Обожженные языки (сборник) - Иган Мэтт. Страница 9

– Извини. Все дело в работе. Я устала.

– Не надо врать, – реагирует он.

Я вздрагиваю при этих словах – подсознательная реакция – и выдаю себя с головой.

– Ты думаешь, я способен сделать тебе больно? – С таким выражением лица, что я снова вздрагиваю.

– Я серьезно. – Слышу его слова. – Поговори со мной.

– Ненавижу свою работу, – реагирую я.

– Но дело не в ней.

– Честно. Ненавижу ее. Жалею, что диссертацию так и не написала.

– Я тебе не рассказал, чем закончился вчерашний сон, – вздыхает Кайл.

– Рассказал. Ты нашел четвертое измерение, – напоминаю я. – Знаешь, а я ведь собиралась разрабатывать теорию размерности. А теперь, черт возьми, чтобы заработать на жизнь, забиваю в базы данных всякую фигню.

– Это еще не все, – перебивает он.

Я смотрю Кайлу в глаза.

– Прости. Прости, у тебя была тяжелая неделя, новая работа.

– За что извиняться? Твоей вины здесь нет.

– Знаю.

– Такое ощущение, что моя карьера уже закончилась. А мне ведь еще нет и тридцати. Не понимаю, что творится в моей жизни.

– Никто не понимает. Никто.

– Тогда в чем, в конце концов, смысл?

– А он так нужен?

– Ладно, расскажи, чем все закончилось в твоем сне.

Я устраиваюсь на кровати, поджав ноги, лицом к Кайлу. Он теперь сидит прямо, откинувшись на переднюю спинку кровати.

– Как я уже говорил, мне снилась ты. Но чтобы до тебя добраться, нужно было отыскать четвертое измерение.

Кайл смотрит на меня в упор.

Я стягиваю через голову футболку и швыряю ее в сторону.

– Дальше.

– Я нарисовал на песке эти линии, а потом проскользнул в какое-то другое место. И там была ты. Но… ты была лысая. Совсем без волос. И без одежды.

– Почему ты не уходишь? – задаю я вопрос. – Почему ты меня терпишь?

– Мне хочется. И знаешь, не думаю, что в жизни хотел чего-нибудь больше. А ты почему со мной, Джейн? Почему ты меня терпишь?

Я встаю на колени и стягиваю белье.

– Это что еще такое? – недоумевает Кайл.

Я и правда не понимаю, почему или как это происходит, но в груди снова появляется смятенное, тревожное чувство. Будто сейчас разрыдаюсь. Но я сдерживаюсь. Руки холодные, онемевшие. Губы трясутся, голос дрожит.

– Расскажи мне свой сон до конца.

Кайл хватает одеяла и накидывает их на мои плечи. Секунду поедает взглядом грудь, потом укутывает меня, скрывая ее от взора.

– У тебя в руке был нож. С огромным острым лезвием. Думаю, ты им отрезала волосы: их ты держала в другой руке. Ты вложила волосы мне в ладонь. Сказала: «Подержи пока» и сомкнула мои пальцы. Потом отошла, взобралась на скалу. Встала на плоскую вершину, развернулась и посмотрела на живот, потерла его пальцами. А нож держала в другой руке. Ты занесла лезвие, и я спросил, что ты делаешь. А ты ответила, что этому нужно положить конец и другого способа нет.

Я сбросила одеяло с плеч.

– Чему нужно положить конец?

Кайл уже не выглядит сонно и раздраженно. Он вытянулся в струну и больше не опирается на спинку кровати, а так пристально рассматривает мое лицо, что я могу бросить на него лишь мимолетный взгляд; на большее не хватает сил. Эти его зеленые глаза… это уже слишком.

– Я не смог вовремя до тебя добраться.

Протягивает руку и чертит линию от середины моего живота вниз.

– Ты вонзила нож в живот, разрезала себя пополам, и твои внутренности – твои кишки – взяли и вывалились на скалу.

– Я бы так никогда не поступила.

– Во сне так и было.

Мои глаза горят, и скоро веки настолько отяжелеют от слез, что не смогут их сдержать. Я втягиваю воздух, задерживаю дыхание и считаю до десяти. Медленно выдыхаю, но каждый выдох дрожит больше, чем предыдущий.

