побочное его действие — привыкание. Тем более, в ее юном возрасте. Учитывая, что мы и так превысили время лечения этим препаратом, я бы сказал, что мы не можем дальше рисковать…

Говорили шепотом, но он продирался сквозь мое затуманенное сознание болезненным, режущим, мучительным криком. Казалось, у меня сейчас лопнут перепонки. Ну прекратите. Прекратите же. Замолчите, наконец. Я хочу назад, в тишину…

— Не слушайте ее. Делайте, что должны, доктор.

— Хм, спасибо, мистер…

Больно, как же больно. Почему они никак не замолчат?

— Просто Майк.

Майк? Звук этого имени проник глубже, коснулся чего-то приятного, успокаивающего. Шепот уже не резал мой слух, я про него забыла. Ма-йк. М-а-й-к. Май-к. Я пережевывала это имя, снова погружаясь в спасительное забытье. Оно убаюкивало меня, как журчание ручейка, как шум осеннего дождя, как спокойное колыхание озера в сумерках. Снова только монотонное тук-тук-тук. Так приятнее. Так безопаснее. Я снова мерно покачивалась в своей темноте.

— Благодарю, а сейчас, простите, я должен идти. Я загляну завтра.

— Спасибо, доктор.

Поступь стихла, кто-то еще что-то сказал, затем тихо скрипнула дверь в мою спальню.

К этому звуку я привыкла. Сюда постоянно кто-то заходил, что-то делал. Он не вызывал у меня беспокойства, я плыла дальше в чудесном черном потоке где-то на глубине океана, под толщей атлантического льда. Как рыбка. Или русалка. Или просто белесая дымка, состоящая из одних лишь светящихся атомов. В абсолютном мраке и безмолвии, которые встречаются только в космосе.

Шаги остановились напротив моего окна. Кто-то распахнул тяжелые шторы.

В мой спокойный океан проник сноп света, и я тревожно заворочалась. Не люблю, когда задевают кокон. Как не люблю, когда прикасаются к оболочке, в которой я тихо колыхаюсь. И никого не трогаю, надо сказать. А они постоянно что-то делают: втыкают иглы в прозрачные вены, заставляют глотать какие-то таблетки, а один раз даже привязали руки, когда я выдрала клок волос — якобы оболочка пострадала. А я всего лишь хотела избавиться от водорослей. Они загораживали мне путь, мешали плыть дальше. Зачем они постоянно вмешиваются? Создают хаос в моем маленьком пространстве? Или как тогда, когда я порезала себе запястье. Майк чуть с ума не сошел. Глупенький… А мне только нужно было высвободиться из тисков узкого подводного ущелья, где я застряла. Я и боли-то не почувствовала.

Надо плыть дальше. Вот если я останавливаюсь, тогда действительно больно: сначала жжение где-то в темечке, потом виски начинают гудеть, и сразу приходят воспоминания, возникают осколками, режут глаза изнутри так, что, кажется, схожу с ума. Они говорят, что тогда я кричу, бьюсь, царапаюсь…

Нет, не надо об этом думать. Это плохие мысли. От них я нервничаю. Надо плыть, просто плыть. Кокон он бесконечный. Только бы мне больше не мешали…

Кто-то подправил одеяло на оболочке, дотронулся до лица, снял черную паутину, которая прилипла к мокрому лбу, пока я плыла. Я знала это прикосновение: оно всегда было нежным, оно стремилось оградить, оно приходило, когда становилось особенно плохо. Оно оберегало оболочку, защищало ее. Но оно не могло проникнуть в мой океан. А жаль. Иногда даже там мне становилось одиноко.

Какое-то время он сидит рядом. Майк переживает — я могу сказать это, не размыкая глаз, потому что смотрю на него откуда-то с потолка. Ему больно. Он хочет, чтобы я поправилась, потому что уверен, что я больна, очень-очень больна. Но он ошибается. Как и они все. И даже добрый доктор. Он не знает, что мне просто надо плыть. В тишине. В пустоте. Нельзя останавливаться.

Вот сейчас Майк введет мне укол, и я снова смогу погрузиться на глубину. Это происходит всегда в один и тот же час, и к этому времени меня начинает тянуть к поверхности невидимым течением. Я не хочу этого и боюсь. Там мне тоже больно. Поэтому жду. Жду с нетерпением. Вот и очередная игла. Странно, как я раньше страшилась их. Теперь они стали моим спасением. Необходимостью, как воздух. Без них я не могу существовать.

Но что-то не так.

Я обеспокоенно смотрю сверху на шприц. Он наполнен только наполовину. В черепе сигналом тревоги звенят колокольчики. Этого не хватит, чтобы побороть течение. Я это знаю, потому что за последние две недели научилась разбираться лучше их всех. Выучила нужную дозу — билет в мое сумеречное существование — до последнего миллилитра. Если я не смогу погрузиться на дно, я снова почувствую боль. А это и есть настоящий кошмар.

— Еще… — шепчу я. — Майк, еще…

— Нельзя, Алекс, — он откладывает шприц и прижимается губами к моему пылающему лбу.

— Пожалуйста, — я вцепляюсь в него.

Хрип огнем раздирает горло, любое движение отзывается невыносимым страданием, словно металлические шипы вонзаются в меня изнутри. Если лекарства не хватает, я снова возвращаюсь в оболочку. И тогда начинается ад.

В его глазах отражается мука.

— Прости, — произносит он, прижимая меня к себе. — Но тебе пора возвращаться.

Меня молнией пронзает ужас.

— Я не хочу…

— Я знаю. Но так больше нельзя. Пора.

Он укладывает меня назад на подушки. Лекарство уже бежит по тонким венам, но, увы, каждой клеточкой я отчаянно осознаю, что его слишком мало.

Майк смотрит на меня, его прекрасное лицо искажено страданием. Я не злюсь на него. Для него это тоже пытка. Он знает, что скоро произойдет.

Медленно-медленно, секунда за секундой, но меня все-таки несет вверх. Прямо в центр белого пятна.

И тогда кокон начинает трескаться.

— Лечение займет время. — Щелкнул металлический замок чемоданчика.

— Сколько?

— Тяжело сказать. До полного выздоровления могут пройти недели или даже месяцы. — Пауза, сопровождаемая долгим вздохом. — Бывает, что от болезни так полностью и не удается избавиться.

— Неужели вы ничего не можете сделать? Должно быть хоть что-то… У меня есть деньги, связи — я достану все, что вам нужно, доктор. Только скажите.

Смущенное покашливание.

— Увы, даже у нас нет еще таких препаратов, способных одним махом исцелить душевное состояние. К сожалению, депрессия — заболевание, у которого ряд факторов, включая психологические, и заниматься придется всеми.

Доктор вздохнул и сочувственно сжал Майку плечо.

— Я понимаю.

Взгляды обоих обратились в мою сторону.

Я возлежала на высоких подушках и смотрела в окно. Точнее, в квадрат чего-то туманного, серого, зыбкого. За ним — голые черные скелеты. Молча тянут ко мне тонкие костлявые руки, словно смерть. В последнее время она виделась мне повсюду. Шептала на ухо, обещала покой. Ее тихий, ласковый зов был так чарующе соблазнителен, что сопротивляться ему было почти невозможно. Вот только я не могла пошевелить и пальцем, чтобы подняться к ней.