Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич. Страница 61

Утром, к восьми часам, — у Е. Н. [Ефрема Николаевича] Сивохина отслужить молебен Божией Матери. Причетником был старик — серебряник. Отслужили водосвятие, а после панихиду, так как у Е. Н. на прошлой неделе помер его приказчик, простудившийся во время иллюминаций 19 февраля. Ризы, книги, чаша и прочее, — все тут же налицо, и все превосходное; молились он и жена истинно по–христиански; и я служил совершенно так, как мы, бывало, служили с Сартовым в Хакодате. не торопясь и от души. — После службы чай и знакомство с моряком Н. М. [Николаем Михайловичем] Головачевым, известным ревнителем по устройству прибалтийских Церквей. Он сначала стал было противоречить возможности распространения Евангелия в Японии — без миллионных затрат, но кончил тем, что и от себя пожертвовал икону — с тем, чтобы она была поставлена над жертвенником, так как икона в память родителей его. Е. Ник., как обещался, после службы подарил икону Божией Матери Скоропослушницы, афонского письма, в Миссию; сказал, что уложит ее в ящик и пришлет ко мне; Головачев к нему же пришлет икону для Миссии. Просил Е. Николаевича пожертвовать и на храм; отвез ему и фотографии храма. Оставил книжку у себя и звал в воскресенье к часу обедать; к тому времени и на храм подпишет. — Между тем, пока я ездил, Степан мой припас из лавки баночку варенья: «Малинка ягодка» и, вместо свежего печенья, сухарей, так как по вчерашней телеграмме у меня собирались быть Я. А. [Яков Аполлонович] Гильтебрандт с сестрой Марьей Ап. [Аполлоновной], едущей за границу для леченья груди и желающей проститься со мной; Степана же с одиннадцати часов я обещался отпустить получать его выигрыш в лотерею; вчера: «Какое мне счастье!» — «А что?» — «Да двести рублей выиграл вместе с келейником о. Иосифа»; оказалось, что выиграли вдвоем одну серебряную ложку. — В одиннадцать часов Гильтебрандты пришли; долго сидели, чай пили; пришел потом студент Владимир Аполлонович Гильтебрандт; мы с ним обедали монастырской трапезой, а Яков Аполлонович и Мария Аполлоновна смотрели, — неловко выходило, а каким же обедом их угостить в Лавре внезапно, да еще в пост. По уходе их Владимир Аполлонович остался, и мы с ним болтали о медицине, когда рассыльный от графа А. Д. [Александра Дмитриевича] Шереметева принес письмо от графа, что он жертвует на храм в Японии двадцать тысяч рублей. Легко представить, как я обрадован был. — По уходе студента отправился к о. Иосифу, чтобы условиться насчет посещения сегодня вечером «Общества распространения Священного Писания». Подняли его с постели в четвертом часу, — жаль было, что помешал ему отдохнуть. О. Макарий, чередной архимандрит, дал мне программу сегодняшнего заседания Общества. — В пятом часу побыл у Владыки сказать о пожертвовании двадцати тысяч и попросить и от его имени поблагодарить Шереметева. — Он велел написать, что «и он весьма обрадован», — и, видимо, был обрадован. Он же, в свою очередь, сообщил мне, что дело о моем епископстве решено сегодня в Синоде и велено заготовить доклад Государю. «Что это ордена тебе не присылают? Иван Васильевич говорил, что все вышли на награды за войну, — да ужели одного не найдется?» Чтобы успокоить его, я промолвил: «Да ведь можно купить, если благословите!» «Ну вот, покупать! Тебе каждая копейка теперь дорога. Ты и на панагию не траться; у меня лишняя есть, как раз для твоего роста», и вынес сделанную из двухцветного сибирского камня; рассказал про камень и хотел передать мне, но я просил его оставить пока у себя. — Перед тем как идти к Владыке, приходит дама — пожилая, весьма прилично одетая: «Чем прикажете служить?» — «Да я пришла только посмотреть на вас». Вот–те и раз. Что за личности! — «Вы — в Японию! Я слышала об вас от Ушаковых и прочее». Я стал разъяснять ей, что в Японии служить нисколько не труднее, чем здесь, священнику, стараясь избегать многословия, так как пришла она не вовремя; оказалось, впрочем, что она зашла ко мне от нечего делать; шла к Владыке, да рано, так она и завернула; обо всем этом я догадался, догнав ее на лестнице к Владыке, когда после ее ухода пошел туда; да и обо мне, которому изъявлять удивление пришла, она не имела никакого понятия, так как не знала даже, что я уже был в Японии; оказалось, на мой вопрос ей, что она какая–то княжна Шаховская. — В седьмом часу, согласно приглашению при встрече на прошлой неделе в Соборе, был у Лукьянович; Александра Николаевна, дочь, положительно увлечена живописью, — и таланту нее очень порядочный; пишет иконостас для Церкви в женской Миссии нашей; большая половина уже готова: сегодня видел — Запрестольный образ Бога Отца и Архангела Михаила; руководить ее ходит один академик (из крестьян), исторический живописец. Александра Владимировна не советовала мне записываться в члены «Общества распространения Священного Писания», как и ей не советовал Высокопреосвященный Филофей под тем предлогом, что там веет протестантским духом. В восьмом часу отправился на Васильевский остров, в «Общество распространения Священного Писания». Приняли радушно и вежливо; из духовных лиц был один Иван Иванович Демкин, около которого я и поместился за столом. Председатель Астафьев, весьма симпатичная личность, лицо предоброе. Меня хотели тотчас же записать в члены — сотрудники Общества, но я уклонился под предлогом, что не имею еще понятия об Обществе; дали отчеты, чтобы ознакомиться. Шло рассуждение о предложении Американского Библейского Общества — способствовать его средствами распространению Священного Писания в России; если дан будет отдельный район — на восток от Волги. Здраво рассуждали, хотя Астафьеву часто приходилось браться за колокольчик, чтобы прекратить спор; был и американский агент Библейского Общества, порядочно говорящий по–русски. Барон Мирбах — один из разумнейших и, по–видимому, усерднейших членов. Подавали чай с булкой. К сожалению, так как было поздно, нужно было уйти прежде окончания заседания. Мы вышли вместе с Иваном Ивановичем Демкиным. Он очень опечален все более и более развивающейся болезнью своей жены — временным умопомешательством; припадки теперь каждый день, и он думает уже отдать ее в больницу. Большой крест послал Бог человеку! Помоги ему, Боже, и перенести — за все его добродетели!

