Клятва графа Калиостро (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна. Страница 10

Открытая настежь дверь спальни впускала утренние звуки: бульканье чайника, гудение сплит-системы, храп Никанорыча. Где-то за окнами уже вовсю чирикали птицы и выясняли отношения соседи.

Вера не спала, хотя упорно притворялась спящей. Её выдавала дрожь ресниц. Из-под пледа выглядывала маленькая голая нога. Тридцать шестого размера, ну с половиной.

- Ты есть будешь? Третий день во рту ни крошки, скоро щеки впадут.

Веки приподняла и молчит. Он повторил вопрос – снова молчание.

- Ну скажи хоть слово! Или, не знаю там, кивни, головой помотай.

Помотала. То ли есть не хотела, то ли не собиралась говорить с ним. При попытке обнять словно оцепенела, а потом и вовсе вырвалась. Головой мотает, а в глазах слезы. Губы шевелятся беззвучно… «Нет, не надо». Не надо так не надо, но поесть ты должна.

- Вер, хоть что-нибудь, но съесть нужно.

«Нет, не хочу».

- Давай хотя бы чаю налью! – не сдавался Воропаев.

«Нет, нет, нет» - упрямо отвечали её губы.

Сидит на краешке кровати, смотрит как на врага народа; как Ленин на буржуазию; как Крамолова на квартальный отчет - «лучше б тебя здесь не было».

- Крикни, - в отчаянии попросил Воропаев, - ну обматери меня, если хочешь. Ударь, только не молчи! На вот, - он сунул ей в руки забытое блюдце, уже больше двух недель обитавшее на тумбочке, - грохни его об стенку, только не молчи!

Вера блюдце взяла, но сразу вернула на место. По её щекам пьяными улитками ползли слезинки, капали на руки. Даже мыслей её не удавалось прочесть: глухая стена, впервые за долгое время. Ни трещинки, ни лазейки. Ауру будто заволок грязно-серый, с зеленоватыми подтеками, туман. Кто сказал, что утро вечера мудренее? Стало только хуже, сознание расставило всё по полочкам. Что-то сломалось в ней, дал трещину внутренний стержень. Что чувствует человек, в расцвете лет и сил оказавшийся в инвалидной коляске? А когда неведомая сила вдруг возвращает ему способность двигаться, чтобы потом безжалостно отнять? Внезапно, ни за что ни про что. Человек перестает верить в чудо, потому что это самое чудо делает гораздо больнее.

- Бери шинель, пошли на кухню, - твердо сказал Артемий, вскакивая с кровати. – Полежали и хватит. Слезами горю не поможешь, будем тебя тянуть.

Он схватил ее в охапку. Пусть дерется, кусается, сопротивляется, но хоть как-то реагирует. Под лежачий камень вода не течет, надо расшевелить ее, растормошить. Но просто ничего не бывает: Вера дернулась, небольно куснула его за руку и затихла. Пока волок на кухню, не шевельнулась. Со стула не сползла, но пальцы в «замок» сцепила и гипнотизировала чашку с чаем. Неприязнь сменилась покорностью: Вера послушно жевала всё то, что муж ей скармливал, глотала чай, но разумом была очень далеко отсюда.

«Шок, отходняки, - твердил Артемий, - это скоро пройдет, надо только помочь ей…»

Однако дни шли за днями, а Вера всё молчала. Даже перестала мотать головой. Задорный огонек в глазах, способный побороть любые беды, погас. Она не пыталась покончить с собой, но жить дальше явно не хотела. Закрылась, отрешилась от мира. Не плакала больше, только синяки с каждым днем становились всё темнее.

«Я хочу побыть одна, - то и дело показывала она. – Оставь меня, пожалуйста».

Воропаев на работу не вышел, позвонил Полянской, но та не отвечала. То «вне зоны доступа», то «аппарат абонента выключен». Как из прошлой жизни, он вспомнил, что Наталья уехала в свой первый за несколько лет человеческий отпуск.

Главврач в ответ на просьбу послала горами высокими, лесами дремучими. Артемий её прекрасно понимал, но телефон отключил и никуда не пошел. На кого Веру оставлять, на домовых? Он и сам-то не знает, чего от нее можно ожидать, и за продуктами ходит в круглосуточный, по ночам, когда жена крепко спит.

Крамолова нарисовалась через три дня. Без звонка, без предупреждения – просто позвонила в дверь в семь утра. Звонила долго, упорно, чуть не выломав от усердия звонок.

- Воропаев, ты олень?! – заорала она с порога. – Убери свою блохастую крысу! – ведьма дрыгнула ногой, стряхивая повисшего на ней Арчибальда. Щенок вцепился клещом, умудряясь лаять сквозь сжатые челюсти. Габариты у него были неслабенькие. – Пшел вон! Пшел! Фу! Зараза!

