Алеша – путь к мечте (СИ) - "Ка Lip". Страница 2

Василий для убедительности сделал пять кругов по плацу на достаточно большой скорости, чтобы уверить всех, что за ним действительно гнались эти невидимые никому монстры. Причем его эффектное спасение поддержало еще три коня, которые решили на всякий случай побежать за ним, а то мало ли что. Их седоки тоже в процессе этого бега попадали на песок. Воцарился хаос, и только звучный голос Раисы Петровны прекратил всю эту вакханалию.

Василий сразу остановился и принял вид невинной овцы, которая вообще не понимала, что произошло и почему его всадник не на нем, а, всхлипывая, идет к бегущим к ней родителям, которые все это время стояли за ограждением и все это с ужасом наблюдали.

Раиса Петровна ловко поймала одного из пробегающих мимо нее коней, остальные сами сдались прибежавшим на помощь тренеру девчонкам с конюшни. Попадавшие всадники решили вернуться в седло, кроме девочки, сидевшей на Василии. Тренер это уже поняла и решила не настаивать на этом, видя, что девчушка утирает слезы и ее всю трясет от испуга. Как видно, ее увлечение конным спортом на этом и закончится.

— Алексей где? — спросила Раиса Петровна у одной из девчонок с конюшни, которая помогала упавшему всаднику вернуться в седло.

Та, не отвечая, обернулась и заорала во всю мощь своих легких:

— Леха. Иди сюда. Тебя Раиса Петровна зовет.

— Тише ты, всех коней распугаешь, — шикнула на нее Раиса Петровна и увидела Алексея, который быстро подлез под ограждения плаца и уже знал, для чего его позвала тренер.

— Бери Васю и отработай его, чтобы не дурил более. На вечер у него еще прокат.

Леша понимающе кивнул. Подошел к тихо стоящему в углу плаца Василию, как раз в том самом углу, где и предположительно прятались те самые монстры, но теперь, без всадника сверху, монстры были уже не актуальны, и поэтому Василий спокойно созерцал осеннюю природу именно в этом месте. Он видел, как к нему идет Леша, и понял свою судьбу. Хотя нет, он был рад, что его отдали на воспитание именно Алексею. Это лучше, чем эти девчонки, которые курили, матерились и могли, если не видит тренер, решить полихачить на нем. А вот Леша никогда не курил, не матерился и не повышал на него голос, и никогда не заставлял его делать сверх того, что ему не позволяло его уже пошатнувшееся после спорта здоровье.

— Вась, ну что же ты шалишь, — тихо сказал Алеша, беря его за повод и ведя с плаца, — девочку напугал, а ведь она могла упасть и что-нибудь себе сломать. Зачем ты так с ней?

Василий лишь вздохнул и послушно шел за Алексеем, осознавая всю правоту слов того, но зная, что ничего не может с собой поделать и опять поступит точно так же со следующим желающим на нем покататься. А сейчас, с видом послушного ишачка, он брел за Лехой, который, выведя его с плаца, быстро запрыгнул в седло и направил его на скаковой круг. Василий знал, что сейчас они, выйдя на этот круг, сделают по нему хороший резвый галоп, так сказать, чтобы он "выпустил пар" и уже потом конь не шалил под слабыми всадниками.

Леша чувствовал на себе взгляды девчонок, сидящих на лошадях, и той заплаканной девочки, ведь в глазах их он был героем, после того, как смело сел на такую строптивую, по их мнению, лошадь. Ему было приятно чувствовать на себе эти взгляды. Видеть, как девушки восхищенно смотрят на него и потом смущенно прячут глаза, когда он смотрел на них с седла присмиревшего Василия. Да он и сам смущенно опускал глаза. Он вообще смотрел всегда на девушек робко, и как только они чувствовали на себе его взгляд, он сразу отворачивался, смущаясь и не зная, как дальше поступить. В свои шестнадцать лет он вдруг осознал, что как-то по-другому стал воспринимать девчонок. Раньше он на них и внимания не обращал, да и какой нормальный парень будет водиться с девчонкой? Вот другое дело его друг Генка и их компания, как говорит его бабушка — оболтусов. С ними ему было интересно, и он и предположить не мог, что когда-нибудь так будет хотеть внимания к себе какой-то девчонки. Хотя он и не понимал, зачем? Но ему было приятно, когда они вот так восхищенно на него смотрят.

