Стылая (СИ) - Корнилова Веда. Страница 90

Вскочила на ноги, прижалась спиной к стене. Так, теперь ко мне хотя бы сзади никто не подберется, и, получается, что сейчас главное – отбить возможное нападение. Кажется, чуть повеяло ветерком справа – я резко повернулась в ту сторону, не выпуская ножа из рук, затем легкое шевеленье воздуха возникло слева, потом слегка потянуло сверху, после вновь дохнуло справа... Несмотря на все невидимые передвижения чончона, я каждый раз успевала поворачиваться на его неслышные перемещения, а нож в моих руках держал летающую голову на расстоянии вытянутой руки, не позволяя приблизиться.

Не могу сказать, сколько прошло времени – может, минута, а может и четверть часа. В нашем каменном шалаше стояла тишина, было даже не слышно дыхание спящих людей. То, что чончон все еще здесь – в этом у меня не было ни малейших сомнений. Понятно, что затаился и чего-то выжидает. Мне только и оставалось, что по-прежнему крепко держать нож в вытянутых руках и без остановки вновь и вновь повторять вслух молитву против нечисти. Сейчас у нас с ним было что-то вроде игры нервов – кто сделает первый шаг. Ничего, не страшно, главное – то невыразимо-тяжелое состояние сна меня все же несколько отпустило, так что я смогу продержаться долго, возможно, и до рассвета, ведь на кону стоит не только моя жизнь. Ну, а когда небо хотя бы чуть просветлеет – вот тогда ты, хмырь летающий, сам рванешь отсюда со всей быстротой, на которую способны твои огромные уши.

Не знаю, о чем думал чончон, но, скорей всего, ему надоели все эти игры, или же он просто-напросто не привык к долгому сопротивлению жертв, а потому решил действовать наверняка, то бишь раз и навсегда деморализовать жертву. Внезапно (я даже непроизвольно вздрогнула) напротив моего лица, как раз на расстоянии вытянутой руки, в темноте появились два глаза. Вернее правильней сказать – зажглись. Трудно сказать, чьи это были глаза – птицы или человека, только вот со стороны они выглядели по-настоящему ужасно: ярко-красные, налитые кровью, в которых особенно жутко выглядела черная радужка. Такое впечатление, будто черные шарики плавают среди моря крови... Вдобавок ко всему раздался чей-то холодный смех, куда больше напоминающий скрежет железа, во всяком случае, меня этот отвратительный смех просто-таки хлестанул по нервам...

В окружающей меня тьме все это смотрелось настолько страшно, что появилось желание все бросить, немедленно закрыть глаза и заткнуть уши, после чего кинуться как можно дальше отсюда, бежать куда угодно, лишь бы больше не видеть эти ужасающие глаза, и не слышать мерзкие скребущие звуки. Сейчас эти кроваво-черные глаза смотрели прямо на меня, вгоняя в самый настоящий страх, неестественный смех ввинчивался в уши, и я чувствовала, как мою голову словно начинает окутывать дурман, к горлу подступила тошнота, а ноги едва ли не подгибались... Э, нет, пожалуй, я так долго не продержусь!

Понимая, что мне терять нечего, я шагнула вперед и несколько раз ударила ножом прямо в то место, откуда на меня смотрели эти страшные глаза. Надо сказать, что существо оказалось все же шустрей меня, и успело уклониться в сторону, однако, хотя и вскользь, но я его все же достала – мой нож скользнул по чему-то твердому, невидимому в темноте, после чего, к моей великой радости, мгновенно погасли горящие глаза. Одновременно с этим по сторонам полетело нечто похожее на перья, донесся тошнотворный запах паленой кожи, а затем раздался тоскливый вой, очень похожий на тот, что мы слышали еще вчера. Невидимое существо шумно металось под крышей нашего каменного шалаша, после чего протиснулось в щель входа, и чуть позже я услышала за степами нашего убежища хлопанье крыльев и удаляющийся крик «туэ-туэ-туэ». Фу, неужели убрался?!

Какое-то время я еще стояла, прижавшись спиной к стене и напряженно вслушиваясь в темноту. Надеюсь, больше никого из нечисти тут нет, но пока что, на всякий случай, нож опускать все же не стоит – мало ли что...

