Отряд обреченных - Гарднер Джеймс Алан. Страница 15

ПРОЩАНИЕ

Я слишком долго провозилась, высушивая волосы и стараясь аккуратно уложить их. Вообще-то следовало постричься еще несколько недель назад, но я не хотела делать этого на корабле — парикмахерша «Палисандра» вообразила, будто имеет право высказываться по поводу моего внешнего вида и давать советы, как улучшить его. («Все, что требуется, это подходящий макияж, не слишком яркий, телесного цвета, и пятно будет не так бросаться в глаза. Что, если тебе зачесывать волосы на эту сторону? Или длинная челка? В самом деле, Фестина, я же просто хочу помочь тебе. Совсем немного усилий, и никто не будет ничего замечать».)

Быстро, быстро, и вот я уже почти у двери. Как вдруг до меня дошло — возможно, я никогда больше не увижу свою комнату. От этой мысли дрожь пробежала по спине. Моя коллекция! Две тысячи триста шестьдесят четыре яйца!

А если я погибну? Вдруг капитан позволит экипажу рыться в моих вещах и брать себе все, что понравится? Они наверняка будут грубо обращаться с моими сокровищами, смеяться надо мной за то, что я собирала такие бесполезные вещи.

А может, Хакви придет сюда с тележкой, побросает в нее все мои яйца — шмяк, шмяк, шмяк, — а потом выбросит в космос, точно мусор, и они полетят за кораблем в «хвосте» «сперматозоида».

Нет.

Нет!

Удивительно, как после таких фантазий хочется жить!

МОЕ ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЕ

Однако я была разведчиком, хорошим разведчиком и, следовательно, реалисткой. Времени у меня было совсем немного, но я включила компьютер на прием голосового сигнала и продиктовала следующее:

— Инструкции: запереть комнату и открывать ее только на звук моего голоса или Яруна. Подтверждение?

Компьютер издал свое «би-ип!» и ответил:

— Подтверждаю.

— Если кто-либо отменит мои инструкции, ссылаясь на то, что я погибла или пропала без вести во время высадки, немедленно уведомить капитана Проуп и Центральный архив флота, что я завещала свою коллекцию яиц и личные вещи…

Кому? Мои родители умерли. Ярун? Но он вместе со мной вот-вот может уйти в «Ох, дерьмо». Оставить все моей давней любви, Джелке? Он пропал три года назад; подробностей я не знала. Никакие другие друзья на ум не приходили. Действительно некому…

— …я завещала свою коллекцию и личные вещи адмиралу Сил. Подтверждение?

— Подтверждаю.

Ну, вот. Все моему первому адмиралу, той, которая плакала и пыталась взять меня за руку. Такое завещание Проуп и Хакви не посмеют игнорировать. И Сил явно была неравнодушна ко мне — на свой лад. На тот лад, который не хуже любого другого.

Интересно, она все еще в Высшем совете? Она Пыла среди тех, кто послал меня доставить Чи на Мелаквин? Если да, то наверняка расстроится, получив мою коллекцию.

Ведь это, в некотором роде, жест…

Пока я спала, день уже вовсю вступил в свои права. В коридорах сейчас было полно народу; и у всех такие озабоченные лица! Вне всяких сомнений — они делают Дело. Те, кто лучше других притворялись, будто с головой погружены в свои обязанности, не замечали меня; у кого же не хватало духу проявлять такую «рассеянность», неловко салютовали и отводили взгляд.

До меня доносились обрывки разговоров. Казалось, все только и говорили, что о визите адмирала Чи. («Самый настоящий адмирал, но он здесь инкогнито, так что помалкивай».) Высказывалось множество теорий о причине его появления на борту: Проуп ожидает военный суд; Проуп ждет повышение; Лига Наций пришла к выводу, что человечество дозрело до еще одного технологического «подарка», и «Палисандр» везет адмирала получать его.

Когда люди замечали меня, то мгновенно смолкали. Однако не успевала я отойти достаточно далеко, как болтовня возобновлялась. И непременно звучало: «Спорю, она знает».

