Камень королей (СИ) - Середа Елена. Страница 55

Вторыми по высоте после шпилей Кулака были башни Школы. Ее стены единственные во всем Аримине выстроили из редкого голубого камня, а лакированная черепица сверкала лазурью. Оттенки синего были любимыми у северян, и они не могли не выполнить одно из важнейших зданий — а по мнению некоторых, самое важное — в этом цвете. На Севере не было города, в центре которого не стояла бы школа — средоточие культуры и науки, хранилище знаний многих поколений, которые жили в этом месте. Своим расцветом Кинама была обязана северным школам — именно в них когда-то изобрели способ обработки ствилла, при котором не теряется его чудесный запах, книгопечатание, создали первые чертежи новых осадных башен, которые переломили ход войны за Тьерру…

Сегодня в главных городских школах наподобие ариминской обучали лекарей, законников, строителей, художников — всех, кто мог заплатить деньги за лучшее образование. Когда-то и Сони грезил о поездке на Север и поступлении в такую школу. Он вспомнил, как его отец рассказывал двум сыновьям, раскрывшим рты от восторга, об их великом будущем. У детей писаря были все шансы воплотить это желание в жизнь, заработай они достаточно денег. Но мечтам было не суждено сбыться. Только Дженти продолжал до самой смерти думать о Кристальной школе — крупнейшей на Севере, — заставляя брата обворовывать книготорговцев и заучивать совершенно непонятные ему трактаты.

Теперь Сони знал, что ни Кристальная, ни ариминская, ни какая-либо иная школа ему бы ничего не дали. С каждым годом учеников в них становилось все меньше, старые учителя умирали, а книги, запертые в библиотеках, тлели, превращаясь в пыль. Кален рассказывал об этом с грустью, называя причиной угасания Кинамы в последнее столетие упадок школ Севера и переезд населения в центральные и южные земли.

Сони, правда, гораздо чаще слышал другое мнение о причинах проблем в королевстве. Благодарить за них нужно было политику династии Идущих, которые отвернулись от простого народа и забрали себе всю власть, поделив ее со своими советниками. В это верилось скорее, чем в то, что дети Могареда голодают из-за нищеты северных школ.

Разветвляющиеся от Кулака улицы с серыми домами были широкими и неестественно прямыми, в отличие от могаредских — узких и кривых, возникавших там, где какому-нибудь богачу взбредало в голову построить дом или расширить владения. Строгость линий соблюдалась и в предместьях Аримина — Сони поразился порядку среди бедняцких домиков, как и в Могареде, громоздившихся друг на друга, но не нарушавших очертания улиц.

Северяне даже ходили только по определенным траекториям — строго посередине улицы или по краям, если она оказывалась достаточно широкой для того, чтобы по ней ездили повозки. Приближаясь к встреченным знакомым, ариминцы останавливались на расстоянии вытянутой руки, а то и дальше. При взгляде на них Сони подумал, что на Севере люди никогда не толпятся так, как в Могареде, чтобы нельзя было продохнуть и выбраться из толкучки, не ободрав пуговицы с жилета.

Стражники тем не менее тоже стояли на возвышениях, чтобы обозревать улицу целиком. Сони неосознанно пригибал голову, проходя мимо них, и далеко не сразу опомнился, что не обязан это делать. Здесь его никто не знал, и можно было ходить с расправленными плечами и смело смотреть "истуканам" в лицо. Кален и его гвардейцы не стеснялись и спрашивали у стражников дорогу до Песочной улицы, а ведь они порезали на куски одиннадцать патрульных возле Наршеса. "Хоть раз почувствую себя простым горожанином", — подумал Сони и нахально улыбнулся одному из "истуканов". Тот скривился, но не шелохнулся. Приставать к каждому невоспитанному кинамцу жизни не хватит.

