Последнее пристанище (СИ) - Соот'. Страница 15

— Конахт… — уловили его уши потерявшийся в шуме моря стон.

Луи стиснул кулак в ярости, понимая, насколько она бессмысленна — галл не знал его имени и не мог произнести его. Он был всего лишь врагом, завоевателем, любой мог рассчитывать на любовь прекрасного скальда — но только не он.

Луи задохнулся, прогибаясь в спине. Образы накатывали на него, сменяя друг друга, как волна накатывает следом за волной на борт корабля.

Боль окутывала тело со всех сторон, языки пламени плясали на белоснежных полах рыцарского плаща.

Копна волос взметнулась вверх, расцветив медью серое небо и серую кладку домов.

— Леннар.

— Нет, — только и успел выдохнуть Луи, но было поздно. Тонкое, хрупкое тело Кадана метнулось к нему, не обращая внимания на огонь, руки оплели его торс.

— Кадан, уйди.

Но Кадан не слышал его. Он плакал, и пламя тут же высушивало слезы. Луи видел, как занимается черный плащ оруженосца, и продолжал шептать:

— Уйди, Кадан, уйди, — но тот никуда не уходил, лишь плотнее прижимался к нему, причиняя новую боль.

Луи тяжело дышал. Он знал, что должен сделать что-то еще, но сейчас любой разум покинул его. Остались только бездонные, голубые, как зимнее небо, глаза, ставшие окнами в другой мир.

Взгляд Кадана уносил его, как уносит корабль речной поток.

Он видел, как гибкое тело юноши извивается в руках светловолосого мужчины. Как тот вколачивается в него — как вколачивался только что в Кадана он сам.

Луи видел обнаженную спину и пряди рыжих волос, разметавшиеся по шелку подушек, сквозь окно. В комнате горели свечи и трещал очаг, а там, где стоял он сам, было холодно и темно.

Спина мужчины прогнулась, демонстрируя финал. Еще один последний толчок — и он соскользнул с кровати, оставив Кадана лежать — распростертого, с широко раскинувшимися ногами, как будто бы не живого.

Светловолосый плеснул вина в бокал и, повернувшись, подошел к окну.

Луи различил черты Рафаэля, и новая боль накрыла его.

Он поспешно отступил в темноту, а Рафаэль шагнул к нему, будто видел силуэт Луи в темноте.

Губы его приоткрылись, и Луи показалось, что он различил слова:

— Он мой.

А может, это был его собственный болезненный бред.

Тяжело дыша, Луи качнулся назад, покидая тело Кадана. Не рассчитав инерции, соскользнул с кровати и, с трудом удержав равновесие, попятился назад.

Кадан лежал перед ним. Такой же точно, как и в видении — один в один.

— Луи… — окликнул он, садясь на кровати.

— Прости, мне надо идти, — запнувшись о ножку резного комода, Луи нашарил на полу кюлоты и принялся натягивать их, все еще не в силах отвести взгляд от белоснежного и гибкого, сладкого, как мед, порочного тела перед ним.

Кадан сидел, непонимающе и серьезно глядя на него, но Луи ничего не мог объяснить. Он и сам не понимал ничего. Он заставил себя отвернуться и, схватив с пола рубашку, поспешно натянул ее через голову.

— Прости, — повторил он. Сделав над собой усилие, он качнулся к Кадану, поймал его руку и крепко поцеловал, надеясь выразить этим одним жестом все то смятение, что охватило его.

Подобрал с пола камзол и, не надевая его, бросился прочь.

ГЛАВА 11

Двигаясь по пути к особняку семейства Лихтенштайн, Луи думал, что в одиночестве сможет разобраться в том безумии, которое так внезапно накатило на него.

По какой-то самому ему непонятной причине видения не удивили его — они были как бы естественным продолжением того сумасшествия, которое охватывало его всякий раз, когда он видел Кадана или думал о нем.

Однако очень скоро Луи понял, что допустил ошибку.

Софи встретила его в вестибюле, и ее пристальный, вопросительный взгляд едва не заставил Луи попятиться и спешно покинуть дом.

— Где вы пропадали? — спросила она.

Чем дольше Луи смотрел на нее, тем более захлестывали его видения…

Вот она, в просторном льняном платье, подпоясанном лентой из зеленого шелка, подает ему костяной рог, наполненный золотистой дымящейся жидкостью.

