Бессмертные - Ганн Джеймс. Страница 2

— Ближе меня у него никого нет.

— За каждую пинту крови, что мы вольем в него, вы отдадите больнице две. Вы можете организовать это?

— Мистер Уивер способен хорошо заплатить.

— Нет. У нас правило: за кровь расплачиваться только кровью, если это возможно.

Янсен задумался, потом усмехнулся и сказал:

— Что ж, в нашей конторе мы найдем добровольцев быстро и сколько угодно.

Подождав, пока Пирс отошел, Янсен сказал Истеру:

— Что-то он мне не нравится. Я бы хотел, чтобы его заменили.

— Вам не по нраву его характер? Он кажется вам слишком жестким, вроде как вы сами?

— Мне он кажется слишком молодым.

— И только? Очень часто молодость — преимущество, а он все-таки еще и лучший геронтолог на Среднем Западе. Добреньким он, конечно, не выглядит, но он зато объективен. Всем врачам приходится быть немножечко жестокими, а ему это необходимо больше, чем другим. Такая уж специфика у его профессии — он неизбежно теряет своих пациентов, — Истер сдержанно улыбнулся. — Это в моем возрасте мы потихоньку размягчаемся и к смерти начинаем относиться… э-э… субъективно.

В банк крови поступила заявка. Завертелась обычная процедура. Сестра вышла из своего маленького кабинета на первом этаже. Стуча каблучками, зашла в 304-ю палату. Присела у кровати старика, извлекла из маленького чемоданчика необходимый инструмент. Из вены старика она шприцем вытянула пять кубиков темной, почти черной крови.

Старик лежал неподвижно, дышал неровно, с трудом. Он по-прежнему был без сознания.

Вернувшись в свой кабинет, сестра определила группу крови. Записала на маленьком бланке фамилию пациента, дату, номер палаты. В соответствующем разделе написала фамилию врача, группу крови и резус-фактор.

Далее следовал раздел «доноры». Она открыла правую дверцу холодильника, осмотрела ярлыки бутылей, взяла одну из них. Записала в графу фамилию донора и номер сосуда. В две пробирки она отлила немного крови пациента. Капнула кровь пациента в сыворотку донора и убедилась в прекрасной совместимости. Даже после центрифуги они оставались в отличном состоянии, являя собой равномерно распределенные тельца.

Женщина подписала бланк и, позвонив патронажной медсестре, сообщила, что кровь готова. Через минуту она пришла. Сестра-гематолог взяла ярлык с красной окантовкой и написала на нем: «Палата № 304. 9—4 Лерою Уиверу. Доктор Пирс», затем наклеила ярлык на бутыль с донорской кровью. Медсестра взяла бутылку и, небрежно кивнув, вышла.

Доктор Пирс внимательно просматривал историю болезни Лероя Уивера. 2360000 красных телец на кубический миллиметр. Острая анемия! Эта чертова язва, видимо, кровоточит непрерывно.

Переливание крови поможет лишь временно, но в этом случае все временно. Дальше видно будет. Вдруг это оживит старика настолько, что станет возможным несколько подкормить его, а там, кто знает, может, он всех удивит и покинет больницу на своих ногах.

Захватив историю болезни и результаты последних анализов, Пирс пошел по тихому длинному коридору. В воздухе привычно пахло спиртом, эфиром, антисептиками — обычная атмосфера больницы. Потом он открыл дверь палаты 304 и окунулся в ее прохладу.

Пирс молча кивнул сиделке, одной из трех, нанятых Янсеном для Уивера.

Он посмотрел на табличку, прикрепленную к спинке кровати пациента, — все по-прежнему. Всмотрелся в лицо умирающего. Признаки близкой смерти обозначились еще явственнее. Обесцвеченные, почти прозрачные веки прикрывали запавшие глаза. Дыхание затруднено.

Кто он, этот человек? Пять миллионов долларов имя ему. Что полезного он сделал для общества, для народа? Он всю жизнь только делал деньги, они были его кумиром и смыслом жизни. Он не женился, не захотел стать отцом — все из-за денег.

Конечно, человек с деньгами не обязательно мерзавец, но Пирсу не верилось, что подобная деятельность возможна чистыми руками. Те, кто сделал миллион или умножал его, просто обязаны быть безжалостными хищниками.

