Гавр – сладость мести (СИ) - "Ка Lip". Страница 54

Но и это не важно, он ведь живой, а значит, он будет просто жить и видеть этот искусственный свет, серые стены; в углу параша, а у стены, на каркасе из металла — деревянный настил, вот и все…

Назар собрался с силами и пополз к деревянному настилу, так как сидеть на бетонном полу было холодно, и его начало морозить. Забравшись на нары, он лег и прикрыл глаза. Даже сквозь веки проникал свет лампы, но с этим теперь нужно научиться жить. Он прислушался к себе: судя по затрудненному дыханию, скорее всего, ему сломали ребро. Наверное, это самое существенное из всего, остальное — лишь побои, а это все заживет. Все тело болело, сейчас он чувствовал, что на нем нет ни сантиметра не ощутившего удар или дубинки, или ботинок конвоиров. Он попытался сосредоточиться на физической боли, но она опять стала уходить, заменяя собой боль внутри него… Как же он хотел запретить своему сознанию вспоминать "его", но ничего не мог с собой поделать.

Алешка сейчас стоял перед его мысленным взором, Назар видел его так ясно и четко, как будто он был напротив него. Чтобы отогнать это, Назар открыл глаза, но как только он их закрывал, он опять видел его… Видел каждую деталь его одежды. Эти джинсы, обхватывающие узкие бедра, на которых они держались, и так возбуждающе оголившие полоску живота между ними и футболкой. Эта серая футболка, которая так подчеркивала его стройность и линию тела, и даже пуговки сосков под ней были видны… Его ключицы в вырезе футболки, к которым так хотелось прижаться губами и ощутить мягкость его кожи. И, конечно, эти пряди волос, которые от каждого движения как живые скользили по его нешироким плечам, поблескивая золотом. Как же он хотел ощутить их шелк на своей руке…

Назар видел перед собой его лицо, такое невинное, детское. И глаза — чистые, небесно-голубые…

Как же ему удалось сохранить эту чистоту во взгляде и невинность в лице? Он остался таким, каким Назар его помнил — тогда, в далекой жизни, которой больше нет. Где был мальчик Алешка и он, любящий его и обрекший себя на страдание ради него, ради его чистоты, его невинности…

А теперь оказалось, что все это было зря. Как же он в нем ошибся. А ведь он никогда не ошибался в людях… но, наверное, эти небесные глаза сбили его столку, обманули его, и он поверил им. И вот расплата.

Назар застонал и, чтобы заглушить этот стон, который вырывался из глубины его истерзанной души, закрыл рот рукой. Он лишь почувствовал кровь, а потом боль в кисти руки. Это его зубы прокусили руку, и он лежал и как зверь пил кровь, текущую из прокушенной кисти руки, и выл, не в силах держать эту боль в себе.

Как хорошо, что ему дали время. Время на то, чтобы побыть со своей болью один на один. Время на то, чтобы испить всю эту боль до дна. Здесь, в тишине карцера, никто и ничто не отвлекало Назара от его боли. Он не стал запрещать упиваться себе этой болью, понимая, что должен пройти через нее, чтобы навсегда очиститься от того, что еще жило внутри него. Зря он думал, что в нем все умерло тогда, в первый раз, когда он узнал от шлюхи о Леше. Тогда тоже была боль, но он был в камере и постоянно на виду. Тогда он не мог позволить боли вырваться наружу, он лишь загнал ее вглубь себя, думая, что она не вернется. Но он ошибся: оказалось, все это еще живо внутри него и сегодня, увидев его, он понял, что ничего не забыл. Так значит, сейчас он разрешит себе думать о нем, вспоминать его, то, каким он был, чтобы навсегда похоронить все, что связано с этим человеком, как потом он похоронит и его — того, кто его предал…

Алеша стоял у подъезда своего дома и ждал машину, которую за ним должен был прислать Гавр. После того, как он позвонил ему и безжизненным голосом сказал, что хочет поговорить, Гавр обещал прислать машину с водителем, и вот ее-то и ждал Алеша. Впервые в своей жизни он жалел, что не курит. Наверное, сейчас закурить было бы спасением он гнетущего ожидания и созерцания мира вокруг себя. Ему казалось, что все вокруг него изменилось, или это он сам стал другим? Сегодня утром, встав после бессонной ночи с принятым решением и пониманием того, что он делает, Алешка увидел вокруг себя не цветной мир, как раньше, а черно-белый. Все вокруг него поблекло и стало уныло-серым. Или оно таким и было, а он просто не хотел этого видеть? Все это время он боролся, бился с ветряными мельницами и верил в мечту и сказку, и только сегодня утром он, наконец, повзрослел и увидел реальный мир — обыденный, безликий, блеклый. В реальном мире нет место мечте и сказке, здесь есть суровая реальность, и Алеша принял ее.

