Спартак (Роман) - Фаст Говард Мелвин "Э.В.Каннингем". Страница 56

Поэтому он не призывал Бога. Богатые не висят на крестах, и вся его жизнь была потрачена на крест, вечность с гвоздями сквозь его ладони. Или это было с другим? Или это был его отец? Теперь его ум плохо соображал; красивые, точные и упорядоченные импульсы его мозга были расстроены, и когда он вспомнил, как его отец был распят, он спутал отца с собой. Он обыскал свой бедный, измученный мозг, чтобы вспомнить, как это произошло, и он вспомнил время, когда сборщики налогов пришли и ушли с пустыми руками. Он помнил время, когда пришли священники из Храма, и их тоже отправили с пустыми руками.

После этого была кратковременная слава. Была светлая память о их великом герое, Иуде Маккавее, и когда, против них, священниками была отправлена первая армия, крестьяне-фермеры взяли свои луки и ножи и уничтожили армию. Он был в этой битве. Четырнадцатилетний подросток, но он использовал свой нож, и он сражался рядом с отцом и он познал вкус победы.

Но вкус победы длился недолго. Великие колонны закованных в доспехи наемников шли маршем против Галилейских повстанцев, и в сокровищнице Храма был бездонный колодец золота, чтобы покупать все больше и больше солдат. Фермеры со своими ножами и обнаженными телами не могли сражаться с огромной армией. Фермеры были разбиты, а две тысячи взяты в плен. Из числа пленников, девятьсот человек были отобраны для креста. Это был цивилизованный путь, западный путь, и когда кресты были расставлены, пришли посмотреть священники из Храма и с ними пришли Римские советники. И мальчик, Давид, стоял и видел своего отца прибитым к кресту и оставленного там, висеть на руках, пока птицы не съели его плоть.

И теперь он был на кресте. Как началось, так оно и закончилось, и как он устал, и как много боли и горя! С течением времени, которое не имело никакого отношения к времени, известному человечеству, для человека на кресте, уже не человеку, — он бесконечно спрашивал себя, что значит жизнь, которая пришла из ниоткуда и ушла в никуда? Он начал терять невероятную волю к жизни, которая поддерживала его так долго. В первый раз, он хотел умереть.

(Что сказал ему Спартак? «Гладиатор, люби жизнь. Это ответ на все вопросы». Но Спартак был мертв, а он жил.)

Теперь он устал. Усталость состязалась с болью, и поэтому так скучны обрывки его воспоминаний. После неудачного восстания его и семьсот других мальчиков сковали шея к шее и погнали на север. Как долго они шли! Через равнину, пустыню и горы, пока зеленые холмы Галилеи не стали райскими мечтами. Их хозяева менялись, но кнут всегда был тем же. И наконец они пришли туда, где горы возвышались выше любой горы в Галилее, где вершины гор носили мантию из снега летом и зимой.

И там его отправили добывать медь из земли. В течении двух лет он трудился на медных рудниках. Оба его брата, уведенные вместе с ним, умерли, но он жил. Его тело стало стальным и упругим. Другие болели; их зубы выпадали или они заболевали и извергали вместе с рвотой свою жизнь. Но он жил и два года трудился на рудниках.

И затем он сбежал. Он сбежал в дикие горы, все еще с рабским ошейником на шее, а там простые, дикие горные племена подобрали его и укрыли, сняли ошейник и позволили жить с ними. Всю зиму он жил с ними. Они были добрые, бедные люди, которые жили охотой и трапперством, потому, что там не растет почти ничего. Он изучил их язык, и они хотели, чтобы он остался с ними и женился на одной из женщин. Но его сердце жаждало Галилеи, и когда наступила весна, он отправился на юг. Но был захвачен группой Персидских торговцев, и они, в свою очередь, продали его рабскому каравану, двигающемуся на запад, и он оказался на рабском рынке в городе Тире, почти в пределах видимости своей родины. Как он рвал тогда свое сердце! Какие горькие слезы он проливал, быть рядом с домом, родственниками и людьми, которые будут любить и лелеять его — и все же оказаться настолько далеким от свободы! Финикийский торгаш купил его, и он был прикован к веслу на корабле, который торговал с Сицилийскими портами, и целый год он сидел в мокрой темноте и мокрой грязи, ворочая в воде свое весло.

