Младший брат человека - Гансовский Север Феликсович. Страница 2

Виктор обернулся ко мне.

— Мамонт, — сказал он. — Видишь, мамонт.

У него было мокрое и совершенно счастливое лицо.

Я кивнул. У меня пересохло во рту, я не мог говорить.

Увидев меня, мохнатая гора пришла в движение. Тяжелые ноги переступили, глянцевитые увесистые бивни проплыли в воздухе и повисли надо мной. Протянулся хобот, розовый на самом кончике, как пятка, и откуда-то с самого верха горы посмотрели два маленьких старых и умных глаза.

— Не бойся, — услышал я голос Виктора. — Он совсем ручной.

Мне в лицо ударила компрессорная струя, затем хобот убрался, бивни поплыли назад, зверь повернулся к костру.

Он был так велик, что только хобот и глаза ощущались живыми, а все остальное казалось каким-то огромным механизмом.

— Но ведь это мамонт, — сказал Виктор. — Это не бред, верно? Мне сперва казалось, что я брежу. Он пришел днем и постоял тут.

— Мамонт, — ответил я. — Какой же это бред? Настоящий мамонт.

Мы посмотрели на мамонта, потом друг на друга, и неожиданно мною овладел припадок какого-то глупого истерического смеха. Это было слишком неожиданно, парадоксально, даже глупо. Это ломало привычные представления. Мамонты вымерли сотни тысяч лет назад. Каждый школьник знает, что мамонт — это «ископаемое животное, в самом начале четвертичного периода населявшее Европу, Азию и Северную Америку и являвшееся современником первобытного человека».

И вот теперь «ископаемое» стояло рядом с нами и вертело хоботом над разложенным мною костром.

Неестественно. Нелепо. Все равно как увидеть летающего по небу Георгия Победоносца с копьем или, например, ангела.

Наверно, эта нелепость и вызвала у меня дурацкий смех.

Виктор тоже начал смеяться. У него тряслось все тело и дергалась больная нога. Ему было больно, но он не мог остановиться.

Мамонт покосился на нас и оттопырил маленькие, поросшие шерстью уши.

Насмеявшись, мы наконец успокоились и, вытирая слезы и держась еще за животы, посмотрели друг на друга.

— Об этом надо скорее сообщить, — сказал Виктор.

— Как можно скорее, — согласился я. — Представляешь, какая сенсация?

Теперь я внимательно рассмотрел мамонта. Конечно, он был гораздо больше всех слонов, каких я видел в зоологических садах или в цирке.

Глаза только сначала показались мне маленькими. На самом деле они были гораздо больше человеческих. Они выглядели умными и немного усталыми, как будто мамонтовой душе жилось неуютно в тюрьме такого гигантского неуклюжего тела.

Удивительными были клыки. Два огромных серых кольца, массивные, каждое весом килограмм в семьдесят пять, а может быть, и больше. Они так загибались назад, что кончиками едва только не вонзались в морду мамонта у самого основания хобота.

На спине, сразу за головой, начинался большой горб — это делало гиганта чем-то похожим на зубра. Над глазами были две впадины, которые резко отделяли лоб от морды. Самая макушка заросла особенно густой и длинной шерстью, так что казалось, будто мамонт по самые глаза нахлобучил себе меховую шапку.

Вообще он был одет как раз по сезону.

По хоботу шли поперечные складки. Шерсть тут росла короткая и на вид мягкая. Почему-то казалось, что было бы очень приятно погладить его по тому месту, где начинались клыки.

Мы все смотрели на мамонта, а он все стоял над огнем. Наверно, ему нравилось ощущать непривычное тепло костра.

Потом мы с Виктором заснули, а утром увидели, что наш гость ушел.

Вся поляна была изрыта, а на юго-восток между елками тянулись круглые, полметра в поперечнике, следы.

И вот тогда мы решили, что нам не следует «отпускать» мамонта и мы должны двинуться по этим следам.

Теперь мне даже трудно понять, чем было вызвано такое решение. Как будто это зависело от нас — «отпускать» его или нет! Как будто мы в состоянии были его догнать, если б он захотел от нас отделаться! Как будто, наконец, наше собственное положение было таким, что нам не следовало о нем задуматься!

