Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 61

— Никогда нельзя быть уверенным. Я уже видела однажды такое удостоверение, — пожала плечами Леа Молларт и протянула Парабеллуму документы Рикса.

Парабеллум скользнул взглядом по строчкам. Протяжно свистнув, он сунул бумагу в нагрудный карман пиджака и весь как-то сник.

— Нашли золото? — переменила тему разговора Леа Молларт.

— Да, — бросил Парабеллум и резиновой рукой хлопнул себя по карману брюк. Там зазвенело.

Проделка Эльмара относительно легко задела Парабеллума. Его пиджак, хоть грязный и измятый копытами, остался цел. С брюками повезло еще больше. Соскользнув с веток, они упали в заросли ольшаника, угодив одной штаниной в воду. Парабеллум и сейчас размахивал ногой, пытаясь вытряхнуть воду из отворота брюк.

Зато остальным мужчинам, которые как раз появились на крыльце рихваского дома, пришлось скверно. У них почти ничего не осталось от одежды, во всяком случае, надевать ее было уже нельзя. Рикс стоял во дворе, в надетой прямо на рубаху неуклюжей холщовой куртке, доходившей ему до колен, на затылке — кепка покойного хозяина. Муж Армильды Яанус напялил на себя выцветший халат, который он снял с вешалки на кухне, и поверх него надел промасленный жилет из овчины. Из-под халата торчали подштанники, стянутые вокруг икр тесемкой. Его собственные грубошерстные штаны сохли на веревке — течением реки их основательно прополоскало. Горстка немецких марок сохла там же, каждая бумажка была за уголок прикреплена прищепкой. Брюки Яануса наверняка достигли бы моря раньше их владельца, если б их не задержало дерево, упавшее во время половодья.

Молларту, как человеку интеллигентному, Каарел выдал парадные брюки из черного сукна, Минна, со своей стороны, дала ему пестрый в крапинку свитер своего высланного зятя. На остальных было различное тряпье, собранное по всему дому. Старые вытянувшиеся пиджаки с оторванными пуговицами тоже пошли в ход. Тщедушный Карла дрожал в Бенитином светло-зеленом осеннем пальто, на голову по самые уши была натянута зимняя шапка Каарела.

— Рикс! — крикнул Парабеллум холщовому чучелу.

Когда приятель подошел, Парабеллум поманил рукой и остальных мужчин.

Выудив из кармана кисет с табаком и кусочек бумаги, Парабеллум обратился к Леа Молларт:

— Будьте так добры, сверните мне дамскую самокрутку.

Леа Молларт великолепно справилась с поручением, высыпав на папиросную бумагу табачные крошки и для себя. Рикс, кряхтя и охая, сел рядом с Парабеллумом, оперся рукой о крышу собачьей будки и поджал под себя ноги. Видно, и ему было не совладать с ознобом.

— Я, кажется, еще не успел рассказать вам, как год тому назад присутствовал на похоронах генерал-комиссара Вильгельма Кубе?

Рикс сделал недовольную гримасу и посмотрел в сторону кустов сирени. Мелькнула фигура пастора, который, заложив руки за спину, расхаживал вдоль капустных грядок. Пастор ходил взад-вперед по узкой борозде, внимательно глядя вниз, словно искал капустных гусениц.

Леа Молларт, поймав взгляд своего бывшего мужа, тихо предложила:

— Иди присаживайся.

Стоявшие мужчины перевернули точильный ящик и примостились на нем.

— Так вот, случилось это ровно год назад, в конце сентября. Господина Кубе, генерал-комиссара Белоруссии, убили партизаны. В эстонских лесах тоже жили их братья по крови, но они вели себя большей частью тихо и смирно. Им и в голову не приходило причинять какое-нибудь зло исконному другу эстонского народа. В Белоруссии все было по-иному. Там каждый куст швырял в немцев гранаты, каждая канава косила их пулеметным огнем, а деревья осыпали их бомбами. Даже деревенские бабы, спрятав в подоле передника топоры, рубили немцам головы, как брюкву. Дети из-за угла кидали в них ножами, а младенцы в люльках мочились им в лицо.

А мы взяли сегодня да отпустили двух немцев, там бы им нипочем не уйти живыми.