– Я отвернулся, – продолжал Кайл, – но ты приказала смотреть. Ты всегда хотела узнать, что же внутри.

Кайл рукой за подбородок разворачивает к себе мое лицо, избегать его взгляда уже не получается. И глаза. Их уголки тоже покраснели.

– Потом ты выронила нож и упала на землю. Словно скомканная бумажка.

Тони Либхард

Брачный зов [7]

Белки готовятся к зиме месяцами; собирают орехи и распихивают по тайникам в надежде, что припасов хватит до весны. К несчастью, порой они забывают, где запрятан ценный провиант. Изредка даже самые смышленые и трудолюбивые особи умирают от голода.

Все их усилия идут прахом.

Я сижу на экзамене по поведению животных и, раз за разом перечитывая последний вопрос, всей душой понимаю, что чувствуют несчастные грызуны перед смертью.

Две недели я штудировал конспекты, зубрил карточки и ходил на семинары. И все же один-единственный вопрос поставил меня в тупик. Вопрос, который оценивается в десять пунктов из ста. Десять процентов от общего балла за этот клятый экзамен. Пресловутая разница между «А» и «В», которая вполне может испортить мне средний балл и закрыть дорогу в ветеринарную академию.

«Опишите брачное поведение синежаберников».

На остальные вопросы я уже ответил. А теперь сижу и пялюсь на часы, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из ихтиологии. За полсеместра мы прошли тонны материала, но доктору Пенну приспичило выбрать тему, которой даже нет в презентациях. Смутно помню, как на одном занятии его занесло в постороннюю болтовню о синежаберниках.

По-моему, зря я не стал конспектировать эти разглагольствования. Когда экзаменатор называет себя «аквамен», странно не понимать, что как минимум один вопрос будет о подводном мире.

Правда, конспект меня бы тоже не спас. Вряд ли я прочел бы его накануне: времени едва хватало на основной материал, не говоря уж о бредовых измышлениях несостоявшегося ветеринара.

И зачем только я нашел этот чертов телефон?

Вчерашний день полностью расписан в моем ежедневнике. С восьми до десяти утра матанализ; с десяти до двенадцати курсовая; с двенадцати до тринадцати обед; с тринадцати до пятнадцати экология позвоночных животных; с пятнадцати до полуночи подготовка к роковому испытанию. Вечером перерыв на час – как президент Клуба будущих ветеринаров я выгуливаю собак из приюта «Общества защиты животных».

Почему-то занятие по экологии позвоночных закончилось раньше, и в моем графике появилось «окошко». Я побрел домой вздремнуть, засыпая на ходу. У факультета общественных наук откуда-то из живой изгороди послышалась музыка – искаженная, но узнаваемая запись песни «Кареглазка» Вана Моррисона.

Пытаясь понять, откуда идет звук, я заглянул под сосны. Вскоре музыка смолкла, но тут среди шишек блеснул розовый металлический корпус мобильника. Я взял его в руки, и сенсорный экран включился.

На заставке, в окружении анимированных сердечек, красовалась надпись «телефон Лекси».

У Лекси было восемь пропущенных звонков и двадцать новых сообщений.

Пока я пытался сообразить, как разблокировать экран, телефон завибрировал. От неожиданности я чуть не выпустил его из рук.

Снова «Кареглазка». И сообщение «Входящий звонок… Ванесса».

Я хотел отклонить вызов, но ошибся кнопкой и случайно ответил.

– О боже, – сказала незнакомая девушка. – Ну наконец-то! Что, так сильно вчера перебрала? Лекси?

– Это не Лекси, – сказал я.

– Прошу прощения. Я, наверное, ошиблась номером.

– Нет. Это телефон Лекси.

– Тогда дай ей трубку.

– К сожалению, не могу.

– Почему?

Я стал подробно объяснять, как шел домой после занятий, и вдруг услышал музыку, и так далее.

– Надо же, – сказала девушка.

– Если увидишь Лекси, попроси ее позвонить на свой номер, ладно? Тогда мы договоримся о встрече, и я отдам ей телефон.

– Конечно. – В трубке послышался щелчок зажигалки, потом долгий выдох. – А ты молоток. Возишься с чужим мобильником.

Прижав аппарат к уху, я зашагал домой.

– Любой на моем месте поступил бы так же.

– Да брось. – Ванесса снова шумно выдохнула. – Люди – такие сволочи.