Дети времени (Дети века) - Гамсун Кнут. Страница 23

Время шло. Поручик все больше и больше седел; вечера он проводил за своими любезными книгами или раскладывал пасьянс. Достойное времяпровождение для Виллаца Хольмсена! Иногда, совершенно внезапно, он поднимался и брался за шнурок от звонка. Входила Давердана, прислуживавшая ему, и приседала. Но она не являлась на звонок немедленно; он сам научил ее мыть руки перед тем, как приходить. Зачем? Хотел он выиграть время и успокоиться? Когда Давердана раз долго не приходила, она застала поручика стоявшим, положив обе руки на стол, и молча смотрящим на нее. У него во взгляде было безумие.

– Ты ничего не трогала здесь? – спросил он, приходя в себя.

– Нет, – испуганно ответила она.

После той старой истории с азбукой, которую Давердана тронула, она уже не прикасалась ни к одной из запретных вещей в комнате.

– Знай, что все эти вещи остались после Виллаца, я дорожу ими. Помнишь Виллаца?

– Ну, как не помнить!

– Хорошо! Он в Англии, очень вырос, перерос мать. Как бишь тебя звать?

– Давердана.

– Забыл. Но ты ловкая девушка. Больше ничего.

Но Давердана продолжала стоять; она что-то держала в руках, не показывая.

– Ты что-нибудь хочешь спросить у меня?

– Нет… Благодарю вас, – говорит Давердана.– Это портрет нашего Ларса, вы, может, захотите взглянуть. Ларса из семинарии.

Поручик не берет карточки, но берет руку девушки в свою и слегка сжимает ее. Так он стоит и смотрит на фотографию, приблизив щеку к щеке девушки. Может быть, он хочет удостовериться, таким образом, чистые ли у нее руки? Или ему хочется подержать девичью руку в своей?

– Зачем мне смотреть на эту фотографию?

– И я так говорила, – отвечает Давердана, – но отец приказал отнести вам. А потом сказал, чтобы я вас поблагодарила хорошенько за Ларса.

Мальчик Ларс был снят в высоких воротничках и с толстой цепочкой, а вид имел переодетого парня с грубым, обыкновенным лицом.

Поручик кивает, давая тем понять, что видел довольно.

– Какой нарядный! – говорит девушка.– Да, да он взял платье напрокат, чтобы сняться.

– Взял напрокат?

– Да, и часы также. И кольца на пальцах тоже взял у товарища. Так он пишет. Теперь Ларс скоро приедет домой.

Поручик снова кивает; теперь он, во всяком случае, видел довольно. Он выпускает руку Даверданы, и девушка уходит.

Мальчик, которому покровительствует поручик, не должен занимать платье для того, чтобы идти в фотографию. Этому надо положить конец. О, но еще многому надо бы положить конец: и дома, и у Виллаца в Англии, и среди прислуги, и у купцов в Бергене. Деньги так и тают…

Поручик переодевает кольцо на левую руку. Неприятности без конца. На вакансию приедет Виллац; теперь он уже взрослый молодой человек, master. Он ездит верхом, но у поручика для него нет лошади в конюшне; придется купить…

Поручик ждал возвращения Хольменгро. Почему это могло быть? Вероятно, потому, что у него связывалось с ним представление о деньгах и совете во всяком затруднительном случае. И тот летний вечер, когда господин Хольменгро высадился на пристани со своими двумя детьми и прислугой, был для поручика некоторым образом событием; он выехал к ним навстречу и привел к себе в дом.

ГЛАВА XI

В Сегельфоссе и его окрестностях произошли большие перемены. Мельница была выстроена и пущена в ход, по всей округе разносился гул; Хольменгро управлял, как настоящий король. Почему в маленькой церкви звонили каждый день? В Мальме умер король, – его место занял господин Хольменгро. И как он работал, с какой энергией принимался за дело! Не прошло много времени с окончания набережной и устройства пристани с большими подъемными кранами, как к ней пристал большой пароход, пришедший из далеких страх с зерном. По палубе иностранные матросы разгуливали в клеенчатых шляпах на черноволосых головах и говорили на неизвестном языке. Как будто что-то сказочное, под стать Тобиасу-королю.