12 марта 1880. Среда

2–й недели Великого Поста

Утром написал благодарственное письмо к графу А. Д. [Александру Дмитриевичу] Шереметеву и, посылая опустить его в ящик, велел купить газет, которые и читал до обеда. Скучал, да и нездоровится все. В четвертом часу отправился к Маденокоодзи попросить его извиниться за меня сегодня вечером пред А. И. Савельевым, который сегодня звал к себе на вечер, но у которого не могу быть, так как по письму от Константина Петровича Победоносцева нужно быть у него последнего. Маденокоодзи в квартире на Знаменской живет очень чистенько и прилично в каком–то семействе. Говорил он, что посланник из Японии сюда назначен Янагивара из Кунге. — К Федору Николаевичу; посидел у него, пока время было идти к Победоносцеву, — на дороге туда встретиться с прогуливавшимся Иваном Васильевичем Рождественским, который обещал дать икон из подносимых ему; велел прийти когда–нибудь часу в пятом. В семь часов был у Победоносцева; и обрадовался, узнав, что Шереметев пожертвовал двадцать тысяч. У него были: князь Шаховской, начальник Дуи на Сахалине, и Николай Михайлович Баранов, герой минувшей войны, ныне служащий при Добровольном флоте. Неловкость моя при вопросе. — Константин Петрович и Баранов обещали дать место миссийским ящикам на судне, что в мае из Кронштадта, а также место на судне в половине апреля Дмитрию Дмитриевичу, если он будет готов в путь к этому времени. Вчера я спрашивал у Митрополита, хорошо ли отправить так Дмитрия Дмитриевича, и он очень одобрил, так как прогоны при этом останутся для собственных расходов Дмитрия Дмитриевича. Часов в девять вернулся домой.

