Фамарь. Без покрывала - Риверс Франсин. Страница 10

Но ничто не стирало этих воспоминаний и не смягчало их боли. Они по-прежнему терзали его.

Часто, оставаясь один и задумчиво глядя в небо, Иуда задавал себе вопрос, что случилось с Иосифом. Кости мальчика белели вдоль дороги в Египет, или он каким-то чудом выжил во время путешествия? Если выжил, то теперь он раб, под палящим солнцем исполняющий тяжелую работу, раб, лишенный надежды и будущего?

Неважно, что сделал Иуда, — его жизнь была зловонным пепелищем. Он не смог избежать последствий своего поступка. Слишком поздно искать и спасать брата. Поздно спасать его от жизни, которая хуже смерти. Слишком поздно бороться с грехом, который отравил его собственную жизнь. Он совершил такой гнусный, непростительный грех, что с этим грехом, очернившим его душу, он сойдет в преисподнюю. Каждый раз, когда он видел своего отца, его наполняло чувство стыда. Раскаяние душило его. Он не мог смотреть в глаза Иакова, потому что видел в них невысказанный вопрос: что в действительности случилось в Дофане? Что ты и твои братья сделали с моим любимым сыном? Иуда, когда ты скажешь мне правду?

Иуда чувствовал на себе взгляды своих братьев, затаивших дыхание от страха, что он признается.

Даже теперь, по прошествии стольких лет, в нем поднимается прежний гнев. Вспыхивает ревность. Ему хочется закричать, отбросив стыд: «Если ты так хорошо знал нас, то зачем послал к нам мальчика? Зачем ты предал его в наши руки, зная, как мы ненавидим его? Неужели ты был до такой степени слеп?» Потом обычно возвращается боль. Иосиф был любимым сыном Иакова не потому, что был сыном любимой жены Рахили. Иосиф заслужил любовь отца. Он с готовностью исполнял его распоряжения, всячески старался угодить ему, в то время как остальные угождали себе. Каждый раз, когда Иуда пытался сбросить с себя вину за продажу Иосифа, она прилипала к нему, как смола. Грех прилип к нему, пропитал его, проник глубоко внутрь, и сама кровь его стала черной. Он был виновен, он знал это!

А теперь молодая жена Ира спрашивает его о Боге. Иуда не хотел говорить о Нем. Он не хотел думать о Нем.

Но уже скоро он увидит Его.

Иуда послал слугу сказать Шеле и Онану, чтобы они привели стада домой. Потом он велел Вирсавии приготовить пир.

— В честь чего? Новолуние еще не наступило.

— Я намерен обсудить со своими сыновьями наше будущее.

Он подхватил свой плащ и вышел в ночь. Мерцанию светильников и ворчанию сварливой жены он предпочитал темноту и голоса ночных птиц и зверей.

Вирсавия вышла вслед за ним.

— Они уже знают свое будущее! Они много раз говорили об этом!

— Они не обсуждали его со мной!

Вирсавия прикрыла ладонью рот.

— Какую еще беду ты хочешь навести на мой дом, Иуда?

Иуда скрипнул зубами.

— Необходимо кое-что выяснить.

— Что?

Она была подобна собаке, вцепившейся в кость. И не хотела ее отпускать.

— Ты узнаешь обо всем вместе с ними.

— Они мои сыновья. Я знаю их лучше, чем ты! Скажи мне, что ты собираешься делать. Я постараюсь подготовить их.

Иуда зло оглянулся на нее.

— Вот в этом-то и заключается вся беда. Я дал тебе много воли, и ты погубила моих сыновей.

— Я погубила их?! Они точно такие же, как и ты: упрямые, испорченные, постоянно воюющие друг с другом! Они думают только о себе!

Иуда зашагал прочь.

Фамарь знала с самого начала, что пир закончится бедой. Вирсавия целый день возжигала благовония у своего алтаря и молилась своим богам, пока Фамарь, Акса и слуги занимались приготовлениями к пиру. Свекровь была в плохом настроении, более раздражительна, чем обычно, и выглядела встревоженной. Фамарь не хотела усугублять обстановку и не спрашивала ее, почему она так встревожена намерением Иуды собрать сыновей, чтобы обсудить их будущее.

Ир принес откормленного барашка. Фамарь нечаянно услышала, как один из слуг говорил, что он, вероятно, украл его, но Вирсавия не задавала сыну никаких вопросов. Она приказала поскорее зарезать его, насадить на вертел и зажарить. Был испечен и разложен по корзинам свежий хлеб. На подносах горкой лежали фрукты и орехи. Вирсавия велела наполнить вином все кувшины.

