Созвездие Девы (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна. Страница 63
Воропаев поглаживал Веру по спине, пока она не расслабилась и не задышала спокойно. Убедившись, что девушка крепко спит, он отстранился и сел на постели. Паскудное чувство, будто собираешься лезть в форточку. Будто шаришь по карманам. Снова крадешь, но уже далеко не ради благих целей. Знакомое чувство, щедро сдобренное горечью.
«Это не ложь, – убеждал себя Артемий, накидывая халат. – Не ложь, – мысленно повторил он, спускаясь на кухню, – а если и ложь, то во спасение. До осени, только до осени подождать! Придраться не к чему, комар носа не подточит. Не догадается»
Арчи храпел, лежа на спине кверху пузом и вытянув лапы. Слабый «светляк» не потревожил обормота, бульканье воды в стакане не заставило и ухом повести. Хорош охранничек!
Залив щепотку трав кипятком, Воропаев крадучись подобрался к окну и зачем-то поправил штору. Кухню постепенно наполнял сладковатый запах валерианы, мяты и той незамысловатой травки, столь редко используемой по назначению.
- Побочные действия щадящие, – обнадежила Ромуальдовна, – голова покружится и перестанет. Вкус, конечно, гадкий, но, говорят, к нему быстро привыкаешь. Осечек не дает, если час в час принимать.
Старушка-травница сразу предупредила о последствиях передозировки и длительного применения.
- Трижды подумайте: оно вам надо? Ум-то человечий далеко зашел, понапридумывал всяких штуковин…
- Надо, Варвара Ромуальдовна, надо.
- Ну, берите, раз надо. Когда надумаете прекращать курс, воду кефиром разбавляйте, чтобы желудок не посадить, – посоветовала она.
Про «гадкий вкус» было сказано не в бровь, а в глаз. В первый раз Артемия чуть не стошнило от едкой горечи, потом он свыкся, выпивая отвар залпом на выдохе. Голова кружилась обычно по утрам, иногда мутило. Ерунда на постном масле: Воропаев знал, что риска для здоровья никакого. Не он первый, не он последний. До осени, только до осени подождать!..
- Гусь ты, Артемий Петрович, – шипел он, уничтожая следы своего пребывания. – Мерин сивый. Не расскажешь ведь, пока не припечет, трусливая ты скотина!
Но как рассказать ей? Как?! Просто взять и вывалить, как ушат помоев на голову? Оч-чень умно, а, главное, «бла-ародно»!
- С чего ты вообще взял, что там говорится о вас с Верой? – недоумевала Елена Михайловна.
- С того, что я не верю в совпадения.
- А что интуиция?
- Орет благим матом.
Петрова отложила в стопку очередной листок, испещренный таинственными письменами, и взяла следующий. Руны, пентаграммы, непонятные значки и закорючки быстро бежали вслед за стержнем карандаша, но ведьма осталась недовольна.
- Не складывается рисунок, – раздраженно фыркнула она. – В этих троих я уверена, насчет остальных могу только предполагать. Terra incognito, как сказали бы древние римляне.
- Земля неизвестная?
- «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей», – подтвердила Елена Михайловна цитатой из Пушкина. – Для того чтобы всё звери встали на свои дорожки, нужно быть воистину гениальным стратегом! Нужно вершить судьбы, в конце концов!
Артемий еще раз взглянул на латинские названия предполагаемых элементов. Семь. Какой же тогда восьмой? В умозаключениях Елены он не сомневался, такая цепочка была бы наиболее последовательной и логичной. Но что же тогда Ключ к Вратам?
- Я поищу в книгах, – обещала Петрова, – а ты подумай на досуге. Ответ всегда лежит на поверхности, нужно только его разглядеть.
Разглядел. Легче не стало. Ответ действительно лежал на поверхности: на мысль натолкнуло присутствие Пашки в зале суда. Навалилось тогда всё и сразу, вот и встал на «дорожку» недостающий «зверь». Таинственная подруга покойного Громова, сама того не ведая, дала бесценную подсказку. Любительница метафор, блин! Чтоб тебя!
- Интересное решение, – протянула биологичка, словно речь шла о необычной дизайнерской находке. – Возможно, вполне возможно. Ты должен рассказать…
- Я не могу.
- Прекрасно сможешь! Она взрослая женщина…
- Не могу, – упрямо повторил Воропаев. – Потом – возможно, но не сейчас.
