В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич. Страница 66

С каждым днем силы Левы слабели. Теперь, когда его вызывали оказывать помощь, это его уже не радовало. Всякое лишнее усилие, лишнее движение было для него трудно. Он понимал, что страшное, неизбежное надвигается. Он знал: так именно слабнут люди на лесозаготовках. Плохо вырабатывают норму, плохо питаются, потом болеют и умирают.

— Господи, поддержи меня, дай силы, дай быть верным Тебе до конца!

Физические силы таяли, но духовные нисколько не уменьшались. Он по-прежнему верил и нисколько не сомневался, что стоит на верном пути, и молитва давала ему облегчение.

В колонии с «урками» творилось неладное. Они поняли, что на лесозаготовках им не выжить, и всячески бежали в болезнь от тяжести жизни. Искусственно заражали себя венерическими болезнями, путем различных угроз требовали освобождения от работы у фельдшера. Начальник же колонии дал ему строгое распоряжение — сокращать количество освобождаемых от работы по болезни. Фельдшер был между двух огней. Однажды, когда он отказал одному жулику в освобождении, тот схватил бутылку с лекарством и бросил ее в фельдшера. К счастью, бутылка скользнула по голове, разбила очки, но не разбила голову. Теперь фельдшер принимал больных, вооружаясь огромной дубиной. В одной руке он держал дубину, а другой — протягивал больному рюмку с лекарством.

— Тяжело, ужасно тяжело. Не пойму, что и делать, — жаловался Леве.

На лесных заготовках Лева стал работать с одним истощенным, ослабшим казахом, который его принял в напарники. Оба они были слабые и с трудом напиливали небольшое количество дров. К вечеру, когда их укладывали, казах говорил Леве, вздыхая:

— Силу кончал, больше не могу; что хочешь начальник делай, а силу кончал…

… Это был морозный зимний день. Лева работал изо всех сил, но чувствовал, что и он «силу кончал».

Впереди и сзади — горы Урала. Нет ни надежды, ни просвета. Срок, определенный ему, только начался, а он уже «силу кончал».

К вечеру Лева совсем выбился из сил, с трудом передвигал ноги. А впереди — длинная дорога до колонии. Дойдешь ли? Он сел на пень и задумался:

— Вот, видно, и конец!

Он вспоминал, как гибли люди на лесозаготовках там, в Сибири. Подняв взор к небу, он тихо прошептал:

— Боже мой! Сжалься надо мною. «С первых дней жизни я страшно борюсь. Больше бороться уж мне не под силу…»

Их выстроили и погнали. Темнело. Лева делал последние усилия, чтобы идти. Лишь бы добраться, лишь бы не упасть! А ведь завтра тоже надо идти на работу.

Никакой надежды!

Темно, беспросветно.

Он смотрел на небо, а небо молчало…

Глава 6. «И волны смолкнут…»

»…они воззвали к Господу в скорби своей, и Он вывел их из бедствия их».

Пс. 106:28

Утром, проснувшись, Лева почувствовал, что силы не восстановились. Поднялся на нарах, и ему показалось, что все шатается, движется, как на корабле.

— Господи, Ты видишь, Ты знаешь, больше сил нет.

Идти к лекпому он не мог. Он знал, сколько людей стояло по утрам у избы, в которой была амбулатория, умоляя об освобождении. Возможно, фельдшер и дал бы ему освобождение, но фактически у него никакой болезни не было, кроме этой ужасной слабости.

И вот внезапно среди народа, снующего в бараке, Лева увидел лекпома. Это был огромный здоровенный мужчина, одетый в серый бушлат. Он шел прямо к нему.

— Позавтракайте с бригадой и приходите прямо ко мне, в амбулаторию, — сказал он. — Я договорился с начальником. Беру вас к себе санитаром. Ждем комиссии из управления…

И вот Лева в амбулатории, надел серый халат санитара, старается вытирать пыль, наводить порядок, но сил… сил нет. Вечером он помогает фельдшеру на приеме больных. Это был ужасный прием. После недавнего нападения, во время которого у лекпома разбили очки, он производил прием, вооружившись огромной дубиной. В одной руке держал дубину, а другой протягивал больному рюмку с лекарством.

