Из виденного и пережитого. Записки русского миссионера - Архимандрит (Кисляков) Спиридон. Страница 11

Тут-то у меня и явилась мысль: пойду, мол, в один из ближайших к нашей местности монастырей православных, покаюсь, и, быть может, Бог меня простит.

Через неделю я отправился в монастырь, Сергиевскую пустынь. Начал уже каяться священнику, да и скажи ему на духу, что, мол, я, батюшка, раскольник. Как услышал этот-то священник, что я раскольник, а он давай меня тут же в церкви срамить, ругать, называть меня врагом Христовым, беспутным человеком и т. д. Я как стиснул зубы, да и закатил его по макушке! Ох, как я тогда озлобился. С этого дня я решился, как говорят, на все, и вот с того времени прошло пятнадцать лет, и я все эти годы не выхожу из человеческой крови. Что же, посижу я здесь и, быть может, как-нибудь и освобожусь, и опять придется взяться за то же самое прежнее ремесло.

Арестант замолчал. Молчал и я. После большой паузы арестант вскинул на меня свой взор и спросил: Батюшка, вы можете меня исповедать и причастить Святых Тайн, только бы так, без всякого присоединения.

— Когда желаешь, сын мой, — ответил я, — я всегда готов для тебя это дело сделать.

Арестант бросился лицом в подушку и весь затрясся от рыдания. Через несколько дней я его исповедал и причастил Святых Тайн. Можете себе представить, какое ликующее состояние духа было у этого бедного арестанта! Через недели две он вторично пожелал исповедаться и причаститься Святых Тайн. Как мне было радостно видеть его всегда молящимся в церкви и молящимся со слезами!

Это был лет 55 человек высокого роста, худощавый на вид, но сложен очень плотно и очень энергичный. Родом был москвич, по специальности инженер-технолог. В церкви почти никогда не был, а на беседах моих он очень часто присутствовал. Один раз он пожелал наедине побеседовать со мной. Я согласился.

— Отец Спиридон, я все порываюсь с вами глаз на глаз поговорить по одному делу, но самолюбие мое как-то не позволяло мне на это решиться. И вот теперь я наконец преодолел себя и решился с вами на откровенность. Дело в следующем: у меня образовался навык к кражам и к каким кражам! Я от этого навыка тяжко страдаю. Хотя тяжело сознаваться, но я только сознаюсь одному вам. У меня сильная страсть сдирать ризы, драгоценные камни с разных икон. Вы можете себе представить, что я от этого навыка ни днем, ни ночью не имею покоя. Так меня и тянет куда-нибудь в богатую церковь. Когда я еще был гимназистом третьего класса, и тогда я как-то невольно обращал взоры на все церковные ценности, желая ими воспользоваться для себя. Когда я стал уже студентом, то для права учения, а то и для баловства, ломал церковные кружки, церковные ящики, чтобы что-нибудь иметь для себя. Один раз я пробрался в одну церковь, там была чудотворная икона. Я только подошел к ней, чтобы воспользоваться легкой добычей, как взглянул на Христа-младенца, так и остолбенел на месте. Через несколько минут я опять было протянул руку к этой иконе, как опять этот Богомладенец Христос Своим взором парализовал мою волю. Ну, думаю, дело мое потерпит крах. Зашел я в самый угол церкви и начал горячо молиться Божией Матери, чтобы она простила мне мой грех и помогла свободно выйти из этой церкви. Настало утро, в 6 часов отворили церковь. Я из этой церкви тогда вышел совершенно незамеченным. На следующий день я лег отдохнуть и уснул. Что же вы думаете, отец Спиридон, во сне мне явилась Божия Матерь с этим же Младенцем, которого я видел вчера в церкви, и Она близко подошла ко мне и сказала мне: «Больше не повторяй, попадешься в тюрьму, а потом и того еще хуже». Я после этих слов, как обожженный, моментально вскочил на ноги и от страха даже совершенно растерялся. После этого прошло года полтора, я познакомился с одной гимназисткой и вот для нее я всеми силами старался где-нибудь и как-нибудь обзавестись материальными средствами. Увы! Везде скупо и везде бедно. Последнее дело, решился я обокрасть в Москве одну церковь, меня поймали и сослали в Сибирь. Оттуда я бежал. Сослали вторично. Через несколько времени я опять бежал и во время побега убил одного сельского купца, похитил у него документы и по этим документам в Тифлисе жил лет десять. Жил я хорошо, но и не щадил церкви Божии. Убивал сторожей, грабил храмы, монастыри. И вот перст Божий нашел меня. Меня сослали на бессрочную каторгу. Как вы думаете, если я покаюсь и окончательно перестану заниматься прежними делами, простит ли меня Бог?

