«ПМ-150» - Гансовский Север Феликсович. Страница 4

— Послушайте, но это очень здорово! — воскликнул Андрей.

— Конечно, — с торжеством сказала девушка. — Мы нашли это два года назад, и тут сразу же отпочковалась новая отрасль медицины — звукодиагностика. Вас помещают в особую камеру, рецепторы снимают биотоки мышц и органов и передают их как звуки. А специалист слушает и говорит, чем вы больны. Если, конечно, вы больны… Но я закончу об этой «ПМ-150». Понимаете, что мы сделали тогда? Мы подключили к сигнализатору музыкальное устройство, и он стал похож на рояль. То есть получился вот этот самый ящик. Теперь, если мы, нажимая клавиши, добивались гармонического сочетания нот, то и модель двигалась, как живая. Но тут же сразу выяснилось, что мы — то есть я, Георгий и другие сотрудники — умеем заставить модель исполнять только самые простые движения: поднять руку, нагнуться… У нас просто не хватало музыкальных способностей к виртуозности. И только один Роберт мог сделать так, чтобы «ПМ» двигалась естественно. Он просто садился и играл что-нибудь из того огромного количества мелодий, которыми полна его голова… — Скайдрите вдруг испытующе посмотрела на Андрея. — Скажите, как вам показались вот эти двое наших сотрудников по первому впечатлению? Георгий и Роберт.

— Как? — Андрей был несколько смущен. — По-моему… По-моему, умные и талантливые люди. Раз они сделали такое.

— Умные и талантливые, — повторила девушка. Она вдруг рассмеялась: — Да, да. Бесспорно. Но только один умный, а другой талантливый. Серьезно. Роберту в голову приходит множество прекрасных идей, но он не умный и целиком под влиянием Георгия. Тот его убедил, будто Роберт первый композитор в мире, создатель нового вида искусства — «физиологической музыки». А Георгий, наоборот, умный, но не талантливый. Умеет подчинять себе других, но сам ничего не создает. Он завидует талантливым, всегда носит ироническую маску и любит ставить людей в неловкое положение. Вот сегодня он бросил «ПМ» на колени перед вами, чтобы сделать неприятное и мне и вам. — Она помолчала. — Умные и талантливые, когда стоят рядом, а поодиночке один только умный, а другой только талантливый… Послушайте! А ведь она бы до этого не додумалась. Она не может этого. А я могу.

— Кто не может? Чего не может?

— «ПМ-150». Не может додуматься до такой мысли.

— Но разве она думает? Вы сказали, тут только мышцы. — Андрей посмотрел на пластмассовую фигуру у занавеса. Ему стало не по себе.

— Нет, эта не думает. — Скайдрите пожала плечами. — Но ведь тут лишь половина «ПМ-150». Внешняя часть. Я вам говорила, что институт моделирует и нервную деятельность. Так вот, еще есть вторая половина «ПМ». Та, которая думает. Действующая модель моего мозга. Пойдемте, я вам ее покажу.

В огромном двухсветном зале бесконечными рядами стояли высокие, до самого потолка, щиты, покрытые чем-то, что издали казалось сотами. Несколько человек в белых халатах работали в разных местах. Двое помахали Скайдрите с Андреем рукой.

На щитах там и здесь вспыхивали и гасли разноцветные светлячки.

— Но это электронно-счетная машина, — сказал Андрей. — Только гигантская.

Действительно, конец зала терялся где-то вдалеке. Таких огромных «ЭСМ» Андрей не видел даже в Астронавигационном центре.

— Нет, — девушка покачала головой, — это первая в мире полная модель головного мозга человека. В данном случае — моего мозга. — Она перехватила взгляд Андрея и горько усмехнулась. — Не думайте, что я этим горжусь. Это дикая тоска — быть образцом как для мышечной, так и для мозговой модели… То есть сначала интересно, а потом ужасно мучает… Ну ладно. Садитесь вот сюда и спросите меня о чем-нибудь.

— Спросить у вас? Что именно?

— Все равно. Только не спрашивайте, сколько мне лет. Почему-то многие спрашивают именно это. — Скайдрите перевела рычажок на пульте управления.

Андрей прикусил язык. Он оказался одним из многих…

Все щиты машины между тем покрылись огоньками. Целые световые бури проносились из одного конца зала в другой. В воздухе слышалось журчанье, слабый треск электрических разрядов.

