Тэсс из рода д'Эрбервиллей - Гарди Томас. Страница 79

Он понизил голос, черные глаза жарко сверкнули.

— Вы искусительница, Тэсс, вы чародейка из Вавилона… я не мог устоять, как только увидел вас снова.

— Мы встретились не по моей вине, — сказала Тэсс, отодвигаясь от него.

— Я это знаю и повторяю, что вас я не виню. Но факт остается фактом. Когда я увидел, как обращаются с вами на этой ферме, я чуть с ума не сошел при мысли, что у меня нет законного права вас защищать, нет и быть не может! А тот, у кого это право есть, пренебрегает вами.

— Не смейте говорить о нем плохо! Его здесь нет! — горячо воскликнула она. — Относитесь к нему с уважением, он ничего плохого вам не сделал! И оставьте его жену в покое, пока еще не пошли сплетни, которые могут запятнать его честное имя!

— Да, — отозвался он, словно пробуждаясь от страшного сна. — Я нарушил обещание проповедовать слово божие этим бедным пьяницам на ярмарке; впервые выкинул я такую штуку! Месяц тому назад я бы ужаснулся при одной мысли о ней. Я уйду… и поклянусь… если хватит сил, что не буду больше искать встреч…

И вдруг он изменил тон:

— Один поцелуй, Тэсси, только один! В память старой дружбы…

— Я беззащитна, Алек! На мне лежит забота о добром имени честного человека… подумайте об этом… и постыдитесь!

— Да, да! О боже!

Он сжал губы, возмущенный собственной слабостью. В глазах у него потемнело — угасла надежда и на любовь и на религию. Былые темные страсти, чьи следы почти стерлись с его лица после его обращения, казалось, воскресли и проступили наружу. Он ушел, словно колеблясь.

Хотя д'Эрбервилль и заявил, что в нарушении своего обещания видит лишь отступничество верующего, но слова Тэсс, являвшиеся отголоском речей Энджела Клэра, произвели на него глубокое впечатление, и оно не стерлось, когда он расстался с ней. Он шел тихо, словно придавленный мыслью, которая раньше и в голову бы ему не пришла: он начал понимать, что дальнейшее его служение невозможно. Рассудок был непричастен к его неожиданному обращению, которое, возможно, было всего-навсего причудой легкомысленного молодого человека, жаждущего новых ощущений и потрясенного смертью матери.

Те капли логики, какие Тэсс уронила в море его энтузиазма, охладили пыл Алека. Снова и снова возвращаясь к тем отчетливым формулам, какие она ему сообщила, он подумал: «Этот умник не подозревал, что, толкуя с Тэсс о таких предметах, он прокладывает мне дорогу к ней!»

47

На ферме Флинтком-Эш предстоит молотьба последней скирды пшеницы. Мартовский рассвет на редкость бесцветен, и нельзя угадать, в какой стороне восток. На фоне сумеречного неба поднимается верхушка скирды, имеющая форму трапеции; скирда стоит одиноко, вымытая и выбеленная зимними дождями и снегом.

Когда Изз Хюэт и Тэсс пришли на поле, только по шороху и шелесту можно было догадаться, что другие их опередили; однако скоро небо начало светлеть и на верхушке скирды вырисовались силуэты двух мужчин. Они энергично «готовили» скирду, то есть срывали с нее соломенную крышу, прежде чем сбрасывать вниз снопы. Между тем Изз, Тэсс и остальные батрачки, облаченные в светло-коричневые фартуки, дрожали от холода: фермер Гроби велел им прийти пораньше, чтобы к вечеру обязательно покончить с молотьбой. Возле самой скирды смутно виднелось красное чудовище, прислуживать которому пришли женщины. Это было деревянное сооружение с ремнями и колесами, молотилка, которая деспотически испытывает выносливость мускулов и нервов.

Поодаль темнел другой неясный предмет — черный, сдержанно шипевший, и шипение это свидетельствовало о таившейся в нем силе; длинная труба поднималась к небу параллельно ясеню; от этого предмета исходило тепло, и даже в темноте можно было угадать, что это паровая машина, которой предстоит быть источником движения этого маленького мирка. Подле машины стояла темная неподвижная фигура, высокая, мрачная, покрытая сажей и словно погруженная в транс; у ног ее лежала куча углей; это был механик. Судя по виду и цвету одежды, можно было принять его за выходца из ада, который забрел сюда, в эту прозрачную и бездымную страну желтого зерна и бесцветной земли, совершенно ему чуждую, для того, чтобы изумлять и приводить в смущение ее обитателей.

