Любовь побеждает: Книга о рае, аде и судьбе каждого человека - Белл Роб. Страница 6
А потому – в путь.
Начнем с рая.
Глава 2
Давайте сделаем рай
Начнем с рая.
На стене в доме моей бабушки висела фотография картины – с незапамятных времен, еще до моего рождения. В центре – огромный крест, такой большой, что по нему могут пройти люди. Крест висит в пространстве, парит над зловещей черно-красной бездной, готовой поглотить каждого, кто оступится. Люди, идущие по кресту, куда-то спешат – да, они хотят попасть к город, в яркий, сверкающий город, окруженный стеной, залитый солнечным светом.
Выглядит так, словно Томас Кинкейд побывал вместе с Данте на пьяной вечеринке, и где-то за полночь один из них сказал другому классическую фразу: «Знаешь, а давай сотворим что-нибудь вместе».
Я спросил мою сестру Рут, помнит ли она эту картину, и она сразу же ответила: «Конечно, от нее мурашки по коже продирали».
Удивительно работает память, не правда ли? Какой-то образ, идея застревает в сознании так прочно, что и многие годы он тут как тут. Особенно это касается религии.
Мы с моей женой Кристен часто обсуждаем, как бы вырастить детей так, чтобы им потом поменьше пришлось разучиваться.
Один из нечастых у Иисуса агрессивных образов возникает, когда он говорит о людях, вводящих в искушение детей. Единственное достойное наказание такому человеку, провозглашает он, – привязать ему на шею скалу (только гипербола может передать его гнев) и бросить в море (Мф 18:6) (В Синодальном переводе «мельничный жернов», но в оригинале «скала». Синодальный перевод отличается от текста, которым пользовался автор и далее в ряде случаев. – Прим. ред.).
Утопить – вот что, по мнению Иисуса, надо сделать с человеком, научившим ребенка дурному. Столь грозный образ понадобился, чтобы предупредить нас о пластичности детской души. Картина, принадлежавшая нашей бабушке, тоже грозно предупреждала – достаточно грозно, чтобы мы, дети, устрашились.
Я привожу эту картину не потому, что восхищаюсь дивным талантом автора совместить воедино «Подземелья и драконов», Билли Грэма и барбекю, которое дядюшка сделал из пятидесятигаллоного бочонка, и получить цельное произведение искусства, но потому, что эта картина рассказывает некую историю.
Рассказывает о том, как люди идут
Из одного места в другое,
Из царства в царство,
От смерти к жизни,
И крест – это мост, это путь и надежда.
Присмотритесь к этой картине: эти люди куда-то идут,
Они идут туда, где захотели быть,
И оставляют что-то позади, чтобы добраться туда.
Но эта картина рассказывает кое о чем еще, и это действительно важно.
Важно, где это происходит.
Присмотритесь к картине:
Все это происходит не здесь.
В нашем мире не висят в воздухе гигантские кресты. Города не парят над бездной. И в нашем мире, если и свалишься с мостика, то никак не в кровавую бездну с раскаленными докрасна гигантскими пещерами, откуда струится пар.
Я показываю вам эту картину потому, что она – при всем сюрреализме исполнения – говорит определенные вещи о рае, то есть утверждает, что рай не здесь, и в это верят многие люди, считающие себя христианами.
Вспомните, с чем ассоциируется в нашей культуре рай: арфы, облачка, улицы из золота, все поголовно в белых одеждах.
(Кому к лицу белые одежды? В них разве можно заниматься спортом? А что за рай без спорта? А поплавать? Что, если на белую тунику еда попадет?)
Вспомните бесчисленные анекдоты о том, как тот или иной грешник является к вратам рая, а святой Петр стоит наготове, словно вышибала в клубе, и проводит фейс-контроль: кого впускать, кого нет.
Но при всех сомнениях и вопросах насчет того, что из себя представляет рай и кто туда попадет, в одном, по-видимому, все были согласны: небеса заведомо не здесь. Это – другой мир.
И даже многие вопросы о рае звучат явно «не от мира сего»:
Что мы будем делать там целыми днями?
Узнаем ли мы там тех, кого знали здесь?
На что это будет похоже?
Попадут ли в рай псы?
И я не раз слышал от пасторов: «Все будет по-другому, непостижимо для нас, словно вечная церковная служба!» Вам не кажется, что это больше похоже на ад?
А многие предпочитают толковать лишь о том, кто попадет в рай и кто не попадет. И вот одна из прихожанок сидит на службе и плачет счастливыми слезами, представляя себе, как воссоединится с сестрой, погибшей семнадцать лет тому назад в аварии, а рядом с ней другая женщина плачет от горя – ведь, если пастор нарисовал истинную картину рая, ей никогда не встретиться там с отцом и матерью, братьями и сестрами, с дядями, тетями и двоюродной родней, с друзьям – ни малейшей надежды быть вместе, никогда. Обе эти женщины плачут – но как несхожи причины их слез!
Потом вторая женщина спросит пастора, неужели раз ее родные не христиане, им ни за что не попасть в рай, и услышит ответ: она будет так ликовать, славя Господа, что ей будет совершенно все равно, куда попадут те. Совсем странно и страшно: как может ей быть все равно? Ведь этих людей она любит больше всего на свете.