Нищих кварталов — пятна на лице любого города — в Аримине почти не было. Или Сони не понимал, что эти деревянные хоромы, сложенные из бревен, а не из наспех стесанных досок, — жилища бедняков. Оборванцев здесь, однако, хватало. Как и в Могареде, окраинные улицы кишели босяками, возле Кулака стеной стояли нуждающиеся, а возле крытого рынка выстраивались длинные ряды безногих, безруких, беременных, больных лихорадкой — выбор человеческих несчастий на любой вкус. Увидев все это, Сони с готовностью поверил, что прежде богатый Север стремительно нищает. Оставалось гадать, как бездомным удается выживать в северной погоде. Наверное, зимами у жрецов на кладбищах сильно прибавляется работы. А может быть, здесь на погребальный костер кладут даже отъявленных преступников — просто чтобы погреться, а не чтобы помочь им попасть на Небеса.

Отряд ходил по Аримину около получаса, прежде чем найти Песочную улицу. Без Калена и остальных, хорошо ориентирующихся в череде одинаково невыразительных домов, Сони бы давно заблудился. У него кружилась голова от ровных серых стен без ярких примечательных черт. Ни мозаик, ни балконов, лишь где-то крыльцо — махонький козырек над парой ступенек — покрывала резьба из птиц, а где-то — из коней или других животных, причем чем ближе к центру города, тем меньше становилось такой резьбы. Лавки и таверны с характерными вывесками бросались в глаза издалека, но хозяева обычных домов как будто совсем не стремились выделиться, отличиться друг от друга. Сони спокойно вздохнул только на Песочной улице, вклинившейся в общую серость своими зданиями из рыжеватого известняка. Но и здесь его встретили по меньшей мере четыре до боли схожих дома, стоящих в ряд.

— Сюда, — указал Кален на один из них и стремительно зашагал к нему.

— Как ты это понял? — взвыл Сони, не успевая рассмотреть, что же в них разного.

— Таблички, — презрительно бросил Виньес.

Только теперь Сони разглядел деревянные квадратики, прибитые возле каждой двери. На них мелкими буквами было выведено имя владельца дома. Настолько мелкими, что требовалось подойти вплотную, чтобы что-то разобрать. На табличке того дома, к которому направился Кален, значилось: "Лорд Кьёр Аргаст". Внизу была нарисована закорючка, в которой Сони узнал изображение стрелка — видимо, родовой герб семьи.

— Вот те на… — пробормотал рядом Лейни, разглядывая надпись. Для него таблички тоже стали открытием.

— Они что, пишут настоящее имя владельца? — поразился Сони.

— А почему нет, если весь город знает, что он тут живет? — удивился в ответ Виньес.

— Тогда зачем вообще писать об этом? Языка нет спросить?

Виньес запнулся, не находя объяснения, и вместо него ответил Кален.

— Для порядка, Сони. Чтобы кому-то было сложнее притвориться Тэмьен Кродд, — подмигнул он.

— Вы все тут Тельет, что ли, поклоняетесь… — досадливо пробормотал Сони.

— Я не виноват, что все умные люди родились на Севере, — парировал Кален.

Сони поморщился. В Могареде подобных табличек не существовало. Те, кто хотел, чтобы мимо них не прошли, украшали дома вывесками и флажками или выкладывали на фасаде мозаикой свой герб, на худой случай — словесное прославление хозяина. Однако иногда жильцы менялись так быстро, что не успевали установить другую вывеску, и часто владельцем был совсем не тот человек, который жил в этом доме. Самым верным источником сведений всегда оставались соседи. Если кто-то съезжал или вселялся, слухами об этом полнилась вся округа, а новоселы становились известны кварталу в течение пары часов. Умные люди, которые не желали, чтобы о них толковала вся улица, не объявляли свои имена. И уж точно Сони не хотел бы, чтобы возле его убежища висела табличка: "Тут живет Сони, сирота, вор". Не может быть, чтобы во всей Кинаме делали такую глупость.

Удивление Лейни при виде надписей обнадеживало — оно означало, что в центральной части страны, где служил мечник, этим дурацким изобретением не пользуются. Да и в городах, через которые по пути проходил отряд, тоже такого не было. И почему у северян все не как у людей?

Пока Сони гадал, как же так получилось, что культура северных земель настолько отличается от культуры центральных и южных провинций, Кален стучался в дом лорда Кьёра. Дверь открыли сильно погодя, и в щель высунулся чумазый мальчишка лет пятнадцати.