Отряд обреченных - Гарднер Джеймс Алан. Страница 48

— Почему трудно? Либо ты останешься такой, какой была, либо будешь менее уродливой. Ты ничего не теряешь.

— Не исключена аллергическая реакция.

— Что такое «аллергическая реакция»?

— Это… — я покачала головой. — Неважно. Просто это трудно и все, — я опустила взгляд на белый бетон под ногами и повторила: — Это трудно.

Еще минута протекла в молчании.

— Я знаю, как сделать, чтобы ты перестала грустить, — сказала Весло. — Давай найдем здесь Башню Предков. — Стеклянная женщина с надеждой посмотрела на меня.

— Это должно меня развеселить? — удивилась я.

— Внутри Башни Предков всегда чувствуешь себя хорошо.

— Только если питаешься ультрафиолетом или рентгеновским излучением. Ко мне это не относится.

— Но в Башне Предков, — настаивала Весло, — мы можем найти этого глупого пророка, которому поклоняются морлоки. Подойдем к нему и скажем: «Тьфу!» Прямо так и скажем: «Тьфу!» Кто-то уже давным-давно должен был сказать ему: «Тьфу!»

Я улыбнулась:

— У тебя несомненный дар к богословским спорам. Однако я рада, что ты не стала обсуждать это с самими морлоками.

— Все морлоки очень глупые, — заявила Весло. — Какой смысл носить на теле кожу? Они от этого становятся лишь безобразнее. А быть безобразным плохо. Ты это понимаешь, Фестина. Тебе никогда не стать красавицей, но ты пытаешься выглядеть лучше. Это умно. Это правильно.

— Спасибо, — сухо поблагодарила я. — Однако даже если трюк с этой новой кожей сработает, я, может, не стану носить ее всегда. Я сделала это ради любопытства. Эксперимент, не более того. Ни одна уважающая себя женщина не придает слишком большого значения внешнему виду…

Пустая болтовня. Даже Весло понимала, что я говорю все это ради собственного успокоения. Она смотрела на меня с мягким сожалением… и, возможно, я доболталась бы до еще большего унижения, если бы в двух шагах перед нами не материализовался обнаженный человек.

ОБНАЖЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Он не вышел из-за здания. Не поднялся с земли, не появился в клубе дыма. Только что пространство перед нами было пусто, а в следующее мгновенье мужчина был тут как тут.

Невысокий, смуглый, волосатый. На голове — густая, неопрятная грива цвета перца с солью, вокруг рта лохматая серебристая борода. Седые волосы курчавились на груди, на руках и на гениталиях. Жилистое тело щедро «украшали» шрамы — широкие затянувшиеся разрезы, более светлые по сравнению с остальной кожей; что-то в этом роде можно увидеть на телах самых фанатичных Избранных, отказывающихся зашивать раны, сколь бы серьезны они ни были. Глаза, отливающие желтизной, яркие, настороженные. Несколько мгновений он разглядывал меня, потом прижал кулаки к животу и заговорил на мелодичном, неизвестном мне языке.

Я взглянула на Весло, пытаясь определить, понимает ли она его. Она ответила мне изумленным взглядом.

— Ладно, — вздохнула я. — Приветствую тебя. Я разумное существо, принадлежащее к Лиге Наций. Прошу проявить ко мне гостеприимство.

— Почему разведчики всегда говорят одно и то же? — пробормотала Весло. — Это так раздражает.

— Виной всему безграничный оптимизм, — пришлось пуститься в объяснения. — Вдруг однажды тот, к кому обращены мои слова, не убежит с криком или не попытается убить меня?

Человек не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он заговорил снова, на этот раз издавая гортанные звуки, как будто у него в горле что-то застряло. Его речь звучала совсем иначе, чем вначале, и я предположила, что он пытается найти понятный мне язык.

Ни один разведчик не обременяет себя изучением языков; считается само собой разумеющимся, что мы в принципе не можем знать языка туземцев, с которыми встречаемся. Если они не понимают нашего «Приветствую тебя…», все, что нам остается, это разыгрывать шарады, старательно избегая жестов, которые могут быть восприняты как враждебные. В соответствии с этим принципом я вскинула руки ладонями к человеку.

