Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович. Страница 81

   Печатается по машинописной копии из архива Е. В. Апушкиной. Автор неизвестен

Батюшкины фотографии. Александра Лазарева

Ходила ко мне одна девица и все просила меня сходить к Батюшке отцу Алексею. Долго я собиралась и, наконец, решила: пойду, да и все. Пришла в церковь, простояла обедню. Батюшка просфоры раздавал и все выбирал, какую мне дать; благословил, улыбнулся и крепко мне руку пожал. «Какой он хороший», — подумала я, а святости его не узрела.

   Стала я ходить изредка в церковь. Старушки там мне советовали, чтобы я чаще причащалась. Я и начала причащаться каждые шесть недель, а как к Батюшке поближе подошла, он мне и говорит: «Причащайся как можно чаще; как выйдешь из дому, так и причащайся».

   Запил у меня муж, пропадал по неделям. Много я сокрушалась о нем: где он у меня, не замерз ли, не то еще что случилось, Одному Богу известно. Бегу к Батюшке с горем, рассказываю, а он повернулся к алтарю, помолился: «Завтра пьяный придет». На другой день, действительно, приходит муж пьяный, — опять горе. А Батюшка, бывало, пожалеет меня: «Ах, ты, моя плачущая!»

   Стал у меня муж просить отдельную квартиру. Спрашиваю я Батюшку: «Может в чем я виновата?» Обвел меня Батюшка глазами: «Дурачится он у тебя. Жалей детей, а он у тебя в своем разуме». — «А как же вещи и квартиру?» — «Не давай ничего». Не послушалась я Батюшки, сняла мужу квартиру, отдала несколько вещей, работу из мастерской. Недели две пропадал муж, все заложил и ко мне же назад вернулся.

   Было у меня сильное желание вытащить мужа в церковь: думаю снимет с него Батюшка всю ту кору, которой он покрыт, и станет мне с ним полегче. В то время сильно болела сестра мужа, а у нас в храме был престольный праздник — Николая Чудотворца. Я и зову мужа: «Пойдем, да пойдем, помолимся о сестре», — а он упирается. Насилу я его уговорила. Подвожу к Батюшке: «Вот, мол, мой муж». — «Вот и хорошо, очень рад». Поцеловал его раза три. С тех пор, хоть изредка, а все муж ходит в церковь, характер помягчал и пить стал реже.

   Хотела я одно время продать портновскую мастерскую. Спрашиваю Батюшку, а он говорит: «Нет, не продавай. Как была портниха, так и останешься». По молитвам Батюшки и посейчас работаю.

   В голодный год теребил меня муж: «Поедем да поедем в урожайную губернию!» А я ему–то, хошь и не говорю, а думаю, что без Батюшкиного благословения ни за что не поеду. Прихожу к Батюшке во время всенощной.

   — Куда ты удумала, никуда я тебя не пущу!

   — А муж–то?

   — Муж, муж!

   Стали мы Батюшку провожать из церкви, а подошел Батюшка к двери, обернулся, приподнялся на пальчиках, погрозил мне рукой:

   — Лазарева, Боже упаси тебя, не езди!

   Муж же не перестает настаивать: «Продай все, поедем». Тогда я решаю вести мужа с собой к Батюшке. «Владыка, — говорю, — будет служить — Тихон», — уж не знаю, чем его заманить.    Пришел муж в церковь, видит народ подходит к Батюшке. Я и говорю: «Спроси его, ехать в деревню или нет». Муж и спрашивает:

   — Благословите в деревню.

   — Вот тебе деревня, — показал Батюшка на меня, — и живи с ней. Куда ты поедешь, свои старые кости повезешь? Мы с тобой любим чайку попить, а там дожидайся, когда тебя позовут. Дома вздумал, поставил самовар и попил.

   Так мы и остались, никуда не поехали.

   Сами–то не поехали, а дети–то из ума не выходят: как быть с ними. Пошла опять к Батюшке. «Хотим, — говорю, — детей отправлять к родным». Личико у Батюшки поскучнело: «Да ну, пожалуй, отправь». Неохотно благословил Батюшка детей отправить. Около года прожили дети в деревне; пропуску туда не было, так мне их и видать не приходилось. Иду к Батюшке в день его Ангела на квартиру, а он тут же мне и говорит: «Давай помолимся, чтобы тебе их в живых увидать. Хлопочи пропуск, а я помолюсь. Туда–то хорошо доедешь, а оттуда тебе трудно будет».