Пробил час и господина Кубе — его убили. Я как раз находился в Берлине, когда привезли гроб с телом этого выдающегося представителя когорты восточных наместников и установили его для траурной церемонии в мозаичном зале новой Государственной канцелярии. Прах господина Кубе покоился под золотым государственным орлом, руки были сложены на груди крест-накрест. Вокруг в деревянных бочках росла лавровая роща.

Даже Лицман приехал на похороны. Явились и сошки помельче, вроде Геббельса и Розенберга. В зал внесли огромный венок — лично от фюрера — с муаровыми лентами по краям. Двое мужчин сгибались под его тяжестью. Оркестр гремел, играя бетховенскую «Симфонию судьбы». Было такое чувство, будто твои нервы пропускают через мясорубку.

— Так я и поверил, что тебя пустили туда, — презрительно бросил Рикс и сделал движение, чтобы встать.

— Погоди, погоди, — Парабеллум схватил приятеля за рукав. — Самое главное еще впереди, это и тебе будет интересно!

— Ну и фантазия у тебя, — нетерпеливо фыркнул Рикс, однако остался сидеть.

Парабеллум не обиделся.

— И тогда — нет, вы только подумайте! В мозаичный зал Государственной канцелярии, отбивая шаг, вошли представители белорусского народа. Я спрятался за лавровое дерево. Подумал, сейчас ребята начнут палить из пистолетов. Какое там! Все это общество, понурив головы, подошло к гробу, и какой-то бородач начал на ломаном немецком языке толкать речь. Он говорил долго, жалобным голосом и, между прочим, сказал, что белорусы в лице Вильгельма Кубе потеряли своего лучшего друга, неустанно боровшегося за национальный подъем.

— С какой точки зрения это должно меня интересовать? — Рикс, прищурив глаза, посмотрел на Парабеллума.

— С точки зрения двоедушия, — со злой усмешкой ответил Парабеллум.

— Не будь наивным, — бросил Рикс. — Единодушного народа нет.

— Печально, но это так, — кивнула Леа Молларт.

Парабеллум сунул руку в карман и протянул Риксу найденные документы.

Рикс схватил их и, не раскрывая, сунул за пазуху.

— Патриотическая душа, — сказал Парабеллум и, скривив рот, попробовал в последний раз затянуться окурком самокрутки.

— Резиновая башка, — презрительно бросил Рикс. — Резиновая башка, которая так и не увидела скалу Гибралтара, — издевался Рикс.

— Ну, перестаньте же, — пыталась урезонить мужчин Леа Молларт.

Парабеллум кинул окурок и спросил:

— Сколько братьев по крови ты уже пихнул в тюрьму?

— Черт! — распаляясь, крикнул Рикс и постучал себя пальцем по лбу. — Такие безмозглые идиоты; как ты, только и годятся на то, чтобы совать руки и ноги под пули.

Парабеллум вскочил, и не успел еще Рикс сообразить, в чем дело, как получил удар резиновой рукой по голове.

— Уравняем приятелей, — бросил Парабеллум. — Ну что — ум вылетел из твоей башки?

Рикс тоже вскочил на ноги, вытащил из кармана неуклюжего холщового пиджака револьвер и выстрелил.

— На помощь! — закричали женщины.

Резиновая рука Парабеллума упала вниз, она превратилась в клочья.

Рикс кинулся в кусты сирени. Украдкой обернувшись через плечо, он помчался дальше. Пробегая по грядкам с капустой, беглец плечом задел пастора; от толчка спокойно разгуливавший слуга божий упал прямо на кочаны.

Беженцы пригнулись к самой земле. Леа Молларт спрятала лицо на груди своего бывшего мужа, и только один Парабеллум стоял на месте, наблюдая за удаляющимся Риксом.

— Хотел организовать здесь зондербехандлунг, — пробормотал Парабеллум.

Рикс то и дело оборачивался, однако больше не стрелял. То ли целиться было далеко, то ли жаль стало патронов.

Когда Рикс совсем скрылся из виду, Парабеллум снова сел перед амбаром, посмотрел на свою изорванную резиновую руку и попросил:

— Друзья, у кого из вас есть нож? Срежьте-ка эти лохмотья.

Никто не решался поднять головы.

— Вставайте, смелые борцы! — с напускной живостью воскликнул Парабеллум. — Трусость доведет эстонский народ до могилы!

Молларт грустно улыбнулся, осторожно отодвинул от себя свою бывшую жену и пошарил в карманах. Найдя складной нож, он подошел к Парабеллуму и срезал с резины бахрому.