Не знаю, сколько времени я так простояла, но сдвинулась с места лишь тогда, когда почти уверилась в том, что опасности в нашем каменном шалаше больше нет. Пожалуй, первым делом надо выяснить, все ли в порядке с моими спутниками, ведь ни один из них не проснулся даже в то время, когда здесь было довольно шумно. Ох, только бы с парнями ничего не случилось, ведь я же не имею представления, что чончон мог с ними сотворить! Конечно, с моей стороны эгоистично так рассуждать, но сейчас у меня в голове было только одно: пусть мужчины будут живы и здоровы, а не то я одна вряд ли сумею убраться с Птичьей Гряды! А еще я искренне желала: пропади он пропадом, этот Зайрос со всей его нечистью, страхами и теми чудищами, что обитают в этих местах, забытых всеми Светлыми Богами!

Не выпуская из рук ножа, нашарила на земле свой дорожный мешок, и отыскала в нем камни для высекания огня. К сожалению, времени у меня на это ушло немало – попробуйте сами все делать одной рукой, ведь в другой у меня по-прежнему был нож. Конечно, чончон вроде бы убрался, но я просто не решалась хоть на мгновение остаться без оружия. Подождав еще немного, все же рискнула сунуть нож за пояс, и запалить разом несколько лучинок. Сразу стало немного светлее, и я решила осмотреться, а заодно выяснить, что произошло с моими спутниками.

Коннел по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в землю. Перевернуть его на спину я сумела с большим трудом, однако растормошить и разбудить парня у меня все же не получилось, но судя по спокойному дыханию и ровному пульсу, с Коннелом нет ничего страшного. Павлен тоже безмятежно спал, как я не пыталась его растолкать, а вот при взгляде на Якуба у меня тревожно забилось сердце. Дело в том, что у парня возле уха была небольшая ранка, да и шея Якуба была залита кровью. На память пришли слова Коннела о том, что чончоны по ночам любят пить кровь своих жертв...

Бросилась к своему дорожному мешку – там у меня должны быть лекарства. Отыскала все необходимое, снова кинулась к Якубу. Так, прежде всего надо провести обеззараживание, остановить кровь, перевязать... Ох, надо бы разбудить бы парня и напоить его целебным отваром, только вот разжечь костер и готовить отвар я сейчас просто не решусь... Ладно, это отложим на потом, главное сейчас – привести мужчин в чувство, вывести их из этого непонятного сна, только вот кто бы мне еще подсказал, как это можно сделать...

Посмотрим, что есть в дорожном мешке Павлена, который, между прочим, весит ой как немало! Не знаю, что у него там набито и чего он прихватил с собой в дорогу, но там все сплошь было наполнено какими-то мешочками, коробочками, баночками, но я искала только святую воду – иного способа привести в себя парней мне просто не приходило в голову. Увы, но тот сон, что сейчас овладел мужчинами – он просто каменный!

Итак, в дорожном мешке Пса Веры, среди кучи непонятного добра, отыскалось целых три фляжки. Одну из них, самую небольшую, я сразу отложила в сторону – в ней постукивало жало обруч-змея, то самое, что отец Арн отсек у катящейся змеи. Ну, для чего господину инквизитору понадобился этот ядовитый шип с хвоста змеюки – это сейчас меня интересует меньше всего. Во второй фляжке была питьевая вода – я не раз видела, как Павлен пил из нее воду, а, значит, в ней вряд ли есть то, что мне нужно. Взяла последнюю фляжку – пожалуй, это именно то, что я ищу. Ранее я как-то не обратила внимания на то, в чем Пес Веры держит святую воду, но она явно находилась именно в этой серебряной фляжке, заполненной более чем на две трети. Все верно, Павлен уже потратил немного воды на то, чтоб отпугнуть чончона, и, хочется надеяться, что святая вода поможет и сейчас, а иначе мне остается только в отчаянии хвататься за голову!

Влив в рот каждому из лежащих мужчин немного святой воды, смочила в этой же воде кусок бинта, и стала протирать им лица, шеи и руки. Пусть и не сразу, но это должно помочь.

Надо сказать, что возиться мне пришлось долго, и лишь когда небо посветлело – только тогда мужчины стали приходить в себя: вначале проснулся Павлен, потом открыл глаза Коннел, но дольше всех приходил в себя Якуб. Пес Веры, увидев свой распотрошенный мешок, едва ли не позеленел от злости, и, похоже, обирался устроить мне настоящую головомойку. Правда, услышав обо всем, что произошло ночью, враз умолк, и стал, было, терзать меня подробностями, но тут вмешался Якуб. Парень и без того плохо себя чувствовал, а когда понял, что ночью чончон успел попробовать его кровь – тут бедняга вообще струхнул.