И совершенно ясно, чем так озабочен Янсен. Умрет Уивер — умрут и его деньги, а с ними умрет и власть. У власти, какой бы великой она ни была, нет иммунитета к смерти, и вместе с власть имущими рушатся, как правило, и их империи, а с империями и их солдаты — Янсены.

«Но имеет ли это значение сейчас?» — думал Пирс, глядя на старика. Перед ним, кто бы он ни был, прежде всего человек. Живой… Пока живой. И его нужно спасать. Все остальное — побоку.

На металлическом штативе в форме буквы Т висели горлышками вниз две бутыли. В одной из них был физиологический раствор, в другой — сок жизни. Из горлышек выходили две трубки. Стеклянный тройник совмещал их в один сосуд. В трубке находился полупрозрачный фильтр, а на ее конце — длинная игла.

Сестра повернула маленький краник возле горлышка бутылки с раствором. Слегка пенясь, раствор пошел по трубке и поднялся к кранику, перекрывающему бутылку с кровью, прошел через фильтр и брызнул с кончика иглы. Сестра перекрыла краник возле иглы.

Прозрачные трубки заполнились, в них не осталось пузырьков воздуха, способных закупорить сосуды пациента.

Сестра ждала. Пирс взял иглу и присмотрелся к руке старика. Более-менее удовлетворительно выглядела лишь вена на предплечье. Смазав ее сначала спиртом, затем йодом, Пирс с профессиональной точностью вонзил иглу в вену. Закрепив ее кусочком лейкопластыря, он кивнул медсестре.

Та повернула краник под бутылкой с кровью. Кровь медленно окрасила раствор. Медсестра осторожно приоткрыла краник перед иглой. Кровь пошла, заполнила трубку и животворным потоком влилась в вену.

«Новое вино в старые мехи, — подумал Пирс. — Деньги покупают все».

— Быстрее можно? — спросил он.

Сестра посильнее открыла краник. Кровь в бутылке стала убывать заметно быстрее.

Сок жизни, такой дешевый и одновременно бесценный… Текущий, капающий… чудесным образом превращающий старое в молодое, но… к сожалению, временно, как временно все в этом мире.

Пациент глубоко вздохнул, задышал энергичнее. Пирс внимательно всмотрелся в его старое изможденное лицо. Мертвенно-бледное, с хищным носом и проваленными бесцветными губами, оно даже сейчас, на границе жизни и смерти, выглядело жестким и непреклонным. Да, на время он оживет. Вот именно, на время. Но что может спасти тело, подточенное долгой эрозией лет? Нет такого чуда, которое могло бы снова сделать его молодым.

Кровь по капле текла в вену старика. Кто-то молодой и здоровый по дешевке продал ее, чтобы продлить ненужную жизнь на час-другой. Продал тот, кто может еще сам вырабатывать пурпурный эликсир жизни, наполненный здоровыми эритроцитами, проворными лейкоцитами, тромбоцитами и многочисленными белками. И продал он ее без всякого ущерба для своего организма, ибо организм его еще способен менее чем за девяносто дней возместить потерю крови.

Пирс смотрел на порозовевшие щеки старика и вспоминал Ричарда Лоуэра, который еще в семнадцатом веке пытался перелить кровь. Вспоминал венского иммунолога двадцатого века Карла Ландштейнера. Именно благодаря его труду о совместимости крови переливание стало безопасным.

Благодаря им и молодому донору… Пирс невольно взглянул на бутылку, перевернутую вверх дном, и прочитал фамилию донора, написанную печатными буквами. Картрайт. Именно в его крови нуждался умирающий, и только она способна, пусть ненадолго, продлить его жизнь. Сам старик уже не мог в достаточном количестве продуцировать эритроциты и не мог быстро возместить их потерю.

По трубке текла сама жизнь — щедрый дар молодого старому. Здоровый спасал обреченного.

Веки старика дрогнули.

На утреннем обходе Пирс остановился у кровати старика. Тот следил за ним поблекшими глазками. Пирс, словно не веря своим глазам, взял костистое запястье, обтянутое сухой, как у мумии, кожей, и машинально начал считать пульс.

— Кажется, вам лучше, да?

Старик кивнул. Пирс был поражен.

— Отлично, мистер Уивер. Мы вас немного подкормим, и скоро вы станете совсем как новенький.