В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич. Страница 56

Но как мать ни уговаривала Леву, он был непреклонен.

— Я должен положить душу свою за братьев, я попрошу, чтобы убедились на мне самом, что можно верить в Христа и в то же время быть верным, полезным гражданином.

Мать плакала, мать металась. Вытирали слезы на глазах его сестры и брат. Лева собрался. Помолился, попрощались.

И вот — поезд мчится в Москву, столицу нашей великой страны. Невесело, нерадостно на душе у Левы. Все время перед глазами стоит плачущая мать. Он молится. И перед ним Иисус, Который оставил все: не пожалел своей матери, своих близких и пошел, чтобы страдать ради правды, ради спасения людей. И если Лева — последователь Иисуса, то какой же путь ему избрать? Ни тени сомнения не проникало в его душу, что он поступил неправильно. Он не боялся грядущих страданий, он верил, что Иисус не оставит его, и если вывел его из заключения, то силен, если он нужен, вывести его из того места, куда он идет. А кто знает: может быть, правда, справедливость восторжествуют? Займутся, разберутся и перестанут притеснять, гнать христиан, разрешат, откроют молитвенные дома, церкви, и построение новой жизни будет вполне совместимо с тем добрым, вечным, что возвестил Христос.

Ночь в вагоне спал спокойно. На душе спокойно, хотя и немного грустно. Полное доверие Иисусу. Вышел на вокзал. Незнакомый огромный город, масса людей. Какое движение! Хорошо, что приехал утром. Присел на скамейку, подкрепился положенным матерью пирогом. Сдал в камеру хранения чемоданчик, в котором было несколько книг и пара белья. Подошел к милиционеру: — Скажите, как добраться до УМВД СССР? Милиционер объяснил.

Нелегко было двигаться непривыкшему к большому городу Леве среди потока людей. Внутренне молясь, чтобы не заплутаться, спрашивая прохожих, Лева добрался наконец до большого здания. Разыскал приемную. Вошел. Много всякого народа, сидят, ожидают. У всех лица грустные, задумчивые, тревожные. Горе, горе светилось в глазах каждого.

Когда дошла его очередь, он подал заявление, в котором писал, что просит Николая Ивановича Ежова принять его по особо важному секретному государственному делу. Спустя некоторое время Леву пригласили в комнату, которая была рядом с приемной. Там несколько военных пытались узнать от Левы, что это за «секретное, особо важное дело», и сказали, что без изложения сути дела Ежов его не примет. Лева сказал, что дело настолько секретное и важное, что сказать он не может никому, а только скажет самому Ежову.

Допрашивающие Леву не стали настаивать, но только попросили его рассказать о себе, кто он такой. Лева кратко рассказал. Ему предложили ожидать.

Проходит час, другой. Время уже за полдень. Народу много. Кто ждет, кто уходит. Вдруг Лева заметил, что чьи-то внимательные глаза наблюдают за ним. Он всмотрелся: немолодая женщина внимательно смотрит на него. Что-то вроде знакомое уловил он в чертах ее лица. Где он мог ее видеть и когда? Не вспомнить… Но вот далекие годы. Детство. Он в собрании, большое собрание на Крестьянской ул., 173, в молитвенном доме. И она сидит среди других сестер и, не спуская глаз с говорящего, слушает проповедь. Сидит с края скамейки. Да, это она! Лева встает, идет к ней и садится рядом. Она смотрит на него, все смотрит. Но вот лицо ее проясняется, она улыбается и говорит:

– Вы, Лева, из Куйбышева. Я помню вас мальчиком. Вы сын Анны Ивановны и Сергея Павловича?

– Да, да! — восклицает Лева. — Я помню вас, как вы сидели на собрании и слушали проповедь.

– Я самая. В те годы я жила в Самаре, это моя духовная родина. А потом я переехала в Москву и являюсь членом Московской церкви.

– Почему же вы здесь? — спросил Лева.

– Я пришла хлопотать о Якове Ивановиче Жидкове. Его арестовали. Он наш пресвитер. Я хорошо его знаю: ни в чем неповинный человек. Впрочем, сколько сейчас арестовано невиновных братьев и сестер! Но за Жидкова я решила хлопотать, доказать, что он не виновен, чтобы освободили, или хотя бы добиться передавать ему продукты с передачами.

