Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века - Коллектив авторов. Страница 60

Богослужения совершались во все праздничные дни, а Великим постом ежедневно, и утром и вечером. Хор образовался из духовных детей старца, а также из местных ссыльных. Службы не отменялись ни по какой причине, и даже в дни тяжелой болезни отец Георгий, уже с трудом говоривший, не оставлял церковной молитвы. Постоянно читалось дневное житие.

Бывали в Кара–Тюбе и крестины. Тогда же было положено начало христианскому кладбищу в Кара–Тюбе: скончавшуюся ссыльную монахиню Акилину похоронили не на мусульманском кладбище, а за поселком. Отец Георгий с местным кузнецом смастерили металлический длинный крест и поставили его на могилу умершей. Так крест увенчал Кара–Тюбе, и стали служить здесь панихиды.

За годы пребывания отца Георгия в Кара–Тюбе было несколько происшествий, грозивших обернуться бедой, но по милости Божией закончившихся благополучно. Однажды разбушевался пожар. Отец Георгий оставался в комнате–храме, молясь о том, чтобы беда миновала, и не заметил, что кругом всё в огне; старца вынесли на руках через окно. Огонь многое повредил, но дом остался цел. В другой раз не заметили, как их корова Буренка отелилась в степи, и новорожденный теленок затерялся. Его нашли на следующий день; много потом было толков и удивления в поселке: такого еще не случалось, чтобы, пробыв всю ночь в степи, теленок остался невредим. Однажды в дом ворвалась толпа киргизов с целью «раскулачить попа». Когда один из них потянулся к дарохранительнице, решив, что она золотая, отец Георгий загородил ее собою и заявил, что готов умереть, но до святыни не допустит. Дарохранительницу не тронули, но корову увели, правда, через несколько дней вернули, что по тем временам было чудом. После этих событий казахи уважительно говорили: «Русский мулла Богу молился, и теленок в степи не пропал, и корову вернули, и фанза от пожара уцелела».

Как‑то летом на дом напали мокрицы, проникавшие всюду: в кастрюли с пищей, в воду, в одежду, в постель; земля во дворе была сплошь усыпана ими. Спрашивали у соседей, что это за явление и что делать, но те удивлялись: у них мокриц не было. Отец Георгий отслужил водосвятный молебен, после которого мокрицы пропали.

Старец Георгий тревожился за своих детей–врачей, живших в Джамбейты: их положение было опасным. Однажды Елена отдыхала за перегородкой и внезапно проснулась от того, что старец горячо молился вслух. Молитва его состояла из повторяющегося обращения к святителю Николаю и перемежалась перечислением имен всех живущих в Джамбейты. Он говорил очень быстро и порывисто: «Святителю Отче Николае, святителю Отче Николае!..» — и так много раз; затем перебирал имена, и опять все сначала. Старец умолял Святителя всей силой своей души. Окончив молитву и выйдя из комнаты, он прошел во двор мимо Елены, но не заметил ее. Лицо его сияло радостью. По молитвам отца Георгия живших в Джамбейты врачей не коснулась рука гонителей, и они не были ни в тюрьмах, ни в лагерях.

Однажды Господь послал утешение насельникам дома на окраине Кара–Тюбе. Было это в Преображение, вечером. Старец и его послушница вышли подышать воздухом. Внезапно отец Георгий указал на небо. Там плавно двигалась яркая звезда, разгоравшаяся все ярче и ярче; все небо вокруг сильно освещалось. Длилось это долго. Старец радостно смотрел вверх и говорил: «Вот это и есть Фаворский Свет». Потом добавил: «Господи, пошли нам Свет Твой присносущный!» На другой день Елена спрашивала в поселке, видел ли кто звезду, — никто ничего не видел.

Отец Георгий тяжело переживал оторванность от участия в церковной жизни. Более всего он тревожился о своей пастве, оставшейся без духовного руководства. Но и находясь вдали от духовных детей, он не переставал оставаться их добрым и отзывчивым отцом. Со многими из них вел переписку, отвечая на вопросы, поддерживая, выправляя пути, подавая им радость и мир, в то время как сам находился в тесноте.