— Привет, — сказала я больше ради Весла, чем ради него. — Я не вооружена и настроена по-дружески.

И улыбнулась, чтобы подкрепить свои слова, стараясь, однако, держать рот закрытым: на свете множество разумных существ, воспринимающих обнаженные зубы как акт агрессии. Стоящий передо мной незнакомец на сто процентов выглядел как Homo sapiens — в смысле, с нормальной кожей, не стеклянный — и тем не менее было бы грубой ошибкой считать, что у нас общая культурная основа.

Не успел человек отреагировать на мой жест, как Весло попыталась внести свой вклад в наше общение: поток слов на ее родном языке изливался на протяжении не менее полминуты, и только после этого она остановилась, чтобы глотнуть воздуха.

Незнакомец удивленно замигал и снова перевел взгляд на меня. Судя по выражению его лица, он не только не понял Весло, но даже и не старался ее понять. Последовала новая речь, на этот раз очень напевная, напомнившая мне григорианский речитатив. Слова, однако, не были латинскими — я не говорю на этом языке, но, как зоолог, знаю достаточно много научных названий животных, чтобы отличить латынь.

— Послушай, — я старалась, чтобы мой голос звучал мягко и дружелюбно, — так мы никогда не поймем друг друга. Может, нам…

Я не закончила предложение. Внезапно человек замерцал и исчез.

МЕРЦАНИЕ

Этот эффект продолжался не больше секунды: незнакомец то распадался на отдельные фрагменты, словно оптическая иллюзия, то снова становился самим собой. Однако даже столь краткого времени оказалось достаточно, чтобы я поняла две вещи.

Во-первых, этот мужчина представлял собой голограмму — очень хорошую, поскольку чрезвычайно сложно создать проекцию, которая сумела бы обмануть глаз на расстоянии трех шагов. И все же я не сомневалась, что он представлял собой умело сконструированное изображение… и, по правде говоря, уже наполовину ожидала этого, поскольку материальные тела не возникают из ниоткуда. (Ходят слухи, что в Лиге Наций есть существа, в совершенстве владеющие техникой телепортации, но никто из них никогда не вступал в контакт с людьми.)

Во-вторых, мне стало ясно, что Мелаквин перешагнул тот рубеж своей жизни, откуда начинается спуск под гору. Мерцание изображения могло означать одно — где-то в работе какой-то машины случился сбой. Может, совсем крошечная неполадка в совсем несущественной системе — в конце концов, с точки зрения проблемы выживания не важно, каково качество проектирования изображения обнаженного человека, — тем не менее это знак того, что система начала разрушаться. Никто, даже Лига Наций, не в состоянии создать оборудование, способное работать вечно; повсюду во вселенной автоматизированные самовосстанавливающиеся системы не могут устоять под ползучим, но упорным натиском энтропии. Если время жизни систем на Мелаквине ограничено четырьмя тысячами лет… значит, люди здесь вряд ли просуществуют намного дольше.

ОСКО-УМБРСКИЙ  [3] — ВЛАДЕЕТ СВОБОДНО

Человек перед нами вел себя так, будто ничего необычного не произошло. Он разразился еще одной речью на еще одном языке — я этого языка тоже не знала, да и не хотела знать. Дождавшись, пока он закончит, я вскинула руку, удерживая его от новой попытки:

— Хватит! Какое бы известие ты ни пытался мне сообщить, оно опоздало на четыре тысячи лет. Ты имитация, верно? Скорее всего, создаваемая искусственным интеллектом, надзирающим за этим городом. Устройство сопряжения, предназначенное для связи с первыми появившимися здесь людьми. В их глазах ты, наверно, выглядел мудрым стариком — облик, естественным образом вызывавший у них уважение. Для меня же ты доказательство того, что искусственный интеллект на пути к разрушению. Пытаешься обращаться ко мне на языках, которым четыре тысячи лет; не понимаешь Весла. Вывод — ты не в курсе, что люди изменились.