Воин Храма (СИ) - "Нэйса Соот'. Страница 27

Кадан перевел дух и сделал несколько шагов вдоль переулка — куда идти он понятия не имел.

Миновав несколько домов, он услышал звон клинков за спиной и зажал рот, чтобы подавить рвущийся из горла стон.

Достав из ножен кинжал, он бросился в обход трактира на звук — но стены домов стояли плотно, и ему никак не удавалось отыскать проход. Когда же он вышел наконец на небольшую площадь, над которой красовалась вывеска с виноградной лозой, все уже было кончено: только на камнях алела кровь, да на мостовой остался лежать забытый рыцарский клинок.

Кадан, не в силах поверить в то, что произошло, подошел к нему. Подобрал и провел по блестящему лезвию рукой. Он столько раз полировал его, что порой ему казалось, что этот меч стал частью его.

Он злился и ненавидел Леннара за то, что тот заставил его проводить дни в одиночестве, за свои покрытые мозолями пальцы и холод безысходности, с которым сроднился за прошедшее лето. Но если бы его спросили теперь, готов ли он вернуться назад и до конца дней остаться в командорстве, где жизнь его состояла бы из одних лишь постов и молитв, Кадан, не колеблясь, ответил бы: "Да". Да, только бы Леннар, живой и здоровый, снова был с ним.

— Что же мы наделали… — прошептал он, но в груди билось другое: "Это я виноват во всем. Это я разрушил его жизнь. Это из-за меня погиб Ролан. Это по моей вине он оказался здесь, в городе, где на каждом перекрестке пылают костры и дым уносит в небо души еретиков".

Какое-то время Кадан стоял неподвижно, растерянный, не зная, что делать теперь и может ли он чем-то помочь.

Наконец, собравшись с мыслями, он понял, что Леннар был прав. Единственной надеждой оставалась часовня Сен-Жерве, где знали тамплиеров и не собирались их выдавать.

Торопливо спрятав клинок под плащ, он бросился туда.

— Ты уверена, что это он? — спросил Гийом. Высокий мужчина с черной бородой и глазами дикого зверя, много лет уже носивший на плечах инквизиторский плащ.

— Я знаю, — ответила Сигрун, стоявшая у него за спиной, — он сам сказал. Ролан погиб от его клинка.

"Ролан…" — сердце мужчины сдавила боль. Он опустил глаза и покрутил в руках браслет, который, он был уверен, видел уже давно.

"Как это может быть?"

Все события прошедших дней перемешались внутри него в кроваво-цветной поток. Его сын — его молодой Ролан, которого он сам отправил как только мог далеко. Который был настолько глуп, чтобы принести обет ордену, но которому Гийом не позволил бы погибнуть от руки палачей, чтобы ни произошло — его сын был мертв.

Гийом мог бы счесть, что обезумел, когда сбылся этот старый, много лет терзавший его сон.

Он отчетливо помнил лицо человека, который должен был занести клинок. Так же ясно, как видел сейчас изуродованное лицо женщины перед собой.

В первый миг, когда Сигрун явилась перед ним, Гийом решил, что это демон вышел из его снов. Но Сигрун принесла браслет — браслет, о котором не мог знать никто, кроме него.

Гийом отвернулся к окну.

— Он заплатит, — произнес он ровно. Много лет уже никто не слышал и тени сомнений в его голосе. Он так привык быть воплощением правосудия, что давно уже забыл, что такое чувствовать боль. Теперь Гийом вспомнил с лихвой.

— Иди, — приказал он, а дождавшись, когда старуха покинет его кабинет, произнес: — следить за ней. И если потребуется — доставить ко мне.

Смутная тень появилась меж книжных стеллажей и метнулась прочь за Сигрун вслед.

— Это он… — повторил Гийом. Еще раз взглянул на браслет и с яростным рыком отбросил его прочь. Уронил лицо на руки и стиснул, силясь выжать из собственных глаз хоть каплю слез.

Ролан был мертв. Для него он ничего изменить уже не мог.

Продолжая стискивать собственное лицо костлявыми пальцами, он вполголоса прошептал:

— Что же ты делаешь, Льеф…

ГЛАВА 18

Окованные железом башмаки инквизитора простучали по каменным плитам, и двери в Веселую башню со скрипом открылись перед ним.