Тем не менее напрямую никто со мной не заговаривал. Никто не спрашивал, есть ли у меня какие-нибудь новости. Как будто я была окружена стеклянной стеной, сквозь которую невозможно пробиться — ни им, ни мне.

Я запомнила «Палисандр» именно таким.

ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД

На капитанском мостике Хакви сидел за пультом пилота и стучал по клавишам, корректируя курс. Позади него в капитанском кресле резвился Чи, вращаясь то вправо, то влево. «Цанг!» — ручка кресла задела панель мониторинга инженерного отсека; «Цанг!» — другая ручка врезалась в панель связи. С каждым его поворотом Проуп все сильнее стискивала кулаки… что не оставляло сомнений, зачем старик проделывал все это.

Ярун уже занял свое место и программировал запуск беспилотных зондов предварительного осмотра поверхности планеты. Это была рутинная работа; когда я проходила мимо, он кивнул мне и вернулся к своим приборам.

На обзорном экране из россыпи голубоватых звезд начало выделяться красноватое пятно. В данный момент мы летели не прямо в сторону планеты, поэтому пятно медленно смещалось влево. Я вцепилась в ручку капитанского кресла и, остановив вращение Чи, успела нажать кнопку на панели управления креслом. Красноватое пятно разрослось до размера чернослива.

— Я думал, Мелаквин похож на Землю. Почему он красный? — спросил адмирал.

— Все дело в скорости приближения, — ответила Проуп. — Голубое смещение. Могу подправить цвет, если вы пустите меня за пульт…

Но Чи уже сам застучал по клавишам, заодно повысив уровень увеличения.

— Она думает, я понятия не имею, что такое «голубое смещение». Просто слегка подзабыл, вот и все. Слишком давно не бывал на настоящем капитанском мостике…

— Дать какие-то особые указания зондам? — исключительно для проформы спросил меня Ярун.

Правила гласили, что по рангу он должен сначала выслушать мое мнение, но программировал он, по крайней мере, не хуже меня, а его интуиция в отношении неизвестных планет была даже лучше. Я махнула рукой, чтобы он продолжал.

— Зонды пошли.

На экране возникли и устремились к планете четыре точки, окруженные тонкой молочно-белой пленкой, являвшейся частью оболочки нашего «сперматозоида» и удерживаемой слабым магнитным полем, побочным эффектом работы их внутренней электроники. Спустя несколько минут эти оболочки распадутся, превратившись в маленькие вихри нерелятивистского пространства-времени, и пройдут годы, прежде чем оно нормализуется.

— Выбрасываем тампоны, а? — спросил Чи.

Проуп вздрогнула, услышав это выражение.

— Да, сэр, — ответила я адмиралу. — Теперь Мелаквин знает, что мы на подходе.

НА ГРАНИ БЕССМЕРТИЯ

Время ползло медленно. Зондам понадобится минут пять-шесть, чтобы достичь планеты и начать сканирование, плюс еще две минуты, прежде чем мы начнем получать данные.

Один из инструкторов в Академии (Старший разведчик Дендрон, страдающий прогрессирующей дисфункцией лицевых мышц, в результате чего кожа туго, словно резиновая маска, обтягивала кости лица) советовал нам во время этого периода ожидания курить трубку.

— Ничто не успокаивает лучше, чем трубка, — разглагольствовал он всякий раз, когда появлялась возможность прочесть лекцию на эту тему. — Успокаивает, и руки заняты, а уж как злятся все эти чертовы космонавты! Ну, и следы вашего присутствия остаются — я имею в виду запах, которым пропитывается буквально все. Вы, может, через час уйдете в «Ох, дерьмо», но этот запах так въедается, что не исчезает, пока корабль не спишут. Разве это не бессмертие?

На самом деле нам была гарантирована и другая форма бессмертия, кроме табачного запаха, — Стена Памяти в Академии. На эту стену заносились имена всех разведчиков, которые во время исполнения своего долга отправились в «Ох, дерьмо». Занятно, что Дендрон не рассматривал Стену Памяти как подлинный мемориал погибших. Тебя должны запомнить «настоящие люди»; другие разведчики — не в счет.