Даже для поручика в поместье это было событием. Английский капитан пригласил господина Хольменгро вместе с ним на ужин и угостил на славу. Не принимал ли господин Хольменгро какого-нибудь участия в устройстве этого ужина? Ведь ничто не обходилось без его участия. Потом поручик дал большой обед в честь капитана и офицеров корабля. Веселые были дни.

Все эти события служили к увеличению благосостояния во всей округе. Вся эта рожь, превращенная в муку, отстраняла всякую мысль о возможности голода в стране. В случае нужды можно было пойти к королю Тобиасу и взять взаймы, но прежде всего у него можно было найти работу и пользоваться его харчами. Жизнь изменилась к лучшему; поденные рабочие весь день могли жевать табак, а крестьяне, у которых была лошадь, могли возить муку с мельницы, зарабатывая достаточно для покупки разного товара в лавке и уплаты податей.

Конца не было заработкам, а, стало быть, и благоденствие росло. И сам господин Хольменгро чувствовал себя хорошо и процветал; сосновый воздух и деятельность по душе оказались благодетельными для его здоровья, а что касается доходов, то с этой стороны ему не грозило никакой опасности, по крайней мере, никакой непосредственной опасности. Или нет? Разве купцы не посылали со всех сторон свои баркасы и боты за мукой? И разве не дошло до того, что пришлось завести контору и квартиру для заведующего складом на пристани? В Сегельфоссе открылось почтовое отделение, пароходная станция: пароходы линии Вадсё – Гамбург заходили через каждые три недели с юга и севера, привозя почту и товары, а увозили муку для всех северных местностей. Заведующему пристанью работы было достаточно; он принимал письма и посылки, вел книги, писал все письма, договаривался с рабочими на пристани, смотрел за порядком. Скоро ему понадобился помощник, так сильно развилась деятельность. К одному лавочнику Перу приходила масса товаров, – ящики и бочки с каждым кораблем, а после нового года он предполагал получить право на продажу вина; тогда будет приходить для него еще больше ящиков и бочек. Вообще всему и конца не предвиделось!

И над всеми и над всем царил сам Хольменгро, как повелитель. Он стоил всех остальных вместе, притом был всегда спокоен, вдумчив и внимателен во всем. Если его останавливали по дороге и спрашивали о чем-нибудь, то он, хотя и не любил этого, всегда отвечал мимоходом.

Так шло некоторое время, но потом ему пришлось изменить свое поведение. За ним стали ходить по пятам, поджидая его. Когда он останавливался, разговаривая с поручиком, то сопровождавшие останавливались поблизости и ждали, пока он не закончит разговор, и тогда нападали на него. Ему пришлось научиться, как отделываться от просителей: «Ступай к начальнику склада! Спроси старшего мельника!» Но были и такие, от которых не было возможности отделаться: они уже побывали у заведующего, спрашивали мельника, но ничего не добились. Пришлось господину Хольменгро прибегнуть к третьему методу – выслушивать всех, не говоря ни слова. Ах, если бы он мог перенять от поручика его настоящую барскую манеру держать себя! Тот не был нем, но к нему редко обращались. Никто не умел так держать людей на почтительном расстоянии, как этот высокомерный помещик. Он ездил иногда к тому или другому из своих торпарей, разговаривал с ними и отдавал приказания, но торпари являлись каждый день со все новыми просьбами.

– Чего им надо? – спросил поручик, подъехав, как всегда, верхом.

– Должно быть, хотят поговорить со мной, – ответил Хольменгро.– Я вижу среди них человека, который не дает мне покоя; он пекарь, учился в Бергене и хочет завести здесь булочную. Я ему отказываю каждый день, и он снова возвращается. Кончится тем, что я ему отведу клочок земли там, у моря.

– Вы лично имеете что-нибудь против устройства булочной?

– Напротив. По самому простому расчету это будет мне выгодно, но…

– Вы можете дать ему участок в моих владениях, – предложил поручик.

Молчание.

Господин Хольменгро обдумывал и сказал:

– Я имею величайшее основание быть вам благодарным за это новое беспокойство, но я не могу воспользоваться им. Сегодня – одно, завтра появится еще что-нибудь. Меня не оставят в покое.