Имеет свойство яда (СИ) - Ртуть Мика. Страница 20

— Какой… интересный ответ, Олег, — иронично ответил Сокольский. — Где только так научились?

Чему именно? Отвечать, как последний еврей? Так при тете Саре и не такому научишься, зуб даю. Но собеседник явно сжалился, давая пространство для маневра, уходя от опасной темы про нынешнего начальника.

— На прошлой работе, — совершенно честно ответил Олег. — А у нас, на юге, иначе нельзя.

— На юге — конкретнее? — с интересом спросил Сокольский.

Тон — совершенно нейтральный, но взгляд и впрямь заинтересованный. Не просто любопытство или вежливость.

"И надо оно вам, Владислав Алексеевич? — пришла в голову к Олегу странная мысль. — Или просто поговорить?"

— Херсон и Одесса, — ответил Олег.

Сокольский чуть приподнял бровь.

— Вот как…

Так, да. Школа, за которую чрезвычайно благодарен судьбе. И бывший начальник. Олег невольно сглотнул. Бывший… и не только начальник. Табан ему в подметку не годился. Но причина сбежать была. Пусть почти позорно, но с поднятой головой. Потому что такие мужчины и такие отношения…

Так, хватит сидеть, надо менять тему. Иначе чего доброго — потянет на воспоминания. А они обычно до добра не доводят.

— Владислав Алексеевич, — начал он совершенно ровным голосом, ни капли не изменившись в лице и беря бокал-снифтер.

Миг — пауза. Вдох. Никаких перемен, но, кажется, что стало жарче. Хоть и оба уже давно сняли пиджаки.

— Да, Олег?

Невозмутимо так, спокойно.

Олег взглянул на янтарную жидкость. Сердце пропустило удар. Нечего смущаться, уж после произошедшего. Да и смена темы собеседнику явно понравится. Подняв голову, посмотрел прямо в серебристые глаза.

— Вы предлагали выпить на брудершафт.

Снова тишина. Секунда, словно шаг в бездну. Еще вот-вот стоял на твердой поверхности, и тут — раз, — все.

На губах Сокольского появилась улыбка. Тонкая такая, еле заметная. А взгляд все тот же, только вот кажется, что вспыхнуло расплавленное серебро, опалив невероятным жаром. Словно немо спрашивал: уверен, мальчик?

Уверен. А потом он оказался близко. Настолько близко, что голова пошла кругом от хвойной горечи парфюма, запаха кожи, коньяка… Переплести руки, осторожно, деликатно. Почти не касаясь рукавами, и не дай бог — коснуться кожи. Не потому что нельзя, а потому, что может быть нарушен какой-то ритуал.

Некстати из глубин памяти вынырнуло воспоминания из студенческих лет. Веселая пирушка, алкоголь, девушки. Звонок учительнице иностранных языков:

— Анна Геннадиевна, как переводится брудершафт?

— Братство. Только смотрите там, не напейтесь.

Да уж, братство. В мыслях прозвучал нервный смешок. Более дурацкого воспоминания в такой момент и представить нельзя было.

А пить-то хочется совсем не коньяк. И, кстати, в темных волосах седина хоть и есть, но она его совсем не портит. Наоборот, придает благородство и необъяснимую притягательность. И хочется поднять руку и провести кончиками пальцев, и…

Глоток, жидкий огонь вниз. Глаза в глаза, все исчезло, ничего больше нет. Воздуха почему-то не хватает. Что это за звон? Ах, бокал… Чей? Неважно.

Олег потянулся к нему сам, прижимаясь у губам, раздвигая их языком. Мгновенное удивление, словно Сокольский не ожидал такой прыти. И, вероятно, рассмеялся бы, но только:

— Ох, ма-а-альчик.

Каждый слог — дыхание пламени на губах. И коньяк заиграл в крови ослепительными яркими бликами.

А потом его притиснули с такой силой, что и не шевельнуться. Сокольский перехватил инициативу, целуя, сминая в какой-то неистовой жажде, будто только и ждал этого. Наслаждался и выпивал каждый вдох, не давая воспротивиться и отодвинуться.

Олег отвечал не менее жарко. Отодвинуться? Да, конечно. Прям сейчас вот. Плевать на все. Ему не хотелось отрываться, целовать, дышать через срывающиеся стоны, прижиматься и даже не чувствовать, что мягкий широкий подлокотник кресла немилосердно впивается в ногу. Черт, страшно неудобная поза. Ну да ладно. Не об этом сейчас…

Пальцы Сокольского скользнули по шее, легонько надавливая и поглаживая, убирая напряжение из застывших мышц.