- Не глумись над собакой, Марья Васильевна. Иди сюда, Гаджет!

Колготки Арчи главврачу всё-таки порвал и, вполне удовлетворенный такой местью, великодушно позволил отцепить себя от незваной гостьи.

- Вот всегда знала, что ты дебил, жена твоя теперешняя – дебилка, и собака у вас дебильная, - гораздо тише сказала Мария, избавляясь от следов на ногах и колготках. – Ты с какого перепугу не явился, а? Ты вообще в курсе, что у нас там происходит?!

- Просвети крестьянское население.

- Кукиш тебе с маслом! Значит так, Айболитто-обнаглитто, или завтра выходишь по расписанию, или гоню тебя в шею по статье! Мне проблемы не нужны, а на твое место давно Полянская сенце стелет!

Ведьма стояла в позе скандальной женщины, уперев руки в бока и насупив тонко выщипанные брови. В спальне зашевелилась Вера, разбуженная громкими звуками. Артемий поспешил туда, Крамолова – следом. При виде встрепанной, бледно-серой, исхудавшей девушки с громадными, в пол-лица, испуганными глазами главврач удивленно крякнула.

- Утро доброе, Соболева. Паршиво выглядишь, - небрежно констатировала она. – Это он тебя так? А я ведь предупреждала: замуж выйти – не напасть…

- Пошла вон отсюда!

Вера юркнула под одеяло.

- Ты на меня-то хоть не тявкай, - посоветовала Мария Васильевна, - распоясался со своими интернами. На кухню, что ли, пошли, покумекаем. Всего доброго, Вера Батьковна!

- Не пойму я твоей логики, Воропаев, - призналась она, отпивая термоядерный кофе. – Я что, по-твоему, не человек? Невменяемая форма жизни? Нельзя было сразу сказать, что у вас тут аврал? Пришла бы, помогла бы. Добила бы из жалости....

Артемий угрюмо молчал. Тарахтение начальницы действовало на расшатанные нервы.

- Вот смотрю я на тебя, и сердце кровью обливается! Какой мужик был, загляденье, а что осталось? Заела она тебя, загрызла. А что будет, когда вы себя спиногрызов наделаете…

- МАРИЯ ВАСИЛЬЕВНА, КАК ВМЕНЯЕМУЮ ФОРМУ ЖИЗНИ ПРОШУ, СВАЛИ В ТУМАН, НАКРОЙСЯ ТУЧКОЙ!

- Да ухожу я, Воропаев, не плюйся, - ведьма отставила полупустую чашку. – На истерическую родину не придешь – привет, статья! Даю проспаться до конца недели. Лечи нервы. Чава-какава!

Знала она всё, отлично знала. В родной больнице от нее и таракана не утаишь, не то, что неудачную беременность. Тем более, неудачную беременность Соболевой, которая по счастливой случайности Воропаева. Зачем тогда пришла? Сама толком не определилась. Может, поглумиться по старой дружбе, а может... Не определилась, в общем. Но пришла. Своё чудо в перьях и женушку его непутевую она, конечно, не уволит. Какая статья, умоляю! Прикроет как-нибудь, не впервой. Да и жизнь уже щедро пнула этих двоих, к чему добавлять? Жалко? Жалко у пчелки, но Крамолова всегда любила пчелок, поэтому попрощалась и молча ушла.

***

Насильственные завтраки, обеды и ужины. Купание каждый день (позавчера Вера таки не выдержала, закрылась в ванной и вышла час спустя злая как собака, но чистая; потом, правда, вновь погрузилась в меланхолию). Артемий говорил с ней, убеждал в чем-то, сам не зная в чем. Вроде как жизнь не закончилась, надо поднимать весло и грести дальше. Жена равнодушно выслушивала монологи, затем ложилась лицом в подушку и засыпала.

Несмотря на усиленное питание, она похудела. Как тогда, после истории с бабой Клавой, сильно и сразу. Отвергала всё, в том числе любимую пастилу. При малейшей попытке вытащить на прогулку усаживалась посреди коридора, сжимала пальцами виски и сидела так, раскачиваясь, пока её не возвращали обратно в спальню.

«Я хочу побыть одна. Оставь меня, пожалуйста».

Она не хотела его видеть. Воропаев медленно сходил с ума.

Тесть, теща, боевая подруга Эллочка и самые близкие друзья-коллеги обрывали телефон. Приходилось врать им, что у Веры сильная ангина, и говорить она не может. Нет, навещать нельзя, очень заразна. Нет, помощь не требуется. Да, привет передаст.