В ссылке архимандрит Георгий тяжело заболел. Вызванная из Джамбейты врач С. М. Тарасова (монахиня Агапита) определила рак гортани. Необходимо было клиническое лечение и немедленная операция — следовательно, возвращение в Россию. Стали ходатайствовать о поездке в Москву. Незадолго до назначенного срока освобождения архимандрит Георгий послал в Москву, митрополиту Сергию, телеграмму: «Благий архипастырь, отец. Я заболел серьезно горлом. Пищи принимать никакой нельзя, чайную ложку глотаю [с] трудом. Лежать, спать минуты не могу, задыхаюсь. Дальнейшее пребывание [в] таком положении — голодная смерть. Я вновь прошу Вашего ходатайства [на] разрешение приехать. Срок мой кончится 19 мая 1931». Однако телеграммы из мест ссылки вряд ли доходили до места назначения, и изнуренный болезнью старец не только не вернулся в Россию раньше положенного срока, но и пробыл в Казахстане еще один, лишний, год, так как власти затягивали его освобождение и разрешение на выезд вовремя получено не было.

Тяжел был этот последний год пребывания исповедника Христова в Кара–Тюбе. К зиме надо было готовиться с осени, но отец Георгий, в ожидании освобождения, раздал все, что не могло понадобиться в России. Истощились все запасы — топливо, сено. Эти новые лишения окончательно подорвали его здоровье. К страданиям физическим прибавлялись нравственные — ответственность за участь верных послушниц. Часто в бреду он говорил, словно обращаясь к властям: «Прошу вас, отпустите меня, ведь мой срок кончился, а со мной мучаются еще две девочки».

Весной 1932 года пришли, наконец, документы, и отец Георгий был освобожден без права проживания в Москве и 12 других городах, с прикреплением к определенному месту жительства в течение трех лет. Татьяна Мельникова вновь обратилась к митрополиту Сергию с просьбой ходатайствовать, чтобы архимандриту Георгию разрешили въезд в Москву, «если нельзя совсем, то хотя бы для операции и лечения». Но разрешение получено не было, и из возможных для жительства городов старец выбрал Нижний Новгород, сказав при этом: «Спасение из Нижнего», — вспоминая о Минине и Пожарском.

Смертельно больной, архимандрит Георгий отправился в обратный путь, в Россию. Ему не говорили о том, что у него рак, но он обо всем догадался и воспринял болезнь как посещение Божие. На пароходе, а потом в Нижнем Новгороде находил в себе силы то и дело повторять сложенную им поговорку: «Рак не дурак, ухватит клешнями — и прямо в Царство Небесное».

Возвращение было трудным. По попущению Божьему в Нижнем отца Георгия и его спутниц никто не встретил. Жилье пришлось искать самим. Годы были тревожные, и гонимого исповедника мало кто осмеливался приютить. За очень недолгое время жизни в Нижнем отец Георгий переменил три пристанища. Вначале устроились под храмом, в каменном сыром помещении, где жили несколько монахинь; потом — в каморке рядом с храмом, пожертвованной опальному батюшке милосердной старушкой. Наконец, для умирающего старца нашли хорошую светлую комнату в пригороде Кунавино, в небольшом домике, стоявшем среди рощи белоствольных берез, ветви которых качались прямо перед его окном. Увидев их, отец Георгий сказал: «Вот они где, Никифорушкины березки…»

Оставались последние дни исповеднической жизни старца. Из Москвы приехали близкие духовные дети. Встреча с ними оживила отца Георгия, и, насколько хватало сил, он поговорил с каждым в отдельности. 4 июля отец Георгий долго разговаривал со своим духовным сыном архимандритом Сергием (Воскресенским), интересовался церковными делами. Утомившись беседой, задремал. В комнате возле батюшки осталась только Татьяна Мельникова. Заметив, что дыхание батюшки изменилось, она позвала отца Сергия. Он тотчас пришел со Святыми Дарами. Старец взял Чашу, принял Святые Дары и так, с Чашей в руках, преставился Богу.

Блаженная кончина преподобного старца Георгия была тихой и мирной. Умирая странником, в чужом доме, но в окружении духовных детей, он до последнего часа исполнял свое пастырское призвание; последней была беседа о делах Церкви.

О смерти батюшки сразу же сообщили в Москву, и кто мог, поехал в Нижний. Митрополит Сергий, лично знавший отца Георгия, спросил, в какой день он скончался, и, услышав, что в понедельник, задумавшись, сказал: «День ангелов».