Но мы действительно не думали о своем положении. И Виктор и я были страшно возбуждены все последующие дни и по какому-то молчаливому соглашению совсем не вспоминали о том, что продукты на исходе, что выход из долины еще не найден и между нами и ближайшим селением лежит триста километров нехоженой тайги. Мы разговаривали только о мамонте.

По всей вероятности, нас обоих сделала счастливыми мысль о том, что один из самых жестоких и непреклонных законов природы, который дарит силу и развитие одним ветвям жизни и обрекает на гибель другие, дал наконец осечку. Мамонт должен был вымереть, но вот он жил. Он жил, и об этом в целом мире никто еще не знал, кроме нас двоих.

Может быть, для такого открытия и в самом деле стоило пожертвовать жизнью.

Короче говоря, мы двинулись за мамонтом и два дня шли по его следу.

Мы убеждали себя в том, что не имеем права упускать случай изучить зверя, что человечество не простит, если мы не дадим ему неопровержимых доказательств существования мамонта.

Впрочем, не совсем верно, что мы шли по следу. Мамонт вовсе и не пытался от нас скрыться.

В первый же день, когда я тащил Виктора, мы настигли мамонта километров через семь. Это, правда, было уже к вечеру. Он стоял по плечи в мелком ельнике, обламывал самые верхушки елочек и как-то очень спокойно и методически засовывал их в рот.

Один раз с такой елочки спрыгнула белка, молнией мелькнула по хоботу на спину и скатилась с хвоста. Он не обратил на нее внимания.

Нас он тоже подпускал совсем близко. Так близко, как мы сами хотели. Из этого мы сделали вывод, что здесь, в долине, у него нет никаких врагов.

А вообще же местность была полна зверьем. Ночью мы часто слышали далекий волчий вой, где-то ревел олень или лось, и однажды рядом в кустах раздалось чье-то рычание.

На второй день утром, когда мы опять тащились за мамонтом, в тальнике раздался треск, на нас вдруг вылетел молодой лось с задранной головой и выпученными кровавыми глазами, шарахнулся в сторону и ткнулся мордой в снег. На спине у него был какой-то серый нарост, и, когда зверь упал, нарост оказался рысью с узкими желтыми глазами и кисточками на ушах.

Мы отогнали рысь двумя выстрелами из «ТТ», и лось достался нам.

Схватка с рысью происходила на глазах у мамонта. Выстрелы и незнакомый запах обеспокоили его. Он перестал жевать еловую ветку, шерсть на спине поднялась дыбом. Потом он вытянул хобот, принюхиваясь, с силон втягивая и выталкивая воздух. И вдруг затрубил.

Трудно сейчас описать этот звук. Что-то похожее на гудок парохода, доносящийся издали в сырую погоду из-за какого-нибудь острова или поворота реки. Звук, источник которого трудно определить и который кажется раздающимся сразу повсюду.

Это было очень внушительно.

Мамонт сделал несколько шагов к нам и остановился, переминаясь с ноги на ногу. (Вообще это было у него признаком волнения.) Казалось, он усомнился, так ли уж безобидны эти маленькие существа, которых он видит тут впервые.

Мы здорово испугались, но ревом и качаньем все и кончилось.

Он потоптался, затем шерсть на спине опустилась, и зверь повернулся к елкам.

Вообще за первый и второй день путешествия мы вполне привыкли друг к другу, и нам с Виктором удалось как следует рассмотреть мамонта.

Интересно, что он почти совсем не был похож на слона. Все крупные животные в Индии и в Африке — слон, носорог, бегемот — голые. Это делает их какими-то чужими для взгляда северянина. А этот зарос густой рыжеватой шерстью, мохнатый, лохматый — наш, северный, сибирский зверь. Пожалуй, больше всего он походил на какого-то немыслимых размеров медведя, только с хоботом и бивнями.

И совсем особый вид придавала ему грива — длинные седые космы, которые начинались на спине и бахромой висели под брюхом. По этой седине мы решили, что мамонт очень стар.

Когда я стоял рядом с ним, то из-за его огромных размеров казалось, что ты находишься возле какой-то стены, завешанной грубым, жестким мехом. И глаз, который подозрительно глядел на тебя издали, представлялся принадлежащим совсем другому существу.