Об одной заповеди Христа - Потокин Алексий "протоиерей". Страница 4

Тьма внешняя — без других — вот в итоге удел-плод моего выбора. Поистине, удивительна, чудна жизнь Бога, у Которого каждое слово — навсегда, любая милость — навсегда, забота о каждом, вплоть до Собственной смерти, — навсегда. Итак, второе поприще — это вхождение в Царствие Небесное. Признание, что правдивы только те отношения, которые исполняют, хранят этот закон Христов, а потому только они существуют-бытийствуют, — это уже духовный выбор человека, страшный суд, который мы можем совершить не потом, а сегодня над собой. Этот суд — не безнадежный приговор осуждения, а отпускающий преступника-мертвеца на волю-жизнь, признанием (допущением до своей души) прощающего, спасающего, животворящего Бога.

Для совести бывает полезно продумать заповедь не только для личного исполнения, но и с противоположной стороны: когда сам понуждаю к ней другого (человека или Бога), не отказавшего мне. Что будет чувствовать мой ближний, если его обяжут терпеть меня целую Вечность? Кого я смогу не замучить в непрерывном общении, пусть не великими злодействами, но постоянным своим несовершенством, однообразием, тупостью, двусмысленностью и пустотой многих добрых привычек, выявленных тихим светом Истины?

Примером такого обнажения правды может служить рассказ Анри Барбюса о двух беспредельно влюбленных, как они думали, друг в друга молодых людях, пойманных румынскими полицейскими и в наказание связанных накрепко между собой. После определенного срока навязанного тесного общения, в котором нельзя было отдохнуть друг от друга, они, так безумно любившие, разошлись, чтобы никогда не видеться. Этот пример может помочь нам понять, что, если нас не изменить (преобразить) в Вечности, мы будем невыносимы. А значит — и в нашем земном поприще, если оно только будет серьезным и честным, открытым для того, чтобы быть с нами, нас надо терпеть: никакая мы не награда и не подарок для других. Традиция народа удержала в себе память о том, что после любого отрезочка совместного пути (беседы, встречи, торжества, в результате которых на душе было отрадно) люди, расставаясь, говорили друг другу «прощай». Когда-то всем было очевидно, что хорошее между нами бывает обязательно через преодоление несовершенства своего и ближнего, а если иначе — значит, все совершенно искренне лицемерят.

Помощью в научении заповедям Христа, может стать Его видимая жизнь и Его слова — свидетельства о Себе Самом. Оговоримся сразу, что исполнить заповедь истинно, как Сам Христос, нам, по крайней мере здесь, никогда не удастся, но пример Его дел может быть звездой, которая ведет нас к осуществлению бытия в конце первого поприща. Без этой звезды — образа полноты и совершенства — мы сами рискуем стать «звездами» (не такими, как «неции человецы»), которые имеют мнение, что сумели худо-бедно, но лучше, чем невежественный народ, выполнить указанное Учителем. Однажды в ответ на вопрос Фомы: «Господи, не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?», — Иисус сказал: « Я есмь путь и истина и жизнь! Никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14, 5-6). Иисус называет Себя путем, причем, это такой путь, что в нем содержится и истина, и жизнь. Он единственный путь среди нас, потому что никто, кроме Него, не может сохранить единство с человеком-грешником, разрушающим это единство.

Он может это, потому что всегда прощает нас и может вновь творить нас, воссоздавая в чистоте сердце предателя. Он остается с нами, когда мы болеем (любыми болезнями, любыми грехами) и когда умираем, в том числе от своих грехов. Он единственный истинно, нераздельно соединяется с каждым, и только это единство сохраняет в нас возможность подлинной жизни. Настоящая смерть — не в отказе тела продолжать физиологическое функционирование, а в одиночестве, которое мы достигаем вожделенным грехом. Плод греха — одиночество, смерть. Плод снисхождения Иисуса — всегда быть со мной (даже когда я Ему главный враг). И это — жизнь (если я признаю, захочу ее).

