Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700) - Пеликан Ярослав. Страница 25

Концепция "единоволия", вне всякого сомнения, обладала иным уровнем значимости, нежели идея "одного действования". Прежде всего надо сказать, что, если последняя для поддержания своего авторитета не могла обратиться "ни к Евангелиям, ни к писаниям апостолов, ни к решению собора" [689], идея воления во Христе была почти средоточием новозаветной вести и смысловым ядром повествования о Господнем страдании. Отрывками, которые "в конечном счете, оказались роковыми для всей монофелитской христологии" [690], были отрывок из Евангелия от Луки ("Не Моя воля, но Твоя да будет" (Лк.6:38) и отрывок из Иоанна ("Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца" (Ин.6:38) [691]. Обеим сторонам в этой полемике пришлось иметь с ними дело. Отстаивая идею одной воли, папа Гонорий считал, что в них говорится "не о разнствующих волях, но о домостроительстве (Христова) воспринятого человечества" и, следовательно, сказанное в них "сказано ради нас" [692]. Однако Максим, отстаивая идею двоеволия, усматривал в этих отрывках доказательство того, что "Спаситель, будучи человеком, имел волю, принадлежащую Его человеческому естеству" [693] и отличающуюся тем, что она проявляла "полное согласие с Его божественной волей и волей Отца" [694]. По-видимому, опираясь на Максима, Иоанн Дамаскин пояснял, что выражение "не Моя воля" указывает на человечеcкую волю воплотившегося Слова, тогда как "но Твоя" относится к воле божественной, пребывавшей в полном единении с Отцом [695]. Та роль, которую эти и другие отрывки играли в Евангелиях, свидетельствовала и о том, что в раннехристианских сочинениях наверняка найдется много упоминаний о воле или волях Христа.

Так оно и было, причем говорили об этом не только те, кого осуждали как еретиков. Следовало ожидать, что идея одной воли заявит о себе и среди тех, кто учил об одной природе, и что ее сторонников станут обвинять в соглашательстве с последними [696]. Ранние соборы осудили Ария и Аполлинария за их учение о единоволии, и вот теперь оно возрождалось [697]. По сути дела, возродившееся лжеучение было даже хуже, так как "если те, кто исповедует одно сложенное естество Христа и отрицают два, все-таки признают различие естеств, то как же вы, исповедующие и утверждающие две естества во Христе, измысливаете в Нем одну волю?" [698]. Удивительно, что в еретических прениях об одной воле во Христе идея "тождества воли" (tautoboulia) [699] играла важную роль среди несториан, которые, как известно, учили не только о двух природа, но и о двух ипостасях после воплощения. Сторонники единоволения стремились отмежеваться от них, в результате чего появились своды цитат последователей Нестория [700], зачитанные и осужденные на Латеранском Соборе 649-го года [701]. Согласно несторианскому патриарху Тимофею 1 ипостась человека, воспринятая Словом, имела "единую волю и действование со Словом, облекшимся в него" [702]. Не может быть "одной и другой воли", ибо "все сведено воедино в невыразимом соединении" [703]. Однако складывается впечатление, что христология Вавая стала поворотным пунктом и здесь, так как он решительно утверждал, что одна воля свойственна Слову, а другая — человеку, в которого Оно облеклось [704]. "Не Моя воля, но Твоя да будет" [705] означает, что хотя "в Троице одна воля… (Слова), единая с Отцом и Святым Духом", человечество, воспринятое этим Словом, должно иметь свою свободную волю, отличную от той, которая одинаково свойственна Слову и другим ипостасям Троицы [706].

По-видимому, есть основания предполагать, что вследствие споров по этому вопросу, возникших среди халкидонитов, первоначальное несторианское учение о двух ипостасях вкупе с одной волей было пересмотрено с целью придания ему большей последовательности.

Поскольку в споре о волях во Христе обе стороны хотели, чтобы их отождествляли не с монофизитской или несторианской ересью, но с отеческим преданием, они прежде всего стремились узнать, как в нем выглядела предыстория вопроса. Сторонники двух волений обвиняли своих противников в том, что те цитируют отцов вне контекста [707], однако это обвинение было уместно по отношению к обеим сторонам. В свою очередь, приверженцы единоволия заявляли, что на их стороне "все учителя и провозвестники благочестия" [708]. Приходилось соглашаться с тем, что некоторые отцы действительно говорили об одной воле. Так, например, Максим признавал, что Кирилл говорил об "одной воле", соответствующей "одной усии" [709]. Пирр, противник Максима, приводил слова Григория Богослова [710] о том, что воля воплотившегося Слова "никак не противоборствовала воле Божией, но полностью обожилась" [711]. Несмотря на то что приписывавшееся Афанасию толкование на слова "не Моя воля, но Твоя да будет" [712] уже приводилось монофизитами [713] и теперь, по-видимому, поддерживало монофелитов, в "том, имя которого восходит к бессмертию (atanasia)", Максим видел авторитет, поддерживающий утверждение об одной воле в божественной природе и другой — в человеческой [714]. Чтобы обосновать свое учение, он собрал и другие речения Афанасия, Григория Богослова и прочих отцов [715].

Отправной точкой монофелитства стало воззрение, утвердившееся уже на Эфесском Соборе 431-го года [716], согласно которому "все евангельские речения" должно соотносить "с единым Лицом, единой "воплотившейся ипостасью Слова" [717]. Таким образом, такое речение, как "не Моя воля, но Твоя да будет" [718] тоже надо относить к одной ипостаси и, следовательно, "воля принадлежит не естеству, но ипостаси" [719]. То, что свойственно естеству, полностью обусловлено, подчинено необходимости и не свободно, поскольку не может быть ничем иным, кроме того, что оно собою представляет; однако если "воплощение и другие действия были действиями свободной воли, они должны принадлежать ипостаси, а не человеческой природе [720]. Следовательно, "божественная воля есть воля Самого Христа, и Его воля одна, а именно божественна" [721]. Исповедовать одну волю значит утверждать, что "наше естество было воспринято Божеством… то естество, которое было сотворено прежде греха" [722] и которое поэтому имеет одну лишь волю Бога. Таким образом, вынужденные говорить напрямую, монофелиты должны были признать, что "мы не говорим, будто во Христе человеческая воля… ибо Его воля принадлежит