Небрежно придерживая плащ на плече, Гийом неторопливо шествовал по узким коридорам, вдыхая давно привычный запах паленой плоти и мокрых тряпок.

Для кого-то, кто попал сюда в первый раз, это место показалось бы адом. Гийом же так привык к этим серым стенам и затхлым закоулкам, что давно уже не испытывал ничего. Давно, вплоть до этого дня.

— Отпереть, — приказал он, и двое помощников немедленно принялись исполнять его приказ.

Еще одна тяжелая дверь открылась, и в лицо визитеру пахнуло потом и мочой.

Леннар де Труа сидел в углу, сложив руки на коленях. Одну половину его лица украшал здоровенный синяк. Рубаха была разорвана на плече, но доспех кто-то уже расстарался снять.

Гийом огладил взором его мускулистую фигуру, и сердце стиснула тоска.

— Что же ты делаешь, — вполголоса повторил он, и на секунду, против желания инквизитора, глаза отразили боль.

Леннар вскинулся — голос, прозвучавший из полумрака, показался ему знакомым.

— Отец… — выдохнул он, но тут же свет упал на лицо его палача, и Леннар понял, что обманулся — сам не зная как.

— Святой отец, — поправил Гийом и замер, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок. Так ему было немного легче говорить и делать то, что он собирался сделать и сказать, — ты, Леннар де Труа, обвиняешься в сговоре с Бафометом, как и все соблазненные нечестивыми проповедями Жака Де Моле.

Гийом принялся перечислять список обвинений, от каждого из которых щеки Леннара багровели все сильней, пока, наконец, малиновыми не стали даже кончики ушей.

— Как вы смеете… — выдохнул он и попытался было вскочить на ноги, но стоило ему подняться с тюфяка, как двое подручных выкрутили ему локти, и Леннар остался стоять в паре футов от Гийома, тяжело дыша.

Тот спокойно смотрел на него сверху вниз — ему позволял этот взгляд не рост, но поза, в которой оказался тамплиер.

Гийом видел уже достаточно подобных выходок, чтобы никак не реагировать на них. Куда больше его интересовали глаза Леннара — голубые, как зимнее небо, которые он видел в этой в жизни в первый раз. Но взгляд которых пробирал его до костей, как и много веков назад.

— Признаете ли вы свою вину? — сухо спросил он.

— Нет, — выдохнул Леннар.

Гийом, казалось, не был удивлен.

— Хорошо. В таком случае завтра утром мы продолжим разговор. Молитесь, и да услышат ваши молитвы небеса.

Он вышел, и уже за спиной у него подручные швырнули Леннара обратно на тюфяк. Тот все еще пытался рвануться вслед за инквизитором, и потому ему отвесили несколько пинков, а потом еще — и так, пока он не затих, оставшись неподвижно лежать на пропитанной потом и кровью соломе.

Гийом же выбрался из башни и направил было стопы к часовне, но у самого входа замер, ощутив, что молитвы не смогут помочь ему самому. Он стоял, глядя на многослойный портал и понимая, что не может преодолеть этот порог.

— Что же ты делаешь, проклятый Льеф… — пробормотал он, и пальцы его сами собой потянули вниз ворот сутаны, который душил его. — Двое было юношей, которых я любил. Так зачем же ты опять отнял у меня одного…

Впервые. За всю эту жизнь — он в самом деле возжаждал причинить кому-то боль. Убить или ударить мечом. Не Леннара, нет. Мысль о том, что этот юноша скоро будет корчиться в его руках, вызывала такую же боль, как и мысль о том, что Ролан, его незаконнорожденный сын, больше никогда не появится перед ним.

"Зачем?" — билось у него в голове, но ответа Гийом не мог дать самому себе. Он не понимал, что за страшная сила ведет их по кругу, но предчувствовал, что не сможет его разомкнуть.

Льеф, убивший Руна, должен умереть.

Леннар, поднявший меч на Ролана, должен умереть.

И пусть он умрет вместе с ними, но пролитая кровь требует искупления. Только так и может быть.

Кадан добрался до часовни только к утру. Его впустили и дали кров, однако меч приказали оставить у дверей.