И вел он себя соответствующе: работал вместе с земледельцами, но держался особняком. Он служил огню и дыму, а эти жители полей — злакам, погоде, морозу и солнцу. С фермы на ферму, из графства в графство путешествовал он со своей машиной, ибо в этой части Уэссекса паровая машина до сих пор еще вела бродячую жизнь. Он говорил со странным северным акцентом, был углублен в себя и не спускал глаз со своей железной спутницы, вряд ли замечая, что вокруг него происходит, и нимало этим не интересуясь. С местными жителями он общался лишь постольку, поскольку такое общение было необходимо, и словно по воле древнего рока скитался здесь, служа своему владыке Плутону. Длинный ремень, соединявший передаточное колесо его машины с красной молотилкой, стоявшей возле скирды, был единственным звеном, связывающим его с земледелием.

Пока снимали солому со скирды, он апатично стоял подле своего передвижного вместилища энергии, горячего и черного, вокруг которого вибрировал утренний воздух. В подготовительной работе он не принимал никакого участия. Угли были раскалены, пары разведены, и в любой момент он мог привести в движение длинный ремень, который по его воле будет двигаться с невероятной быстротой. Все, что находилось за пределами его машины, будь то пшеница, солома или хаос, нисколько его не интересовало. Если праздные зрители спрашивали его, кто он такой, он отвечал коротко: «Механик».

Когда скирду «приготовили», было уже совсем светло. Мужчины заняли свои места, женщины влезли наверх, и работа закипела. Фермер Гроби — или, как называли его, «он» — явился заблаговременно, и по его приказанию Тэсс встала на площадку машины, рядом с батраком, бросавшим пшеницу в молотилку; в ее обязанности входило развязывать снопы, которые передавала ей со скирды Изз Хюэт. Затем батрак брал у нее сноп и бросал колосья на вращающийся барабан, который в одну секунду их обмолачивал.

После одной-двух заминок, порадовавших сердца тех, кто ненавидел машины, работа пошла на лад и продолжалась без перерыва до завтрака. На полчаса молотилку приостановили, а когда снова пустили в ход, то дело нашлось и для остальных батраков — они возводили скирду соломы рядом с уменьшавшейся скирдой пшеницы. Полдничали на скорую руку там, где работали, а часа через два настало обеденное время. Неумолимые колеса продолжали вращаться, а назойливый гул молотилки словно пронизывал насквозь всех, кто находился неподалеку от вращающейся проволочной клетки.

Старики, воздвигавшие соломенную скирду, толковали о тех временах, когда хлеб молотили цепами на дубовом полу риги, когда даже при просеивании зерна применялся только ручной труд, когда работа шла медленнее, но результаты были куда лучше. Те, что стояли на скирде пшеницы, также могли немного поболтать, но работники, в их числе и Тэсс, которые, обливаясь потом, обслуживали молотилку, не могли облегчить свой труд и коротким разговором. Эта непрерывная работа жестоко измучила Тэсс, и она начала сожалеть, что вообще пришла на ферму Флинтком-Эш. Женщины, стоявшие на скирде пшеницы, и особенно Мэриэн, могли оторваться от работы, чтобы глотнуть из фляжки элю или холодного чаю и переброситься отдельными фразами, вытирая потное лицо или счищая приставшую к платью солому и шелуху. Но для Тэсс не было ни минуты отдыха; пока вращался барабан, батрак, бросавший в него пшеницу, не мог прервать работу, и Тэсс, подававшая ему развязанные снопы, не могла передохнуть, если ее не сменяла Мэриэн, временами уступавшая ей свое место на полчаса, хотя Гроби и ворчал, что она развязывает снопы слишком медленно.

Из соображений скорее всего экономических на эту работу всегда назначали женщину, и Гроби поставил на молотилку Тэсс, мотивируя свой выбор тем, что была она не только сильной и выносливой, но и снопы развязывала быстрее, чем другие. Пожалуй, это было верно. Гул молотилки, мешавший разговорам, переходил в рев, когда иссякало в ней зерно. Так как Тэсс и работник ни на секунду не могли отвернуться от машины, то Тэсс понятия не имела о том, что незадолго до обеда на поле пришел какой-то человек и остановился возле второй скирды, следя за батраками, и в особенности за Тэсс. Он был одет в модный суконный костюм и вертел в руках изящную трость.