— Я включила фотоэлементы, — объяснила Скайдрите. — Теперь машина осматривает и запоминает вас. Шатен… Высокий… Бледное лицо… Осматривает, переводит на категории «плюс» — «минус» и запоминает. Сравнивает вас со всеми, кого я знаю, и делает выводы… Понимаете, если бы было иначе, то мы с моделью оказались бы в неравном положении. Ведь разным людям по-разному отвечаешь на их вопросы, верно?.. Ну, спрашивайте. Ответ будет напечатан вот здесь, на этой ленте. Говорите в микрофон. Сначала отвечу я, потом она.

— Что такое физиологическая музыка?

— Физиологическая музыка… — Девушка задумалась на мгновенье. — Видите ли, это верно, что человеческое тело гармонично звучит, если перевести биотоки на ноты. Когда мы записывали нотами биотоки моих мышц, получилось какое-то бесконечное музыкальное произведение. А позже Роберт обработал ряд отрывков. Это действительно музыка, но музыка без смысла. Она как будто все время что-то обещает, но это обещание не выполняется. Примерно то же самое, чем была абстрактная живопись. Понимаете, не осмысление природы, а только явление ее… Ну, хватит. Машина уже ответила. Возьмите ленту вот отсюда и прочтите мне вслух… Просто оторвите кусок.

Андрей оторвал кусок ленты, которая выходила из узкой щели в щите. Там почти теми же словами было сказано то, что он только что услышал от Скайдрите:

«…не осмысление природы, а явление. Ну, хватит. Машина уже ответила».

Ему стало жутко.

— Да, да, — сказала девушка, отвечая на его взгляд. — Другим тоже иногда делается страшно.

— Но как это достигнуто? — спросил Андрей. Он почти с ужасом смотрел на ряды щитов. Действительно, на Земле появилось много нового за эти шесть десятков лет. Внезапно он пожалел, что вернулся. Лучше бы и не знать ничего о такой машине…

— Видите ли, в чем дело. Здесь, на щитах, каждой клетке мозга соответствует полупроводниковый элемент. Когда модель изготовили, она была чиста, то есть ничего не знала. Затем ей сообщили все, что я учила в школе и в институте. Она проглотила все учебники, все книги, что я читала, просмотрела кинофильмы. Это была первая стадия работы. Потом снимали биотоки моего мозга и кодом передавали ей. Я садилась в кресло. На голову мне надевали особый колпак, и я думала, просто думала обо всем, о чем хотелось. А машина все записывала. Таким способом ей передавали мою индивидуальность. Это и теперь продолжается. Каждый день я прихожу сюда и рассказываю машине все, что я чувствовала и думала. С ней нужно быть очень искренней. Говоришь даже самое сокровенное. То, что не сказала бы никому.

— Наверно, это нелегко, — сказал Андрей. — Не все так могут. — Он понял теперь, почему у Скайдрите такой упрямый подбородок.

— Конечно, не все. До меня тут были три девушки, но ни одна не выдержала. Нужно отдавать всю себя целиком… Понимаете, я постоянно рефлексирую теперь. Все, что со мной происходит, рассматриваю под углом зрения того, как буду об этом рассказывать модели. И вот результат: машина так же рефлексирует, как я, и нам «в голову» приходят одинаковые мысли. А это очень неприятно. Я начала ловить себя на том, что соперничаю с «ПМ-150».

— Но ведь это ерунда! — Андрей вскочил и заходил перед щитом. — Каждому ясно, что вы ежедневно получаете запас новых впечатлений, которые и формируют вашу личность. А «ПМ» знает только то, что вы ей сообщаете.

— Но я ей все сообщаю. И поэтому она меня уже переросла в некоторых отношениях. Ведь она ничего не забывает. Георгий даже говорит, что как индивидуальность она интереснее, чем я.

— Георгий! — прошептал Андрей. («Повсюду этот Георгий!») Вслух он спросил: — А кто он здесь — Георгий?

— Руководитель работ по «ПМ». Но скоро ему придется покинуть институт. В субботу заседание Совета, и, по всей вероятности, будет вынесено решение, что он неправ. На Совете я расскажу о том фокусе, который они выкинули сегодня с «ПМ-150» и с вами. Кстати, вы заметили, что, когда они поставили модель на колени, Роберту стало стыдно, а Георгию нет? Вообще он неисправим.