Тэсс из рода д'Эрбервиллей - Гарди Томас. Страница 56

— Почему ты не сказала мне раньше? Ах да! Собственно говоря, ты хотела сказать, но, помню, я тебе помешал!

Эти и другие его слова были лишь случайным лепетом, тогда как душа оставалась парализованной. Он отвернулся, наклонился над стулом. Тэсс последовала за ним на середину комнаты, остановилась и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых не было слез. Вдруг она упала на колени к его ногам и сжалась в комок.

— Ради нашей любви, прости меня, — прошептала она пересохшими губами. — Простила же я тебе это.

И так как он не отвечал, она повторила:

— Прости меня, как я тебя простила! Тебя я простила, Энджел…

— Ты… да… ты простила.

— Но ты меня не прощаешь?

— К чему говорить о прощении, Тэсс? Ты была одним человеком, теперь ты — другая. Господи, можно ли простить или не простить такое чудовищное превращение?

Он запнулся, обдумывая это определение, и вдруг разразился страшным смехом, таким же противоестественным и жутким, как адский хохот.

— Не надо, не надо! Ты убиваешь меня! — вскрикнула она. — Сжалься надо мной, сжалься!

Он не ответил. И, смертельно побледнев, она вскочила.

— Энджел, Энджел! Что значит этот смех? — вырвалось у нее. — Знаешь ли ты, как он мне страшен?

Он покачал головой.

— Я надеялась, мечтала, молилась о том, чтобы сделать тебя счастливым! Я мечтала о том, какая радость для меня дать тебе счастье и какой недостойной женой буду я, если это мне не удастся! Вот о чем я думала, Энджел!

— Знаю.

— Я думала, Энджел, что ты меня любишь — меня, вот то, что во мне! А если ты меня любишь, как же можешь ты так смотреть и говорить? Мне страшно. Я тебя полюбила, и полюбила навеки, как бы ты ни изменился, как бы ты ни был унижен, потому что ты — это ты! И большего я не прошу. Как же можешь ты, любимый мой муж, перестать меня любить?

— Повторяю, та женщина, которую я любил, не ты.

— Но кто же?

— Другая в твоем обличье.

Услышав эти слова, она поняла, что сбылись ее предчувствия. Он видел в ней обманщицу, падшую женщину, принявшую облик невинной девушки. Она поняла, и ужас исказил ее бледное лицо; щеки осунулись, рот приоткрылся. Его жестокое мнение о ней так ее поразило, что она пошатнулась, и он шагнул к ней, собираясь ее поддержать.

— Сядь, сядь, — сказал он мягко. — Тебе дурно, и это вполне естественно.

Она села, не сознавая, что делает, — лицо ее хранило прежнее выражение, и от ее взгляда мурашки пробежали у него по спине.

— Значит, больше я тебе не принадлежу, Энджел? — беспомощно спросила она.

«Он говорит, что любил не меня, а другую женщину, которая на меня похожа», — при этой мысли она почувствовала к себе глубокую жалость, как к обиженной. Глаза ее наполнились слезами, когда она начала осознавать свое положение; она отвернулась и разрыдалась от жалости к себе.

Эта перемена в ее настроении успокоила Клэра: впечатление, произведенное на нее всем случившимся, встревожило его немногим меньше, чем страшное признание. Он ждал терпеливо, апатично, пока не миновал первый приступ отчаяния и бурные рыдания не сменились всхлипыванием.

— Энджел, — сказала она вдруг не тем исполненным безумия голосом, каким говорила до сих пор, но обычным своим тоном. — Энджел, я слишком дурная, и мы не можем жить теперь вместе?

— Я не в состоянии думать о будущем.

— Я не прошу, чтобы ты позволил мне жить с тобой, Энджел, я не имею на это никакого права. Я хотела написать матери и сестрам о нашей свадьбе, но не напишу. И не буду кончать той вышивки, какую начала.

— Не будешь?

— Да, я ничего не буду делать, если ты мне не прикажешь. И если ты уедешь, я за тобой не поеду; и если ты больше не будешь разговаривать со мной, я не спрошу — почему, если ты не разрешишь спросить.

