Спартак (Роман) - Фаст Говард Мелвин "Э.В.Каннингем". Страница 36

Много позднее, Спартак спросил себя, — Кто напишет о наших сражениях, что мы выиграли и что потеряли? И кто скажет правду? Рабы противоречили всем истинам времени, в которых они жили. Правда была невозможна — в каждом случае истина была невозможна не потому, что ее не было, но потому, что не было никакого объяснения этому в контексте тех времен. Солдат было больше, чем рабов, и солдаты были тяжело вооруженными; но солдаты не ожидали, что рабы будут сражаться, а рабы знали что солдаты будут сражаться. Рабы хлынули на них со склонов, и солдаты, которые бежали цепью, как мужчины бегут за испуганным зайцем, не смогли пережить такой шок, дико швырялись копьями и съежились под дождем камней, которыми женщины осыпали их.

Итак, правда заключалась в том, что солдаты были избиты рабами и убежали от них, и половину обратного пути до Капуи, рабы преследовали их и волокли обратно. В первой битве рабы сильно пострадали, а во второй, лишь немногие из них погибли, и Римские солдаты бежали от них. Это было фактом, но история была поведана сотней разных способов, и первый доклад был написан командиром воинских сил в Капуе.

«В тренировочной школе Лентула Батиата произошло восстание рабов», — писал он — «и некоторые из них бежали и спаслись бегством в южном направлении, по Аппиевой дороге. Половина когорты гарнизонных войск была направлена против них, но некоторым из них удалось прорваться и убежать. Неизвестно, кем являются их лидеры или каковы их намерения, но они уже вызвали беспорядки среди рабов в сельской местности, и здешние граждане считают, что Благородный Сенат не должен щадить усилий для укрепления гарнизона в Капуе, чтобы восстание можно было подавить незамедлительно». Возможно, в качестве запоздалой мысли, командир добавил: «Ряд посягательств уже произошел. Есть опасность, что сельская местность будет страдать от грабежей и насилия».

И, конечно, Батиат рассказал свою историю толпам граждан Капуи, которые жаждали ее услышать. Никто не был по-настоящему обеспокоен, кроме Батиата, который видел, что годы его работы сходят на нет, но все поняли, что сельская местность будет не лучшим местом, пока последнего из этих страшных людей (гладиаторов) либо не убьют, либо не пригвоздят на крест, чтобы другие могли извлечь полезный урок на этом примере. Болтовня была процессом; история была рассказана и пересказана сотнями людей, чья жизнь была построена на непростой структуре рабовладения, и они рассказывали побасенки исходя из своих страхов и потребностей. Так было всегда. Годы спустя, это будет звучать так:

— Да, мне случилось быть на водах в Капуе, когда Спартак сорвался с цепи. Я видел его, да. Гигант. Я видел, как он насадил маленького ребенка на свое копье. Ужасное зрелище.

Или любая из тысячи других версий. Но правда в том, что в то время сам Спартак видел только проблески истины. Его видение вырвалось из оков того времени. В двух небольших сражениях рабы, которых он вел, избили Римских солдат. Совершенно верно, что это были всего лишь несколько второстепенных гарнизонных войск, размякшие от легкой жизни в курортном городе, и им противостояли лучшие профессиональные фехтовальщики во всей Италии. Но даже с учетом этого фактора раб, ударивший своего хозяина дважды за один день, является потрясающим фактом. И они не бросили его, когда солдаты бежали. Они вернулись, когда Спартак позвал их — они были дисциплинированными людьми, и уже через несколько часов он был для них, как бог. Они были полны гордости, и их страхи ушли. Они продолжали касаться друг друга; в некотором роде они ласкали друг друга, как если бы безжалостный принцип, «Гладиатор — не заводи друзей гладиаторов», внезапно перевернулся сам собой. И тем самым они были наполнены осознанием друг друга. Они не думали и не рассуждали об этом; они были в значительной степени простыми и неосведомленными людьми, но они были внезапно возвышены и очищены. Они посмотрели друг на друга так, как будто никогда не видели друг друга раньше, и, возможно, в этом была доля правды. Раньше они никогда не смели смотреть друг на друга. Может ли палач смотреть на свои жертвы? Но теперь они уже не были жертвой и палачом в неизбежном партнерстве; теперь они были триумфальным братством, и теперь Спартак понимал, как это случилось на Сицилии и во многих других местах. Он почувствовал их силу, потому что часть ее росла в нем самом, и этот поток, прошедший сквозь него, очистил его от всех страданий, составляющих его прошлое, всех страхов, стыда и унижения. Он так долго цеплялся за жизнь, создал точную науку о поддержании жизни в себе так долго, что можно было бы с готовностью предположить, что он станет бережным и осторожным в вопросе о жизни. Но здесь была сумма его сбережений, и он внезапно перестал бояться смерти или думать о смерти, потому что смерть не имела значения…