Вот она колдует над очагом. Лицо ее изуродовано шрамами, а движения рук стали резкими, будто ей с трудом удается скрывать злость.

Вот она, в зеленом атласном платье, скроенном по моде позапрошлого века, в черной бархатной шляпке шествует по аллее отцовского парка, нервными рывками натягивая перчатку до самого локтя и глядя строго перед собой.

Софи всегда казалась ему несчастной в своем невзаимном браке и немного скучной, а еще — отставшей от жизни со своими вечно закрытыми воротниками и сшитыми на немецкий манер платьями и, может быть, нелюдимой.

Теперь он видел ее будто бы другими глазами. Софи была опасной, и за внешней ее закрытостью скрывалось бушующее пламя, языки которого иногда проскальзывали в ее зрачках. Софи знала, чего хотела, и добивалась этого любыми средствами — мысль эта промелькнула в голове у Луи и исчезла, так что он так и не успел понять, откуда она взялась.

Усилием воли Луи оттолкнул от себя ворох мыслей, в которых пока ничего не понимал, и сосредоточился на ее словах. Если отбросить видения, придававшие всему происходящему новый смысл, то вопрос Софи был прост и никакого подтекста не содержал.

— Полноте, мадам. Стоит ли спрашивать у молодого неженатого мужчины, где он мог провести ночь? Если в борделе, то это ударит по его репутации, а если в постели достойной дамы — то по ее, — еще не договорив, он направился к лестнице мимо нее, не желая смотреть Софи в глаза.

Софи проводила его пристальным взглядом, будто не поверила ни на грош, и, почувствовав его спиной, Луи бросил через плечо, уже преодолевая второй пролет:

— Можете не сомневаться, к политике мое отсутствие не имеет никакого отношения, и жандармы не нагрянут в ваш дом. По крайней мере, в ближайшие несколько дней.

Луи негромко расхохотался, силясь скрыть неловкость, но смех получился натянутым, и он поспешил скрыться в своих комнатах.

До вечера было еще далеко, и сидеть в спальне в такое время суток Луи не привык. Обстановка не помогала ему ни сосредоточиться на мыслях, ни отвлечься от них, так что, измерив комнату шагами двадцать шесть раз, Луи накинул на плечи камзол и стал спускаться в библиотеку — на обед он идти не хотел. Смотреть в глаза Софи было тяжело. Говорить же сейчас с Рафаэлем он бы попросту не смог.

Дождавшись времени, когда все, по его расчетам, должны были отправиться в столовую, Луи стал спускаться в библиотеку.

Едва он вошел туда, впрочем, как сразу же пожалел о своем решении: Эрик Лихтенштайн сидел за столом, и новый поток образов нахлынул на Луи.

Стол был дубовым, но Эрик, сидевший за ним, не изменился ничуть — разве что из коричневого его камзол стал темно-голубым.

Затем камзол сменил алый, расшитый золотом плащ — но Эрик со своим столом с резными готическими ножками оставался самим собой.

Наконец стол исчез, и теперь Эрик сидел на деревянном троне между двух резных столбов. Борода его стала длинней. Он поднял взгляд и некоторое время смотрел на Луи. Затем встал и, обогнув несуществующий стол, подошел к нему.

— Ты болен, Луи?

— Нет, отец.

Луи вздрогнул, поняв, что сказал, и рука Эрика, уже коснувшаяся его плеча, замерла.

— Что ты сказал? — переспросил он.

Луи качнул головой, отгоняя наваждение.

— Прошу прощения, господин граф. Я вспоминал дом. Честно говоря, я рассчитывал, что смогу побыть здесь один… Но мне, видимо, лучше уйти.

Губы Эрика дрогнули.

— Ты скучаешь по семье? — спросил он.

Странное чувство, что все это уже было, возможно, даже не один раз, нахлынуло на Луи. Он резко мотнул головой.

— Нет, господин граф. Не стоит волноваться, в моем положении мысли о прошлом неизбежны — но я не собираюсь в них тонуть.

— Луи… — Эрик замешкался. Взгляд его был слишком пристальным, и слова немного удивили Луи, — я хочу, чтобы ты знал: я рад был бы заменить тебе отца. И я всегда готов тебе помочь.