— Вода и молоко способствовали бы более дружескому общению, — заметила Фамарь.

Для Ира вина было слишком много, он, несомненно, будет пить, пока не напьется допьяна. Вирсавия, конечно же, знала об этом не хуже, чем Фамарь.

Вирсавия усмехнулась:

— Мужчины предпочитают вино. Вот мы и дадим им вина, и в изобилии.

— Но, Вирсавия…

— Займись своим делом! Это мой дом, и я все буду делать так, как хочу. — Она ходила по комнате, ногой поправляя подушки. — Иуда приказал устроить пир, он и получит пир. Что бы ни случилось, все падет на его голову!

В глазах женщины заблестели горячие слезы.

Сыновья Иуды начали пировать, прежде чем отец вернулся домой. Фамарь думала, что Иуда вспылит, увидев их, но он спокойно сел на свое место и, не сказав ни слова, начал есть. Сыновья уже разобрали самые лучшие куски. Ир был пьян и рассказывал, как один из его дружков поставил подножку слепому человеку, шагавшего по дороге в Фамну.

— Видели бы вы, как он ползал по дороге, как змея, на брюхе, пытаясь найти свою палку. — Он рассмеялся и бросил в рот несколько виноградин. — «Там, — говорил я ему, — там», и старый дурень упорно ползал в пыли, но к палке даже не приблизился. Наверное, он и до сих пор там.

Он откинул голову и расхохотался. Вместе с ним смеялась и его мать.

Фамарь старалась скрыть свое отвращение.

Ир протянул свою чашу:

— Жена, еще вина.

Слово «жена» прозвучало в его устах, как удар. Пока она наливала ему вина, он продолжил:

— Погодите, я расскажу вам, как я добыл барашка.

Иуда бросил свой хлеб в корзинку.

— Ты уже достаточно наговорился. Теперь я должен вам сказать кое-что.

Ир ухмыльнулся.

— Именно поэтому мы все здесь собрались, отец. Чтобы выслушать все, что ты должен нам сказать.

— Я еще не решил, кто будет моим наследником.

Слова отца были подобны вспышке молнии. В комнате внезапно повисла тишина, и, казалось, сам воздух потрескивал от напряжения. Фамарь посмотрела на свою семью. Вирсавия сидела бледная, сжав кулаки. Лицо Ира, и без того раскрасневшееся от чрезмерного количества выпитого вина, стало багровым. Глаза Онана сверкали. Меньше всего слова отца подействовали на Шела — он уже спал, быстро опьянев.

— Я твой наследник! — сказал Ир. — Я твой первенец!

Иуда спокойно посмотрел на него. Взгляд его был тверд и холоден.

— Это буду решать я. Если захочу, все отдам своему рабу.

— Как ты можешь даже подумать о таком? — закричала Вирсавия.

Иуда не обратил на нее никакого внимания. Он по-прежнему смотрел на старшего сына.

— Овцы не благоденствуют под твоим попечением. Да и твоя жена тоже.

Ир и Вирсавия посмотрели на Фамарь, и она почувствовала, как горячая кровь прилила к ее лицу и тут же отхлынула. Оба разом заговорили. Ир обозвал ее грязным словом, а Вирсавия бросилась на его защиту.

— Она не имеет права жаловаться! — сказала свекровь, бросив на Фамарь свирепый взгляд.

— Фамарь не произнесла ни слова жалобы, — сухо сказал Иуда, — но любой, у кого есть хоть капля мозгов и один глаз, видит, как с ней обращается твой сын.

— Если ты хочешь знать, отец, откуда у нее на лице синяк, то я скажу тебе — несколько дней назад она упала возле двери. Разве не так, Фамарь? Скажи ему!

— Наверное, ты поставил ей подножку, как тому слепцу на дороге.

Ир побледнел, но глаза его горели, как угли.

— Ты не захочешь отнять у меня то, что мне принадлежит.

— Ты все еще не понимаешь, Ир? Тебе ничего не принадлежит до тех пор, пока я не скажу об этом.

Фамарь никогда не слышала, чтобы Иуда говорил так спокойно, холодно и властно. В таком состоянии духа он внушал почтение и страх. Впервые с тех пор, как Фамарь вошла в этот дом, она восхитилась свекром. Она надеялась, что он выдержит характер.