Олег огладил ладонями его плечи, провел руками по спине. Ни о чем не хотелось думать. Только целовать, чувствуя, что сам начинаешься потираться всем телом, не отдавая отчета, как это выглядит со стороны. Впрочем, это такая мелочь. Его сюда позвали явно не смотреть.

Время превратилось в тягучий медовый янтарь. Словно кто выплеснул коньяк и дунул на него морозным дыханием. А весь хмель осел на коже Сокольского золотой дурманной пыльцой и теперь хочется собрать ее губами, языком, вдохнуть и счастливо расхохотаться.

Дыхание стало чаще. Господи, почему эти пуговицы не поддаются?

Сокольский все же тихонько засмеялся:

— Не спеши, — шепнул, обжигая мочку уха и шею.

Рассмеяться захотелось и самому от нелепости ситуации. Однако как не спеши-то? Когда хочется просто до одури и весь здравый смысл исчез куда-то? Если еще совсем недавно был всего лишь обходной маневр, то теперь кроет так, что уже не соображаешь, что делаешь. И вот рубашка оказывается где-то на полу.

Сложен был Сокольский великолепно, у Олега перехватило дыхание при виде обнажившихся плеч, груди, пресса… Ладони сами потянулись вперед, приласкать огладить, обвести ореолы коричневых сосков. А потом приникнуть губами к шее и опуститься ниже, пробуя кожу на вкус.

Что интересно, его не останавливали. Казалось, Корсар сам затаил дыхание и смотрел, что же будет дальше. И только после того, как язык Олега заскользил по его ключицам, осторожно вплел пальцы в волосы. Но не сжимал и не давал понять, что надо отодвинуться и что-то изменить.

Олег откровенно шалел от запаха разгоряченной кожи стискивавшего его в объятиях мужчины и не собирался останавливаться.

— Кто бы мог подумать, — шепнул Сокольский, подцепил лицо Олега за подбородок и поднял лицо.

От взгляда окатило жаром. Голодный хищник, с усилием сдерживающийся зверь, которого не в меру раздразнили и он вот-вот сорвется. Олег сглотнул. Серебро взгляда гипнотизировало. Мысли путались, воздух раскаленной лавой потек в легкие.

Сокольский впился в его губы жестким властным поцелуем. Будто сам хотел убедиться, что все происходит на самом деле. Не отрываясь, распустил узел галстука, стянул рубашку.

— Встань, мальчик, — хрипло шепнул.

"Съест. Съест и не подавится".

Внутри одновременно плеснули страх и предвкушение. Умом он прекрасно понимал, что Сокольский не будет делать ничего такого, что причинит боль или неудобство. Даже в первый раз, даже со связанными руками…

Олег невольно облизал губы. Зря. Вон как выдохнул сквозь зубы. Сейчас же сгребет в охапку и…

Не сгреб. Медленно, словно в насмешку, Корсар стянул с него брюки. Второй раз за вечер. С силой провел по бедрам, сжал ягодицы. Член уже давно стоял, тут возбудиться ничего не стоило, достаточно было только голоса и взгляда. Впрочем, Сокольский в этом плане тоже не отставал. То, что он хотел и хотел незамедлительно, было ясно.

— Ты красивый, — вдруг сказал он, и Олег вздрогнул.

Просто слова, ничего ж такого. Но почему так горят щеки? Сокольский улыбнулся уголком губ. Избавил Олега от последнего клочка одежды, поцеловал, а потом неуловимо быстро развернул. Кресло оказалось спасением. Упереться коленями в сидение и схватиться за спинку. Хоть на немного спрятаться от пронизывающего взгляда, от которого совершенно теряешь всякую волю.

Сокольский ласкал и выглаживал спину, спустился на поясницу. Олег охнул и прогнулся, каждое прикосновение ощущалось нереально остро. Это все, наверно, коньяк, что же еще? А еще возникло странное чувство, что все шло именно так, как запланировал Сокольский. Хотя, бред какой-то, как можно такое планировать и… ах, не останавливайся только…

Губы обжигали шею, Олег старался не стонать, но получалось с трудом. Ладонь Сокольского обхватила член, сжала, провела… раз, другой, третий… Потом легла на живот и замерла. Захотелось разочарованно заскулить, но удалось сдержаться. Только вжался спиной в Сокольского, чувствуя, что тот долго держаться не намерен.