Примерно в пяти милях к югу от Капуи, на небольшом расстоянии от Аппиевой дороги, гладиаторы, их женщины и рабы, присоединившиеся к ним, собрались на склоне холма в поле зрения одного из огромных усадебных домов, на плантации какого-то Римского джентльмена. Сейчас было уже полдень, и в процессе двух боев и последующем марше на юг, гладиаторы стали маленькой армией. Издали, если бы не чернокожие среди них, они, возможно, бы сошли за отряд Римских солдат. Оружие было разделено между ними, как и солдатские шлемы, доспехи, копья и щиты. Теперь никто не был безоружен, и поскольку они были вооружены и испытаны, сомнительно, чтобы какая-либо сила, близкая Риму, сможет серьезно бросить им вызов. Помимо женщин, но с учетом присоединившихся и полевых рабов, их было двести пятьдесят человек. Каждая из трех основных групп, Галлы, Африканцы и Фракийцы, маршировали отрядом, каждый со своими командирами в качестве номинальных офицеров. Потому что так долго они видели Римский манипул из десяти человек как единое целое, они сформировались в него вполне естественно. Спартак возглавлял их. Это не обсуждалось. Они бы умерли ради него. Oни знали множество легенд о людях, которых коснулись боги. Когда они смотрели на Спартака, эта вера была в их лицах.

Пока они маршировали, он шагал впереди, и Германская девушка, Вариния, шла рядом с ним, обнимая его за талию. Иногда она смотрела на него. Это не было для нее новостью. Давным-давно она вышла замуж за этого человека, который был лучшим и самым храбрым из всех мужчин, и разве она не знала об этом тогда, как она знала это сейчас? Когда их глаза встретились, она улыбнулась ему. Она сражалась с солдатами. Она не знала, был он доволен или нет тем, что она сражалась с солдатами, но он не возражал против ножа, который она несла в руке. Они были равными. Мир был полон старых легенд об амазонках, женщинах выходивших на поле битвы наравне с мужчинами, в стародавние дни, и во времена Спартака, жило еще много легенд о прошлом, где все мужчины и женщины тоже были равными и не было ни хозяина, ни раба и все вещи были общими.

Это давно было подернуто дымкой времени; это был золотой век. Это будет золотой век. Золотой век наступил сейчас, когда солнце клонилось на прекрасную сельскую местность и ожесточившихся на арене людей, людей песка, обнимающих его и Германскую рабыню, полную вопросов. Там, где они собрались, трава была мягкой и зеленой. Желтые цветы покрывали лужайку, как масло, повсюду роились бабочки и пчелы, и воздух был наполнен их песней. Его назвали отцом по Фракийскому обычаю.

— Что мы будем делать сейчас и куда мы пойдем?

Он стоял окруженный ими. Вариния сидела на траве, прижавшись щекой к его ноге. Они расселись в траве вокруг него, длинноногие чернокожие, Галлы с их румяными лицами и голубыми глазами, Фракийцы со своими темные волосами и крепко сбитыми телами.

— Мы племя, — сказал он. — Такова ваша воля?

Они кивнули ему. Племя не содержало рабов, и все люди говорили одинаково, это было не так давно, по крайней мере такие воспоминания сохранила их память.

— Кто будет говорить? — спросил он. — Кто станет вашим вождем? Встань, если ты хочешь вести нас. Теперь мы свободные люди.