Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века - Коллектив авторов. Страница 89

Ирочка, холодно у нас. С весны было теплых не более 2–х дней. Пришли мне перчатки, потому что мои у меня украли… Трава около нас, где нет камней, все‑таки пробивается, деревьев и кустов вообще нет. Хотелось бы мне сбежать со своей службы в сторожа, но боюсь и холодов, и дождей, и ветров и, особенно, боюсь своеволия, как бы не попасть из огня в полымя… Привет маме и пожелание ей от Бога терпения, здоровья и всего доброго.

Целую тебя, моя дорогая, твой отец Роман Иванович Медведь

8 сентября 1932 года. Дорогая Ирочка и все родные!..

Через десять дней уже будет месяц, как я на новой, еще более сложной службе, но еще доселе я ее не охватил как следует, и, конечно, это меня тяготит. Мой канцелярский опыт все увеличивается, многое я делаю гораздо скорее, чем это было в начале моей канцелярской карьеры, но все же я канцелярист еще неважный, а посему и много работаю, а результаты слабые; мешают болезни, кроме неопытности и непривычки… А так я стараюсь проходить свою школу с терпением; если она мне дана, то, очевидно, для моей пользы, для большего моего смирения, для укрепления в терпении, как новое поприще для самоотвержения, для обретения опытности и многого другого, что мне и неизвестно. Живу и не ропщу; по поводу своих страданий и оставленности размышляю так: если они за мои грехи, то по поводу себя и тех, кто не забывает меня, я припоминаю притчу о милосердном самарянине и теперь вместе с законником говорю, что тот мне близкий, кто оказывает милость ко мне; припоминаю слова, которые и ранее я повторял нередко, слова оптинского старца Амвросия — иной от меня за десятки, сотни верст, а на деле ближе живущего со мной рядом. Если же мои страдания — Голгофа, то вспоминаются слова Христа в Гефсиманском саду о тех, кто и одного часа не мог пободрствовать с Ним; припоминаю и то, что после бегства учеников при Кресте стояли Мария Магдалина, кроме Матери Его, Иоанна, и еще десятка полтора других жен… Конечно, действительность заставляет меня постоянно не забывать о моих немощах и физических и духовных. Я стараюсь бодриться и бодрюсь, часто бываю и радостен, но особенно утром до работы. Знаю, что это не от меня и не от моих достоинств, эта радость… Иногда, и нередко, ощущаю и торжество в сердце, и силу, и полноту… но изношенный старый организм постоянно напоминает о несчастной зависимости моей от достаточного сна и достаточного питания… Не подает нам Провидение быть искушенными более, чем мы можем понести, а так вообще я никак не могу отделаться от сознания, что по человечеству и гражданству я страдаю совершенно безвинно, потому что принадлежу к типу тех верующих, которые проявляли и проявляют по отношению к нашей современной власти максимум благожелательности и за это достойны не наказания, но самого энергичного поощрения. Уже целый год я собираюсь написать ходатайство о пересмотре моего дела, многократно его начинал, но доселе для этого серьезного дела у меня не хватало времени. Когда позволят силы, буду урывать у ночей, чтобы это дело все‑таки сделать…

Твой отец Медведь Роман Иванович

8 ноября 1932 года.

Дорогая Ирочка и все мои родные!..

Давно душа моя ощущает долг и потребность ответить всем, кто вспомнил день моего рождения. Прежде всего, благодарю вас, мои родные, доселе вы крепко поддерживали меня в моем испытании, прошу и впредь не оставлять меня, потому что часто здесь озираешься кругом, чтобы найти среди людей кого‑либо сочувствующих и понимающих, но не нахожу их доселе… В моем положении нет ничего существенно нового. Стараюсь проходить свою школу с терпением, много она смиряет меня, постоянно давая мне удостоверение в том, что работник я неважный, делаю много промахов, за них мне достается, и приходится пить поношение как воду… Есть, конечно, немало и утешительных моментов, о них я поведаю подробнее через Ирочку, если она приедет на свидание… Вчера вечером, то есть 7 ноября, я несколько отдался воспоминаниям о своей жизни и особенно остановился на пережитых происшествиях или, вернее, как я был свидетелем, что человек с неочищенным сердцем не в состоянии правильно воспринять окружающие обстоятельства и передать о них, и невольно против своего желания извращает действительность, и постоянно против своего желания является и лжецом и клеветником. Припоминалось, как это было еще в Воздвиженске с умершим Николаем Николаевичем Неплюевым и прочими. Еще раз ощутилось, что неочищенное сердце не может стать высоким жилищем… истинной любви. Любовь подлинная может быть только там, где сердце освободилось от пристрастий… Возвращаюсь еще к 1 октября, я весь день чувствовал себя прекрасно и чувствовал, что это оттого, что в этот день вы меня вспоминаете. К ночи я себя чувствовал очень хорошо, ощущал глубокий покой, он и теперь со мной. Я жив, ощущаю жизнь, и этого довольно с меня. Если центр жизни своей постоянно переносишь внутренне в этот Вечный Единый Центр, то не будет обстоятельств, когда можно будет ощущать себя плохо. Вездесущий и Всепроникающий никогда нас не оставляет и оставить не может ни в каких обстоятельствах и ни в каких переживаниях. Если об этом не забывать никогда, тогда наше счастье на земле обеспечено даже в тяжких болезнях и в самой смерти… Целую тебя крепко.

