Священный роман - Кертис Брент. Страница 42

Обдумав то, что со мной произошло, я могу только сообщить, что это было так, как будто Иисус сказал мне: «Я понимаю твою боль, Брент. Я знаю, как ты хотел быть чьим-то героем. Все в порядке. Отдохни в Моей любви». Он не наставлял меня и не увещевал прилагать больше усилий. В каком-то смысле в первый раз я понял, что мой грех действительно был очищен Иисусом и не является больше проблемой, которая стоит между нами. Я осознал сердцем так, как никогда раньше, всю глубину любви ко мне Иисуса на кресте. У меня было чувство, что я пришел домой.

Оставаться в Иисусе — это не значит применять к себе духовную формулу типа «это делается так». В этом самая суть раскаяния. Ведь мы позволяем сердцу рассказать, в какой части нашей истории мы очутились, чтобы Иисус смог помочь нам из истории Его любви к нам. Предприняв усилия, мы снимаем с себя личину и отстраняемся от маленькой истории, поддерживавшей нас, как бы она ни проявлялась; когда мы отказываемся от всего, кроме Него, мы чувствуем свободу, зная, что Он просто любит нас там, где мы есть. Мы начинаем просто существовать, обретая нашу индивидуальность в Нем. Мы начинаем переживать нашу духовную жизнь как «легкое бремя», ведь, как сказал нам Иисус, Его бремя легко. Мы становимся онтологически укорененными.

В Евангелии от Матфея, в 24 главе, Иисус говорит, что в последние дни люди утратят Священный роман. Не имея корней, их вера охладеет, и они будут сломлены. Только те из нас, кто надежно укоренен во Христе сердцем своим, выстоят, чтобы нести Священный роман тем, кто заблудился.

Мы вместе пришли на небесные берега, к той границе, где все свои усилия христианин должен сосредоточить не на «действии», а на единении со Христом, нашим Возлюбленным и Владыкой. Духовная практика молчания, одиночества, созерцания (молитвы сердцем), поста и простоты, которую практиковал Христос и которую донесла до нас традиция отцов-пустынников, выведет нас из опустошенности и жажды в присутствие Божье.

Когда мы начинаем пребывать в Божьем сердце, то листва и трава небесных предместий больше не колет нам ноги. Тут и там свежие и экзотические ароматы доносятся до нас из самых отдаленных уголков небес. На основе моих личных ощущений я могу сравнить это с поездкой, которую моя семья совершила пять лет назад к Большому каньону. Наконец, после бесконечных часов езды по иссохшим, бескрайним пустыням Аризоны, мы начали пробираться через сосновый лес, держа курс на Большой каньон. Чем выше мы поднимались, тем чище становился воздух и все слаще аромат сосны. Мы удивлялись, что испытывали какие-то неприятные ощущения всего несколько часов назад. Сам каньон встретил нас бледно-лиловым, розовато-желтым безбрежным пространством, от которого у меня перехватило дыхание. Даже несмотря на то, что я ожидал увидеть нечто подобное, я оказался неподготовленным к такой экзотической одухотворенной красоте. Меня переполняло чувство необъяснимой радости. И я знал, что впереди меня ждет множество прекрасных дней и удивительных открытий.

Таким и будет грядущее Царство Божие.

Глава 12. Путь домой

Моя жена Стейси все романы начинает читать с конца. Я (Джон) до последнего никак не мог понять почему. «Я хочу знать, чем закончится история, чтобы узнать, стоит ли ее читать, — объясняла она. — История хороша настолько, насколько хорош ее конец. Даже самые лучшие произведения оставляют тебя опустошенным, если последняя глава разочаровывает».

«Хотя и наоборот тоже правда, — добавила она. — Даже самое трагическое повествование может спасти счастливый конец».

«Но разве, когда знаешь, как все закончится, не исчезает элемент неожиданности?» — спросил я.

«Исчезает лишь страх, и ты свободно можешь наслаждаться драмой. Кроме того, есть вещи, которые слишком важны, чтобы оставлять их на волю случая», — сказала она и вернулась к книге.