- Женский организм коварен, – без иронии напомнила Елена Михайловна, – гораздо коварнее мужского. Решай сам, но не забудь: вареный корень полигимнии – лекарство, сушеный – смертельный яд.
Он вернулся в постель, к Вере. Та безмятежно спала, свернувшись калачиком, и чему-то улыбалась во сне. Требовать от нее полной откровенности, одновременно умалчивая о самом главном – на это способен только ты, Воропаев!
Быть может, я садистка, каких мало, и наглость – второе счастье, но не будете ли вы так любезны поменяться со мной ролями?
«Скажу, – поклялся он, – осенью, когда минует опасность, и мы вместе посмеемся над моей паранойей. Так будет лучше, родная, так будет лучше для всех. Я расскажу тебе всё без утайки, и ты сама для себя решишь: хочешь ли ты этого? Готова ли? А я приму любое твое решение»
Самая чудесная неделя моей жизни, как и всё хорошее, слишком быстро подошла к концу. Сегодня мы возвращаемся домой, чтобы нормально выспаться и к утру успеть на работу.
- Не хочу уезжать.
Плоский камень заскакал по морской глади, оставляя круги. За ним с небольшим опозданием прыгал второй, поменьше. Первый замер, дождался, пока с ним поравняется отстающий, и теперь они шлепали вместе.
- Я тоже не хочу, но есть такое замечательное слово «надо».
- А кому оно надо, «надо» это? – вздохнула я.
Камушек, потеряв связь со взглядом, прыгнул пару раз по инерции и пошел ко дну.
- Не хандри! – вместо восклицательного знака – поцелуй в макушку.
- Не хандрю.
- Хандришь. Обычный послеотпускной депресняк, это нормально. Пройдет.
Мы стояли у кромки воды и смотрели, как прячется за горизонт апельсиновое солнце, окрашивая небо и землю в теплые рыжеватые тона. Блики отражались в зеркальной поверхности моря, гладкой и безмятежной, лишь изредка шаловливый морской бриз пускал по воде рябь. Темные точки чаек прочерчивали вечернее небо, а наиболее ленивые расхаживали по берегу. Кругом ни души, только бескрайние морские просторы. Прекрасная и одновременно печальная картина. Я хандрю? Возможно. До отъезда меньше двух часов, как тут не грустить?
Из раздумий вытянул тихий голос Воропаева:
- Момент самый что ни на есть подходящий…
- Для чего?
- Для того, что я должен был сделать уже давно. На горе имени Гайдарева было бы гораздо торжественнее, но забраться туда мы не успеваем. Ладно, оно и к лучшему.
Интригующее начало. Артемий обнял меня за талию, наклонился и шепнул на ухо:
- Ты выйдешь за меня?
Ох! Мысли заметались, как вспугнутые птицы, сердце сладко екнуло. Выйду ли я за него? Конечно, конечно да! Разве тут могут быть альтернативные варианты?
- Да, – пролепетала я, по давней традиции краснея пятнами. Уши горели так, будто вот-вот займутся настоящим пламенем.
- Да?
- Да! – пламя переползло на шею.
- Вера Сергеевна, – его дыхание щекотало висок, поцелуй обжег чувствительную ямочку за ухом, – вы жутко неприличны.
- Почему это?! – мой голос сорвался на фальцет.
- Приличные девушки никогда не соглашаются сразу: они долго раздумывают, мучая себя и предлагающего, чтобы лет через тридцать одарить его своим царским «да». За время ожидания «предлагатель» успевает либо состариться, либо жениться, поэтому шибко приличных девушек обычно сразу по башке, в мешок и в багажник. Как тебе такая перспектива?
Торжественность момента канула в Лету. Впрочем, глупо ожидать «канонического» предложения: во фраке, на одном колене, с вялой розочкой в зубах и бриллиантовым кольцом в шампанском. Которым все постоянно давятся, ага.
- Увы и ах, твоя избранница ж-ж-жутко неприличная девушка.
- Неужели я мог польститься на другую? – Воропаев ловко поймал мою правую руку, коснулся губами тыльной стороны и надел на безымянный палец неизвестно откуда взявшееся кольцо. – Теперь не сбежишь.
Дважды ох! Кольцо сидело так, точно его изготавливали специально для меня. Узкий серебряный ободок – переплетение двух полос драгоценного металла, с тремя небольшими синими сапфирами, центральный камень значительно крупнее остальных. Какое красивое!