— Сын мой, — ответил я ему, — Христос таковых и пришел на землю спасать, как вот ты и я. Ведь нет ни одного святого, который бы не грешил перед Богом, и нет ни одного грешника, который не творил бы когда-нибудь добра. Святость человека перед Богом не количеством добродетелей создается, а качественным отношением себя к Богу и Его Святой воле.

— Ах, батюшка, уже очень я вижу глубокую бездну в самом себе, и эта бездна все ощущается мною холодной могилой. Что же мне теперь делать, двадцать лет я не причащался, да и причащаться-то боюсь, потому что я себя считаю очень и очень великим грешником.

Я дал ему русское Евангелие. Через недели две он пожелал у меня два раза исповедаться, а затем уже причастился Святых Тайн. Через месяц после этого, перед самым уходом на каторгу, мой арестант со слезами на глазах сообщил мне, что опять увидел во сне Матерь Божию с Младенцем, Которая, ободривая его, говорила: «Если так будешь жить, как теперь ты начал, спасешься». После этого виденного им сна, он опять исповедался и причастился Святых Тайн.

Во время моих духовно-нравственных бесед я всегда старался доказывать арестантам, что для нас нет различия среди людей, что люди все дети Единого Отца Бога, что Он так же любит и милует самого закоренелого грешника-преступника как и великого святого, даже любовь Божия часто из жалости к грешнику ближе является ему, чем великому святому. Бог через своего Единородного Сына излил на нас бесконечную любовь, благость, что нам стоит только сердце свое открыть для этой любви и мы сейчас же от избытка хлынувшей в нас любви Господней в торжественном восторге воскликнем: «Господи, да Ты ли это посетил грязную, окровавленную кровью ближних моих хижину души моей!» Так я часто среди преступного мира искал в них образ Божий, чтобы он откликнулся на зов голоса Божия. О, дивное дело Христово! Как и с какой любовью из них некоторые ловили и как бы глотали слова любви Христовой к себе. И вот один арестант рыдая, подошел в цепях ко мне.

— Батюшка! Оглянись на меня, спаси меня, я хочу Бога, Бога хочу, душа моя ожила от ваших бесед, и она тянет к Богу. О, я Бога хочу!

— Сын мой! Ты ожил?

— Да, ожил, батюшка, ожил, я молю вас, дайте мне Бога, я Бога хочу.

Арестанты все вышли из церкви, и только остался один этот скованный арестант, да патруль при нем. Я его повел в алтарь; он, как покорный ребенок, потянулся за мной.

— Прежде всего, мой друг, давай с тобой помолимся.

— Помолимся, батюшка, — ответил арестант. Молились с ним каких-нибудь минут десять. Арестант пламенно молился. После молитвы я попросил его сесть на стул. Арестант сел.

— Друже мой, радость моя, как я рад, что ты так горячо ищешь Бога, но Бог только дверями покаяния входит в душу грешника, открой эти двери, это в твоей власти.

— Я, — начал арестант, — прежде расскажу вам о себе, а потом и покаюсь. Я родом одессит, был в университете, скоро спился. Университета не кончил. Года три бил пороги ночлежных домов. Из Одессы я какими-то судьбами отправился в Ростов. Здесь такую же бродячую, пьяную жизнь вел, как и прежде. Вздумалось мне жить лучше, т. е. материально себя обеспечить. На 26-ом году своей жизни я из Ростова выехал на Кавказ. Там-то я и ринулся, как говорят, со всей головой в кровавый бой. Там я до шести шаек организовал разбойников. Не щадили мы никого. В скором времени пять шаек были полициею пойманы, и только моя шайка одна скрывалась в горах, лесах и диких ущельях Кавказа. Мы почти никогда не были чисты от человеческой крови. Я сам своими руками убивал даже беременных женщин. Денег было у нас много, разных золотых вещей некуда было девать. О, что я делал! Собственною рукою я зарезал двух священников. А о насилии женщин и говорить нечего.