— На, пей от кашля. Освобождения нет, температура нормальная. Валяй, не задерживайся.

Рядовые урки уходили, понуря голову, но «паханы», бывалый народ, требуя освобождения, устраивали разные искусственные повреждения — «мостырки». Особенно шумели сифилитики, и очень было трудно разобраться, то ли заключенный действительно болен сифилисом, то ли устроил себе искусственную язву.

Фельдшер жалел Леву и, подметив его знания в практической медицине и во всяких симуляциях (Лева годами работал фельдшером в заключении), стал относиться к нему с уважением. Он даже рано утром вставал и мыл за Леву пол в амбулатории. И хотя Лева уговаривал его не делать этого, он продолжал всячески помогать Леве в его санитарных делах.

Приехала комиссия. Проверяли организацию производства, быта, лечебной работы. Вызвали Леву:

– Так у вас имеется фельдшер с большими знаниями, — обратился приехавший начальник 3-й части к начальнику колонии. — Почему же вы его не используете?

– Он баптист.

– Баптист? Принесите его формуляр, а пока я с ним побеседую.

Задав Леве несколько вопросов, начальник показал присутствующим, что Лева хотя и баптист, но уже не такой страшный зверь и может работать по специальности. Конечно, под наблюдением. — И затем добавил: — С проведением мероприятий, направленных на его перевоспитание.

Лева благодарил Бога. Теперь он может свои знания направить на то, чтобы помогать людям. Но как это трудно! Лечить больных — это, одно, санитарно-профилактические мероприятия — это другое. Но надо еще уметь ладить с преступным миром. А они, как правило, всячески избегают работы, труда.

Организовали стационар. Ослабевших выделили в отдельные бригады: имея большой опыт работы с преступным миром, Лева нашел взаимопонимание с ведущими «паханами». Фельдшера, который был до него, куда-то отправили.

Стояла суровая уральская зима. Морозы, снега, долгие ночи. И среди этой жизни в заключении главной радостью было получение писем. Отрезанный от жизни колючей проволокой, заброшенный в далекие снежные горы Урала, Лева имел как бы маленькое окошечко в свободный мир, это — письма матери и жены. Иногда писал отец. Благодаря этим весточкам Лева знал, как и что происходит в семье, кто болен, какие радости и горести были у его близких. Общин верующих в то время не было, и лишь иногда родные сообщали о ком-нибудь из близких верующих. Все письма дышали бодростью, любовью, надеждой на лучшее будущее. Маруся обещала летом приехать к нему на свидание.

У Левы не было с собой Евангелия. Среди заключенных не было ни одного, с которым Лева мог бы поделиться своими духовными запросами. Но Друг жизни — Иисус был всегда рядом и утром рано, и поздно ночью. Лева, как бы он ни был занят, всегда выделял для общения с Ним хотя бы несколько минут. И тогда, когда ему было очень тяжело, на работе были неприятности, он внутренне обращался к Лучшему Другу и всегда находил у него поддержку или хороший совет.

Колония, в которой Лева находился, была расположена на территории леспромхоза «Капкалка» и представляла собою поселение из нескольких больших бревенчатых бараков в Уральских горах. В этих бараках из года в год содержались заключенные лесорубы, заготовлявшие лес для белорецких домен.

Поговаривали, что предстоит переселение на другой участок, где леса больше и есть речка для весеннего сплава.

Глава 7. Свидание

«Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находились в теле».

Евр. 13:3

Приближалась весна 1941 года. Где-то на юге повеяло теплом, а седой, заснеженный Урал еще спал глубоким зимним сном. Стояли морозы, были вьюги, весной еще не пахло.

Неожиданно в Капкалке все встревожилось, зашумело, заговорило. Заключенные узнали, что предстоит большой этап. Работники охраны и начальство колонии держали все в секрете, но десятники и руководители леспромхоза, дружески относясь к людям, лишенным свободы, сообщили им, что большинству предстоит отправка. Этап, переезд для заключенных — каждый раз самое тяжелое. И не только потому, что можно попасть из огня да в полымя. Лесозаготовки — это, безусловно, тяжелая, трудоемкая работа, но есть еще тяжелее и потруднее. Это рудники, шахты. Да и сам этап, если он дальний, например, на Север, в Заполярный круг, может унести все здоровье.