История хороша настолько, насколько хорош ее конец. Без счастливого завершения, которое наполняет нас нетерпеливым ожиданием, наше путешествие становится кошмаром бесконечной борьбы. И это всегда так? Ничего не изменится? Нам нечего терять? Когда я последний раз летел самолетом, то беседовал с одной из стюардесс о том, во что она верит. Как последовательница движения «Новая эра», она сказала со всей серьезностью: «Я не верю в небеса. Я верю, что жизнь — это непрерывный цикл перерождений». «Какой ужас, — подумал я про себя. — Лучше бы у этой истории был счастливый конец». Святой апостол Павел чувствовал то же самое. Если нам нечего терять, то можно остановиться в баре по дороге домой и выпить в одиночку бутылку виски, или пойти в самый шикарный магазин и спустить все свои деньги, или испечь торт и съесть его целиком. «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1 Кор. 15:32).

Сердце не может жить без надежды. Габриель Марсель сказал, что «надежда для души — то же, что дыхание для живого организма». Из трех христианских даров — веры, надежды, любви — любовь, возможно, самая великая, но надежда играет определяющую роль. Апостол Павел сказал, что вера и любовь зависят от надежды — от предвкушения того, что ждет нас впереди: «услышавши о вере вашей во Христа Иисуса и о любви ко всем святым в надежде на уготованное вам на небесах» (Кол. 1:4,5). Смелость, так необходимая в путешествии, часто сменяется нерешительностью, потому что мы теряем надежду на небеса — кульминацию Священной истории. Неудивительно, что мы живем как Робинзон Крузо, пытаясь на скорую руку состряпать лучшую жизнь, которую можем приобрести после крушения мира; мы думаем, что застряли здесь навсегда. Конечно, наши вероломные любовники кажутся неодолимыми — мы смотрим на них как на единственную возможность короткой передышки. Причина, по которой большинство людей цитируют слова Торо: «проживай жизнь в тихом отчаянии», в том, что они живут без надежды.

Несколько лет назад я с друзьями отправился порыбачить на реку Снейк в Вайоминге. Шла последняя неделя осени перед долгой зимой, которая обещала быть тяжелой: дома и на работе меня ждала куча дел. Я с нетерпением ждал этого приключения несколько месяцев, но долгожданные выходные не оправдали моих надежд. Погода была отвратительная, клева не было. Когда уик-энд подошел к концу, я почувствовал раздражение из-за обманутых ожиданий. «И это все? — думал я про себя. — Надеяться больше не на что?» Когда мы с пустыми руками стояли все вместе у реки субботним вечером, мой друг неожиданно объявил, что он организовал для нас путешествие в нетронутый цивилизацией уголок реки с известным проводником. Это было запланировано на завтра. Погода обещала быть ясной, и рыбалка обязательно должна была оказаться удачной.

Все тут же переменилось. Вечерний свет вспыхнул золотом, краски осени заиграли, впервые за это время я услышал мелодичное журчание воды, и мои рыболовные снасти показались мне самыми замечательными на свете. Тяжелое чувство, под давлением которого я находился на отдыхе, улетучилось, когда мое сердце получило надежду. Мне стало легче от обещания, что все изменится к лучшему.

Эта история может показаться глупой (особенно тем, кто не увлекается рыбалкой), но она подтверждает одну из важнейших истин: если исходя из нашего практического опыта мы думаем, что настоящая жизнь и есть наше самое большое счастье, что лучше уже не будет, то мы будем жить в отчаянии и безнадежности. Мы возложим на этот мир все надежды, но они не исполнятся, потому что этот мир не предназначен для счастья. Мы попытаемся отыскать дорогу в утерянный рай, а когда из этого, как всегда, ничего не выйдет, наше сердце будет разбито. Если говорить искренне, то большинство из нас живет так, будто жизнь — наша единственная надежда, а потом мы чувствуем себя виноватыми от того, что хотели сделать в точности то, что предлагал сделать Павел («Станем есть и пить, ибо завтра умрем!»), если «мертвые не воскресают».