13 марта 1880. Четверг

2–й недели Великого Поста

Утром написал коротенькое письмо Ненарокову в ответ на его конфиденциальный запрос об Ольге Евфимовне; между тем послал записку Дмитрию Дмитриевичу, чтобы он пришел; когда пришел он, сказал, чтобы к одиннадцати часам, если окончательно решился, приготовил прошение в Святейший Синод об определении его миссионером. По уходе его пришел Шурупов с планом иконостаса для храма; дал ему денег — 50 рублей. В одиннадцать часов с Дмитрием Дмитриевичем поехали к Вощинину передать прошение в Синод — не застали; я передал в Канцелярию Обер–прокурора мое письмо к Ненарокову. — К Андрею Григорьевичу Ильинскому. Советовались, как пересылать деньги в Японию; он придумал, что самое лучшее — высылать двукратно — в сентябре и феврале — за полугодия вперед — разом всю сумму из Хозяйственного управления и тотчас же оттуда вытребывать из разных мест, откуда идут деньги, сумму стоимости отосланной металлическими рублями суммы. Касательно прогонов Дмитрия Дмитриевича сказал, что их неоткуда взять; а придется мне из миссийской суммы выгадывать (!) — Отправился на завтрак к Евгению Васильевичу Богдановичу, согласно его приглашению в воскресенье. Были еще: Ниси, японский поверенный в Делах, Петров–Батурич, редактор Азиатского отдела газеты «Голос», Завойко, сын адмирала, и прочие. Жена и сестра ее до завтрака набрали для меня проповеди «Исаакиевской кафедры». Генерал — бойкий человек и немного хвастун, кажется. Когда сели за стол, вошел еще Губонин (Петр Ионыч), железнодорожник, прямо от Государя, которому сегодня представлялся и представлял свой подарок: какую–то редкостную пирамиду из серебра с моделями новоизобретенных локомотивов и с надписью «От бывшего крепостного». Государь благодарил его за полезную деятельность и пожал руки, при рассказе о чем Губонин хватил себя по лбу — «как–де я забыл поцеловать у него руку»; лицо у него совершенно русское, купеческое, костюм и разговор тоже, глаза весьма умные. После завтрака хотел показать Богдановичу план иконостаса и посоветоваться «у кого бы попросить денег на устройство его», но гости мешали, да и не внушил он доверчивости; звал еще когда вечером, часов в семь, поговорить: «всегда дома; в театр — вот двадцать лет живу в Петербурге, ни разу не ездил». — К Пешехонову — иконописцу; старец — почтенный и скромный; в мастерской мужички и мальчики пишут. Обещался сделать смету на иконы и самый иконостас и в субботу утром принести. — К Путятиным. Ольга Евфимовна встала, но еще в своей комнате. Баронесса Розен, которую я встретил у Победоносцева вчера, была у них и уже рассказала, что Шереметев пожертвовал двадцать тысяч. Все от души поздравляли. Граф рассказал, как он советовался с Высокопреосвященным Филофеем о своих семейных делах, то есть о сватовстве на Васильчиковой. Влыдыке показалось, что в письме Васильчикова прямо отказ, и потому советовал бросить мысль о женитьбе Евгения на М. В. [Марии Васильчиковой], равно как выдать Лизавету Ефимовну за молодого графа Орлова, который ей не нравится, так как, по его словам, свадьба может быть только по взаимному расположению. Граф Евфимий Васильевич, по крайней мере, успокоился теперь. — Вернувшись домой, нашел карточку, между прочим, от доктора Савченко, приятеля по Японии. Нужно будет повидать его. Сходил в баню и лег спать.