– О, благослови вас Бог, что вы в такое трудное время заботитесь о заключенном! — с восхищением сказал Лева. — Ведь теперь даже вольные братья боятся вольных.

– А как вы сюда попали, зачем? — поинтересовалась сестра.

– Ищу правды. Недавно освободился из второго заключения и убежден, что верующие не виновны, не государственные преступники. Я этот вопрос исследовал, и это так.

-Верно, это так. Но можно ли добиться правды у людей неверующих в Бога? — спросила сестра. — А где вы остановились, к кому заехали?

— Ни к кому не заехал. У меня адресов верующих нет. Сестра задумалась:

— К себе я вас пригласить не могу: работаю как служанка, переночевать негде, и дать вам адрес кого-нибудь из верующих тоже не могу. Все напуганы – перепуганы, боятся.

– Об этом не беспокойтесь. Господь все усмотрит. В это время кто-то подошел к Леве:

– Вы Смирнский?

– Да.

– Следуйте за мной.

Леве выписали пропуск, и он вошел с этим человеком в огромное здание. Длинные коридоры…

— Скажите, как это вы снюхались с этой сектанткой? Так быстро. Уже сидят и беседуют.

Лева молчал.

— Святым духом, что ли, познакомились?

Сестра эта была Евдокия Аполлинариевна Егорова (Дуся Егорова). Она много потрудилась для братьев. И ныне, будучи старушкой, притом инвалидом, живет и бодрствует в Москве. Добиться справедливости в отношении Якова Ивановича Жидкова ей не удалось. Его осудили и отправили на Колыму.

Лева молчал. Они поднялись на следующий этаж и опять шли длинным коридором. Сколько, сколько кабинетов! Все за номерами. Сотни, сотни комнат, в каждой из них сидят следователи и работают день и ночь. И в результате эта огромная «фабрика правосудия» выдает продукцию — эшелоны приговоривших людей, несчастных, оторванных от жизни и семей. И сколько горя, слез матерей, осиротевших детей породили эти кабинеты! Сколько мук, страданий испытывают здесь обвиняемые! И вот здесь где-то, в подвалах или в других зданиях, за решетками сидят братья. Сидит Яков Иванович Жидков и другие. А вот он, Лева, на свободе. И, движимый какой-то особой силой, пришел и проник в это место бездны страданий.

Леву ввели в кабинет. Уже смеркалось. В комнате было светло от ярко горевших электрических лампочек. За столом сидели двое.

— А, Лева Смирнский! Давно ли вы прибыли из Горной Шории в Куйбышев? — спросил один из сидящих.

Другой назвал дату, когда Лева приехал в Куйбышев, и начал рассказывать все данные о нем и об его отце. Когда отец был в Мелекесе, куда уехал и где сейчас находится.

Лева был прямо ошеломлен. Какая изумительная информация и как быстро! Все знают о нем! Ему стало ясно, что у них при УНКВД СССР имеется замечательная картотека всех бывших под судом и следствием и «подозрительных» людей. И они могут быстро навести справки о каждом.

– Так скажите, зачем вы к нам пожаловали?

– Я это не могу сказать. Я это могу сказать только самому Ежову.

– Но Николай Иванович так занят! Ведь он не только руководит нашей работой, но возглавляет всю партийную организацию Москвы. У него нет ни минуты свободного времени. Мы вначале должны выслушать вас и, если будет нужно, доложить ему. И тогда, если он найдет необходимым, он вызовет вас.

Как ни старался Лева доказать, что этот вопрос особый и нужно ему лично изложить его Николаю Ивановичу, они говорили, что это невозможно, что устроить свидание с ним они не могут, и что Ежов дал им полное полномочие рассматривать все особо важные дела.

Внутренне молясь, Лева решил, что можно исповедовать Христа и перед ними и искать истину, начиная с них, так как, судя по знакам различия, они занимают большие посты.

— Кратко говоря, суть дела заключается в том, — начал Лева, — что на протяжении многих лет, будучи два раза в заключении, я убедился, что к нам, верующим, относятся неправильно, считают врагами, вредными людьми, и многие осуждены. Я хочу представить материалы, и не только материалы других людей, но самого себя, чтобы убедились, что верующие во Христа — честные, трудолюбивые, могут быть и учеными, и что притеснять их несправедливо.