Свое поприще на земле Он так и завещает тем, кто встал с Ним на один путь: «Идите к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 10. 6). Только так можно встать на путь с грешниками, только так можно продолжить путь с Ним, как и поступали апостолы. Принимая Его милость, надо делиться с другими, следуя заповеди, призванной свидетельствовать о честности исполнителя (отсутствие двойной морали в отношении к себе и другому). «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы сними» (Мф. 7. 12). Принимая человека таким, как есть — врагом, — можно честно оставаться с ним, ожидая взаимности; других на земле нет, а когда начинают искать, ждать уже умеющих любить, крепко разочаровываются.

Итак, Христос — путь, и первое Его поприще — снисхождение к падшим («Ибо Я сшедший с небес» — из рая любви (Ин. 6. 38).), и хождения с нами непоколебимое: « Я с вами во все дни до скончания века» (Мф.28,20), второе поприще — восхождение с нами к Отцу, и затем пребывание в Царствии Небесном. По отношению ко всему человечеству началом этих поприщ являются первое и второе пришествие Христа, личные отношения-поприща находятся внутри рамок, отмеренных этими событиями.

На первом поприще наш с Ним путь состоит в том, чтобы постепенно (с изменами, падая, но вставая) открыть Ему всего себя, впустить Его во все потаенные самостью уголки, где хочется быть только одному — в этом наша честность, крест нашей веры. Эта вера доверяет себя самого, начиная с первого робкого слова «прости» (оно означает согласие на соединение со Спасителем), сказанного одними устами, единым наклоном колен, а потом начинает говорить это «да» всем своим существом, допустив Христа, в конце концов, до подвалов лукавой совести. При этом наше существо растет (вот вам и путь-движение) — оживая и воскресая клеточкой за клеточкой, от встречи к встрече с милостью.

Мы даже представить себе не можем, какими большими можем быть («кому много прощается, тот много любит», «и больше моего сотворите»), и потому не ужасаемся того, что в нас столько омертвелого, смердящего. На этом первом поприще Иисус нас бережет, как надломленную тросточку, не открывая и не кладя того, что могло бы нас окончательно переломить. Вот великий и таинственный для каждого помилованного пример зрячей, знающей любви, которую можно реально почувствовать. Именно забота о сбережении того, кто еле дышит, готов в любой момент потухнуть, хранящая сберегающая жалость — доступное и ясное свидетельство нашей слабой веры о добрых личных отношениях с другим, тем, который полон сил, возможностей, но не задавил своей любовью, а преподал ее с такой нежностью, что изголодавшийся, истощенный не умер от объедения и не был перемолот в дружеских объятиях.

Это только начальное, первое, хотя уже все равно невозможное без помощи вдохновения поприще узнавания милующего Бога и одновременно приобретение — узнавания людей, должников, которые «попались разбойникам».* [5] Оно должно прорасти-обогатиться еще очень важным свойством — отсутствием лукавства, лицемерия при произнесении «да» при согласии на путь. То есть к произнесению-утверждению его со всей решимостью, всей ответственностью и всей серьезностью, что сделает его по мере выздоровления, подключая сердце и волю, жизненным, постоянным в звучании, как бы дыханием души, которое будет всегда, т. е станет вечным. Перестать предавать. Это еще более трудно-невозможно для нас, «рода неверного», но от того чудесней и прекрасней вера, что плодами ее бывают встречи и случаются браки на небесах с каждым грешником, желающим пути, а значит милости. В конце первого поприща ожившая совесть человека свидетельствует о малейших движениях, чувств, мысли, внимания к уходу-измене самых сокровенных уголков души, помогая останавливать их внутри себя, не доводя до воплощения словом или делом. Второе поприще, которому «не будет конца», соделывают уже без понуждения с радостью в свободе и блаженстве. Христос идет с нами, преодолевая первое поприще с Его «Если можно, да мимо идет чаша сия…». И по дороге к Троице с Его «Восхожу к Отцу Моему…». В том Царстве уже не будет вещей, будут только лица и отношения с ними, очами к очам, навсегда, нераздельно и неразлучно.