Затем корабль был захвачен Греческими пиратами и он моргал, как грязная сова, вытащенный на палубу, осмотренный и допрошенный свирепым Греческим матросом. С Финикийским купцом и его экипажем разговор был коротким; их бросили за борт, как снопы соломы. Но они расспросили его и других рабов, и каждому поочередно был задан вопрос на Арамейском диалекте Средиземноморья, — Ты можешь сражаться? Или ты можешь только грести?

Он боялся скамьи, тьмы и трюмной воды, как он мог бы бояться самого дьявола, и он ответил, — Я могу сражаться, дайте мне шанс.

Тогда он сразился бы с целой армией, только б его не отправляли под палубу, гнуть спину над веслом. Поэтому они дали ему шанс на палубе и научили его — не без пинков и проклятий — корабельной премудрости, как сворачивать парус, поднимать такелаж и управлять кораблем с помощью тридцатифутового рулевого весла, как вязать морские узлы и находить курс ночью по звездам. В своем первом бою с грузным Римским коггом, он показал такую скорость и умение с длинным ножом, которые завоевали ему безопасное место в их дикой и преступной банде; но в сердце его не было счастья, и он ненавидел этих людей, которые знали только убийство, жестокость и смерть.

Они отличались от простых крестьян среди которых он прожил свое детство, как ночь отличается от дня. Они не верили ни в Бога, ни в Посейдона, властелина моря, и хотя его собственная вера обветшала, лучшие годы своей жизни он прожил среди тех, кто верил. Когда они брали штурмом прибрежные городки, он был вынужден убивать, жечь и насиловать. Именно в это время он построил вокруг себя крепкую стену, в которую заключил сам себя. Внутри этой стены он жил, и признаки молодости исчезли с его лица с холодными зелеными глазами и ястребиным носом. Ему не было и восемнадцати лет, когда он присоединился к ним, но его внешность уже была такой, и в черной шевелюре, покрывавшей его голову, белела седина. Он держался замкнуто, а иногда целую неделю вообще не говорил ни слова; они оставили его в покое. Они знали, как он умеет сражаться, и боялись его.

Он грезил наяву, и мечта была для него вином и пропитанием. Мечта заключалась в том, что рано или поздно, поздно или рано они приблизятся к берегам Палестины, а затем он скользнет за борт, выплывет на берег и отправится пешком к возлюбленным Галилейским холмам. Но прошло три года, а тот день так и не приходил. Сначала они совершили набег на африканское побережье, а затем переплыв море шли вдоль береговой линии Италии. Они сражались на побережье Испании, сожгли Римские виллы и взяли богатство и женщин, которых там нашли. Затем они снова пересекли море и провели всю зиму в огражденном стенами и беззаконном городе у Геркулесовых Столпов. Затем они проплыли через Гибралтарский пролив и прибыли в Британию, где они вытащили на берег сою галеру, укрепили, очистили и отремонтировали ее. Затем они отправились в Ирландию, где обменяли куски ткани и дешевые драгоценности на золотые украшения ирландских племен. Затем отплыли в Галлию, ходили вверх и вниз вдоль Французского побережья. А потом снова в Африку. Таким образом, прошло три года и ни разу они не приближались к побережью его родины. Но мечта и надежда оставались с ним — пока он не стал сильнее, чем имеет право быть человек.

Но в то время он многому научился. Он познал, что море было дорогой, которой текла жизнь, как кровь течет по жилам человека. Он познал, что мир велик и безграничен, и он познал, что везде были бедные и простые люди, такие же люди, как его народ, люди, которые обрабатывали землю, чтобы выживать самим и их детям, отдавая большую часть того, что они вырастили на земле начальнику, царю или пирату. А также он познал, что над всем остальным был начальник, царь и пират, который назывался Римом.

И, в конце концов, они столкнулись с Римским военным кораблем, и он и четырнадцать других выжившие из экипажа были увезены в Остию. Итак, песок маленьких часов его жизни, казалось, иссяк, но, в конце концов, агент Лентула Батиата купил его для школы в Капуе.