Отец твой Медведь Роман Иванович».

Вскоре протоиерею Роману было разрешено свидание с родными. На свидание в декабре 1932 года поехали жена Анна Николаевна и дочь Ирина. Они добрались до Попова острова, где находился лагерь, и объяснили часовому, зачем приехали. Солдат пустил их внутрь и проводил в контору, а затем вызвал отца Романа.

Анна Николаевна сняла на три дня угол в бараке, и все это время отец Роман жил здесь и только утром и вечером ходил отмечаться в лагерь, откуда он приносил в котелке полагавшийся ему обед. Здесь Анне Николаевне и Ирине пришлось впервые увидеть, как возят умерших заключенных на кладбище. Их заранее предупредили, что если они заметят эту процессию, идущую всегда под охраной часовых, то во избежание могущих быть неприятностей надо прятаться. И вот они увидели, как везли на дровнях гору умерших на островок, который был весь обращен в одно большое кладбище. Несколько впряженных в дровни заключенных, таща их, не переставая пели: «Со святыми упокой…»

«16 декабря 1932 года.

Дорогая Ирочка и все мои родные!.. — писал протоиерей Роман в первом письме после свидания. — В здоровье после вашего отъезда я заметил вначале значительное улучшение, но вскоре и головокружения, и боли сердца, и общая немощь вновь напомнили мне, что моя телесная машина износилась, и этого никогда не надо забывать; при малейшем ухудшении условий, при случайных даже недосыпаниях все приходит в полную расшатанность. Теперь вновь все стало на место. Но по сравнению себя с другими нахожу, что я сравнительно еще и бодр и силен. Вокруг меня немало гораздо более слабых, немощных и калек, притом забытых, одиноких и обижаемых своими же сотоварищами по беде — молодыми. Конечно, оттого что другим плохо, нам не становится лучше, но при подступах уныния всегда можно укорить себя, сравнивая свое положение с положением их, причем среди них, хотя и редко, попадаются люди крепкого духа, неунывающие… Школа моя, слава Богу — прохожу ее по–прежнему; если на свободе у меня не хватало детального послушания и самоотречения в мелочах, то теперь этих условий с избытком, обо всем, до всякой пустяковины включительно, приходится спрашиваться, иначе неладно получается. Это нисколько не трудно, а поношений и укорений очень и очень достаточно. Все это приучает и к терпению, и к смирению, и к послушанию, а от них на душе становится все тише и тише. Более и более замечаю, как всякие волнения и спешка разоряют и душу, и телесные силы, а при моем здоровье они положительно губительны, и борьба с ними — моя боевая задача в настоящее время, как это было и ранее… Блажен тот, кто закалил себя, приучив с юности к суровой жизни, к малому сну, к голоду, холоду и всяким лишениям. При перемене внешних условий к худшему он сохранит покой; недурно поступает и тот, кто выучивает священные тексты на память; при отсутствии книг он прибегнет к памяти и прочтет, что ему надо… Кончаю письмо, скоро Рождество Христово, накануне память преподобномученицы Евгении. Поздравь от меня Женю с предстоящим днем Ангела. Кругом мрачно, но на душе у меня светло. Кругом шумно, а в сердце у меня тихо, ибо где бы ни был я, в каких бы обстоятельствах ни находился, со мной Мой Единственный Сладчайший Христос. Кланяйся от меня маме, еще привет всем, всем, кто не забыл меня. Целую тебя, прошу всех помнить меня, как и я стараюсь помнить каждого.