— А если я прикажу тебе что-нибудь сделать?

— Я буду повиноваться тебе, как жалкая раба, хотя бы ты приказал мне лечь и умереть.

— Ты очень добра. Но странно, что твой самоотверженный порыв так не гармонирует с эгоистическим поведением.

Это было сказано уже зло. Однако сарказм производил на Тэсс такое же впечатление, как на собаку или кошку. Изощренность его колкости осталась неоцененной ею, и она восприняла эти слова лишь как враждебные звуки, свидетельствующие о том, что гнев Клэра не улегся. Она молчала, не подозревая, что он пытается задушить свою любовь к ней. Тэсс не видела слезы, медленно скатившейся по его щеке, — слезы такой крупной, что она, словно линзы микроскопа, увеличивала поры кожи, по которой стекала. Но он вновь осознал, какой страшный и полный переворот в его жизни произвела ее исповедь, и безнадежно пытался приспособиться к новым условиям. Нужно было что-то предпринять. Но что?

— Тэсс, — сказал он, стараясь говорить ласково, — я не могу сейчас оставаться… здесь, в этой комнате. Я немного погуляю.

Он тихо вышел из комнаты, а две рюмки с вином, которые он наполнил к ужину, — одну для нее, другую для себя, остались нетронутыми. Вот как закончилась их вечеря любви. Часа два-три тому назад, за чаем, исполненные шаловливой нежности, они пили из одной чашки.

Стук закрывшейся двери, хотя и очень тихий, все-таки вывел Тэсс из оцепенения. Он ушел, она не могла оставаться в доме. Быстро набросив на себя плащ, она вышла, потушив свечи, словно не намерена была возвращаться. Дождь прошел, и ночь была светлая.

Скоро она его догнала, так как Клэр шел медленно, куда глаза глядят. Рядом с ее маленькой серой фигуркой его фигура казалась черной, зловещей, чужой, и Тэсс, как насмешку, ощутила прикосновение драгоценностей, которые на минуту доставили ей такую радость.

Услышав шаги, Клэр оглянулся, но, казалось, ее присутствие не произвело на него ни малейшего впечатления, и он потел дальше по тянувшемуся перед домом длинному мосту с пятью зияющими арками.

Следы коровьих и лошадиных копыт на дороге были полны воды, — дождя выпало достаточно, чтобы наполнить ямки, но не стереть их. Тэсс на ходу видела скользящие мимо нее звезды, отраженные в крошечных лужицах; она бы не знала, что они сияют над ее головой, если бы не видела их у своих ног, — самое огромное, что есть во вселенной, отражалось в самом малом.

Местечко, куда они сегодня приехали, находилось в той же долине, что и Тэлботейс, но на несколько миль ниже по реке. Местность была открытая, и Тэсс не теряла из виду Клэра. Дальше от дома дорога вилась среди лугов, и по этой дороге она шла за Клэром, не пытаясь догнать его или привлечь его внимание, шла с немой, безучастной покорностью.

Наконец она поравнялась с ним, и все-таки он не сказал ни слова. Обманутый честный человек часто бывает очень жесток, когда с его глаз спадет пелена, — так было и с Клэром. Но свежий воздух, казалось, отнял у него охоту действовать необдуманно; она знала, что он видит ее лишенной ореола, видит во всей ее наготе; что время напевает ей свой сатирический псалом:

Он по-прежнему был погружен в размышления, а присутствие ее не имело теперь власти нарушить или отвлечь течение его мыслей. Каким ничтожным сделалось для него ее присутствие! Она не могла удержаться и заговорила с Клэром:

— Что я сделала, что я сделала? Ничего, что помешало бы мне любить тебя! Неужели ты думаешь, будто я сама этого хотела? Ты сердишься на то, что сам же мне и приписываешь… я не обманщица, какой ты меня считаешь.

— Гм, пожалуй. Ты не обманщица, жена моя, но ты и не та, что была раньше. Да, не та! И не заставляй меня упрекать тебя. Я поклялся обойтись без упреков, — и сделаю все, чтобы их избежать.

Но она в смятении продолжала его умолять и, быть может, говорила то, что говорить не следовало бы.