Проехав по асфальту до скакового круга и слушая цоканье копыт коня под собой, он отвлекся от мыслей о девушках и странного чувства внутри себя, возникающего при этих мыслях, и переключил свое внимание на Василия.

— Вась, мож у тебя что болит? — Леша нежно повел рукой по его шее. — Ты скажи, если так… я тогда гнать не буду, поговорю с Раисой… она тебя поставит на пару дней передохнуть, с работы снимет.

Василий опять вздохнул, понимая, что ему ответить нечего, а вот увидев перед собой ровное пространство уходящего вперед скакового круга, он захотел почувствовать свободу полета и стал нервно приплясывать на месте ногами. Этим он давал подсказку своему всаднику, что ничегошеньки у него не болит, просто он очень хочет бежать вперед, вдыхая в легкие этот свежий осенний воздух.

— Ох, Василий, — Леша чувствовал под собой нетерпение коня, — ну, ты сам напросился…

Алексей привстал на стременах, сделав упор в колено, и отдал повод ровно настолько, чтобы конь ощутил, что можно… и Василий, поняв это, с места рванул вперед. Они понеслись, и только песок вылетал из-под копыт, а солнце слепило своими бликами глаза и этот воздух пьянящей свободы. Они дышали ими вместе, всадник и конь, и они были счастливы, летя над землей, обретая крылья…

Потом, уже шагая, Василий старался восстановить дыхание после такой скачки и слушал, что ему говорит Леша. Он знал, что Алеша любит с ним поговорить, и он всегда его внимательно слушал, ему было интересно все, что тот рассказывает. Василий водил ушами и изредка фыркал, как бы говоря, чтобы Леха продолжал, что он его слушает.

— Знаешь, Вась, я завтра на соревнования еду. На Тохе прыгать буду. Там сначала маршрут метр, а потом метр двадцать. Петрович дал добро, и я два маршрута поеду, главное не облажаться, — Алексей задумчиво погладил шею коня.

Василий вздохнул, понимая его тревоги. Он и сам раньше прыгал и не только метр, он и сто шестьдесят прыгал, да вот только тогда он безотказный был, а те, кто на него садился, хотели побед, и он приносил им медали, а потом его ноги стали отекать и болеть… И вот тогда врачи пришли к выводу, что чрезмерная нагрузка на суставы привела к необратимым последствиям и его списали в прокат. Хорошо, что не на колбасу… он ведь знал судьбу тех, кто не мог больше быть в спорте… Ему повезло, и вот он теперь катает на своей спине начинающих и иногда шалит, вспоминая свое прошлое и то, что раньше он был чемпионом, и им все восхищались, а сейчас он лишь прокатская кляча, как сказал о нем Петрович. Наверное, только Леха со своей светлой душой так по-доброму к нему относится. Вот за это он его и любит, и он никогда не позволял себе взбрыкнуть под ним или повести себя с ним плохо. Он ведь знал, что сейчас, придя на конюшню, Лешка, несмотря на то, что ему нужно бежать домой делать уроки, будет заниматься им. Расседлает, отведет в мойку, смоет с него грязь, потом разотрет его больные ноги разными пахучими мазями и забинтует на мягкие ватники с бинтами. И только потом поставит в денник и еще проверит, чтобы у него было там сено, да и морковкой угостит, стащив ее из кормовой для него.

После такого активного дня, проведенного сначала в школе, а потом на конюшне, Лешка дремал в электричке, которая ехала в сторону его родной станции Рабочий Поселок. С Беговой до его дома ему было ехать минут двадцать с небольшим. Обычно он это время тратил на выполнение домашнего задания, но сейчас его клонило в сон. В электричке народу было мало, только те несчастные бедолаги, которые припозднились, и теперь, сонные, сидели на обшарпанных лавках, между которых валялся мусор и бутылки. Очередная шумная компания прошла насквозь их вагона, ища тех, к кому можно придраться с целью выпросить сигареты или просто развлечься перебранкой, чувствуя свою силу в стае, так как их было человек восемь.

Проходя мимо спящего Алексея, они бросили на него взгляд, но все же прошли мимо. Они часто видели этого странного паренька, вечно сидящего с учебниками, и уже привыкли к нему. Да и вид этого щуплого бедно одетого мальчишки наталкивал на мысли о том, что и отобрать-то у него нечего, кроме пары тетрадок, в которых он всегда что-то писал, а вот сейчас спал, и тетрадка, так трогательно и беззащитно раскрывшись, лежала на его коленях.