   Ну и действительно, трудно было вернуться: три ночи на станции с детьми сидела, на четвертую ночь говорят: поезд подают, ехать можно будет. Со мною двое детей, два пуда пшена везу, справлюсь ли со всем этим одна. Как стала на поезд–то садиться, девочка у меня и упади под поезд, хочу ее поднять, — темь такая, что найти не могу, насилу подняла.

   Приехала в Москву, иду к Батюшке. Обрадовался он нам, благословил детей.

   Служил как–то раз Батюшка в нашем приходе, у первомученика архидиакона Стефана, пошли мы туда помолиться со старшей дочерью и зятем. Увидела моя дочь Батюшку, да и говорит: «Пойду сейчас домой, уберу, приготовлю стол, а ты зови–ка Батюшку к нам чай пить».

   Кончилась обедня, выходит Батюшка из алтаря, удивленно так посматривает на меня: «Да ты здесь?»

   — Батюшка, говорю, — ко мне чай пить!

   А он так охотно соглашается:

   — А проводишь ты своего Батюшку?

   — Провожу.

   Идем с Батюшкой вместе, а зять идет сзади. Пришли мы к нам. Батюшка заложил назад ручки, ходит по комнате веселенький:

   — А все–таки мне нравится, как ты живешь–то!

   Попили мы чайку, проводила я своего Батюшку домой. Прихожу обратно, а зять меня и спрашивает: «Что такой за Батюшка?» Объясняю я ему, что Батюшка духовный отец мой. А он говорит: «Шел я сзади вас и все смотрел и дивился: идете вы как все люди, а Батюшка идет по воздуху, палочкой помахивает; я так и сяк смотрю: что такое, — идет Батюшка и земли не касается».

   В голодное время понадобилось зятю за хлебом поехать. Прихожу к Батюшке на совет: «Благословите за хлебом зятю поехать».

   — Как его звать?

   — Александр.

   — Как тещу?

   Стал Батюшка молиться:

   — Ух, какой он, уж какой! Ну пусть едет, дай Бог.

   Ну и правда, тяжелый характер у зятя был: самолюбивый, настойчивый, гордый, ужас какой.

   Не везло нам одно время в деле. Я и думаю: пойду Батюшку позову — молебен на дому отслужить. Пошла к нему в девять часов утра: часов до четырех прождала я у него. Выйдет Батюшка, посмотрит на меня: «Жаль мне тебя, а пойти не могу». Я ему скажу: «Батюшка, Батюшка». Он уйдет, через некоторое время опять выйдет, опять то же говорит. Наконец выходит Батюшка: «Иди, целый день ты у меня засиделась, приходи завтра».

   А нужно вам сказать, в это самое время уж больно мой муж был сердит на Батюшку.

   Прихожу на другой день. Батюшка пошел со мной. Привожу его к себе, а у меня комнаты не топлены, закрыты, пришлось принять Батюшку в мастерской. Была у меня на руках внучка — Лидушка. Горько я о ней сокрушалась: не любил зять эту мою внучку. Стою перед Батюшкой, смотрю то на него, то на девочку, а сама горько плачу.

   — Да ты что плачешь–то? — удивился Батюшка.

   — Да как же не плакать–то, — говорю, — уж больно отец–то ее не любит.

   Батюшка встал, погладил мою внучку по головке, поцеловал, благословил.

   С тех самых пор полюбил ведь зять Лидушку, жалеть ее и играть с ней стал; а то бывало лежит девочка как колтушка, а он на нее никакого внимания.

   Вышел такой случай — не хотела моя дочь меньшая, Зина, в церковь идти, да так заупрямилась, что никак не могу на нее ни платья, ни пальто надеть: выпрямила руки, как палки, не согну, не разогну. Измучила она меня вот как. Прошу Матерь Божию: «Помоги мне». Кое как одела, веду за руку, дело было зимой, а она все озирается, как бы удрать от меня. Так почти до самой церкви. Подвожу ее к Батюшке на исповедь, без очереди, становлюсь перед ним на колени, держу дочь за руки.

   — Ты что, в церковь не хотела идти? Ну, иди сюда, Зинушка. — Стал ее Батюшка исповедывать.    Кончилась обедня, выходит Батюшка из алтаря, а я ее как раз первую и подвожу. Батюшка развернулся, да раз по щеке ее, так что по церкви раздалось. «Ну и ударил же Батюшка», — подумала я, а дочь говорит: словно погладил, ничего не почувствовала. Пошла дочь моя его провожать, а он ее вплоть до двери все за шею щипал.