Не он первый и не он последний, кто ломается, не выдержав суровой действительности. Хотя он долго держался и даже, осознавая это, был горд собой. Он ведь боролся, пытался что-либо изменить, пытался найти выход, но не смог, и теперь он это честно признал. Он слабак, обычный слабак, которого раздавили и как ненужную вещь выкинули из водоворота жизни. Значит единственное, на что он способен — это пойти и раздвинуть ноги… хотя он смутно себе представлял, как это происходит между парнями, но не суть. Он примет предложение Гавра и ляжет под него. И это его добровольный и единственный выбор, так как больше бороться у него нет ни сил, ни желания… Хотя, он бы еще боролся, если бы это было нужно Назару… но Назар отвернулся от него. А ведь только он все эти годы давал ему силы бороться и выживать. Наверное, осознание того, что есть человек, ради которого он должен быть сильным, давало ему стимул все преодолевать, а теперь такого человека нет. Теперь не для кого быть сильным. Теперь можно признать себя слабым и плыть по воле судьбы, более не сопротивляясь ей.

Перед парнем остановилась машина, водитель вышел и открыл заднюю дверь. Алеша сел на заднее сиденье и продолжил вести с собой мысленный диалог, смотря невидящими глазами на проплывающие за окном улицы летней Москвы.

Как они доехали до Тверской улицы, Алексей даже и не помнил. Да, впрочем, как и то, что сегодня утром, приняв решение ехать к Гавру, он не осознавал, как принимал душ и одевался в вещи, которые Гавр ему покупал. А сейчас, поднимаясь в лифте на этаж, который назвал Гавр, Алеша с удивлением рассматривал себя в зеркало в кабинке лифта. Оттуда на него смотрел парень с хвостом роскошных длинных золотистых волос, в модном молодежном светлом летнем костюме, под который была надета полурасстегнутая рубашка. Алексей, оглядев себя, перевел взгляд в свои глаза и не узнал их — они были пустыми, там не было ничего, там все умерло. Только безразличие и пустота. "Ну и к лучшему", — подумал он, и, выйдя из лифта, нашел дверь квартиры Гавра.

Гавр ждал его. Услышав звонок, он открыл дверь и пригласил парня пройти внутрь. Сегодня утром, услышав голос Лекса в трубке телефона, Гавр понимал, что он победил. Это чувство победы, оно пьянило и создавало ощущение эйфории, и вот теперь его приз стоит напротив, потерянный, готовый на все и такой красивый.

Гавр наслаждался видом парня, получая удовольствие от своей победы и от законного приза, который получает победитель. Он тянул время, растягивая удовольствие, стараясь продлить этот миг и вкусить сполна всю гамму эмоций сломленного им человека. Гавр видел, что Лекс не знает, как начать этот тяжелый для него разговор, но он не стал помогать ему, а наоборот — сел в удобное мягкое кресло, чтобы в комфорте насладиться всем унижением того, кто пришел предложить ему себя, как проститутка клиенту.

Алеша стоял и понимал, что человек, сидящий напротив, не знает, зачем он пришел. Значит, он должен ему объяснить причину своего визита. Вернее, он должен сам заговорить о том, что пришел сюда к нему, чтобы отдаться, чтобы платить своим телом, продавать себя за деньги. Те самые деньги, которые он так и не смог заработать, потому что он ничтожество, неспособное выжить в этом мире…

— Гавр, — произнес Алеша, и голос его дрогнул. Он замолчал, не в силах продолжить. Как же тяжело переступить через себя. Как больно понимать, что ты сдался и готов на все… — Гавр, — повторил он, сжимая тонкие пальцы, — ты говорил, что хочешь, чтобы мы были вместе… Я готов. Я готов быть с тобой… Я…