Хранители веры. О жизни Церкви в советское время - Гусакова Ольга. Страница 6

– Как вы познакомились с отцом Сергием Орловым?

– Когда я стал общаться с моей будущей супругой, она спросила: «Хочешь познакомиться с архиереем?» – «Конечно, с удовольствием». Она меня привела к владыке Стефану (Никитину). Он сказал: «Делай предложение». – «Благословите». То есть благословение на женитьбу я неоднократно получил.

А умер владыка в Калуге. Я за неделю до этого навестил его там, и он беседовал со мной очень интересно. И вот с гробом владыки Стефана я приехал сюда, в Отрадное. Здесь его похоронили. И тут впервые я увидел отца Сергия. Стал сюда ездить к могиле владыки и с отцом Сергием общался. Поскольку я вырос в церкви, читал, пел, для меня и этот приход был как родной дом. Я стал помогать отцу Сергию за богослужением. Потом он мне говорит: «Иди служить к нам. Инженеров полно, а батюшек не хватает».

– То есть вы этот путь от псаломщика до диакона и священника именно в этом храме прошли?

– Нет, так нельзя сказать. Я с детства рос в церкви и все время везде как-то участвовал. Помогал отцу в церкви, когда был студентом. В другом храме помогал, в Пушкино. Как-то однажды даже хором управлял. То есть я привык, вырос так, понимаете. Окончил семинарию за год, потому что был довольно подготовленным. Знал Устав. Я мог наизусть прочитать шестопсалмие. Когда в этом живешь, то несложно. Понимаете, я церковной жизнью жил, она настолько стала моей плотью и кровью, что даже не задумываюсь: а как иначе?

И читать по-церковнославянски для меня было обычным делом. Когда еще в школе учился, начал читать одновременно и по-русски, и по-славянски. А молитвы я слышал, знал их на память. И когда мне текст показали, я стал читать их и быстро освоил церковнославянский язык. По литературе у нас была учительница, которая родилась в девятнадцатом веке, образование у нее было дореволюционное. Она берет у меня сочинение и говорит: «Кречетов, у вас в сочинении славянские обороты». Я мог сказать «яко» или что-нибудь в этом роде. Это наш родной язык, вообще-то. Сейчас язык засорен массой иностранных слов, которые многие не понимают, а эти слова понятные.

Так я и вырос с двумя родными языками: церковнославянским, языком наших пращуров, и современным литературным языком. Разделения между жизнью церковной и обычной вообще не было. Единственно, я не сквернословил, у меня такого не было. И в молодежных посиделках не участвовал. Но в кино ходил. Во-первых, кино было целомудренным, во-вторых, было интересно смотреть все эти фильмы: «Тарзан», про мушкетеров, ковбоев. Там о серьезных вещах шла речь, мужчины были как мужчины. Под впечатлением от виденного я на козу лассо набрасывал, метал ножи, топоры, двери исковеркал. Мне попало. Мы росли, как должны расти мальчишки.

– А в вашей уже семье, у ваших детей был телевизор?

– Не было. Это сознательная позиция. Я сам вырос без телевизора. На это еще деньги нужны, а мы жили скромно. И потом – зачем? Я вырос спокойно без этого, и дети мои тоже. Эрудированные люди – отец Тихон [18], отец Федор [19]. Телевизор иметь совсем необязательно. Человечество тысячелетиями жило без этой машинки, и умственное развитие было не хуже современного.

В нашей семье много читали. У нас бабушка, Царство ей Небесное, бывало, съест за обедом свою порцию быстро и, пока ребята там сидят, читает что-нибудь. Диккенса, например. Детям своим, внукам читала.

Сам я светской литературы читал очень мало. В тот период, когда я учился в школе, с нами жила Матрона Мамонтовна, монахиня с Украины. Вообще, монашеское имя ее Митрофания, постригал ее сам отец Иоанн (Крестьянкин). Она была послушницей чуть ли не до восьмидесяти лет. У нее были прекрасные духовные книги – епископа Игнатия (Брянчанинова). Она просила меня: «Валюшка, я безграмотная, ты мне не почитаешь?» Ну, я же грамотный, я, конечно, ей читал. И начитался Игнатия (Брянчанинова) – «Аскетические опыты», «Отечник». Там такая глубина, там такая ясность, что я после этого ничего не мог читать. Мне даже Достоевского не очень читать хотелось, много там страстей. А в аскетической литературе о добродетели, о духовной жизни говорятся конкретные вещи.

Мой папа любил изречение: «Христианство – это жизнь». И я так назвал цикл своих проповедей, выступлений. Там говорится, насколько настоящая духовная жизнь связана с нашей повседневной жизнью. Понимаете, существует искусственный и искаженный взгляд на соотношение духовной и мирской жизни. На самом деле духовная жизнь пронизывает все. И жить-то можно подлинно только ею. А все остальное – это, как у нас говорят, виртуальность или просто фантазии. Христианство же говорит конкретно о состоянии человеческой души, ума.

– Так кто же, батюшка, вас благословил на рукоположение?

– Отец Сергий Орлов. Он сказал, чтобы я сходил к архиерею. Я к нему пришел, тот ответил, что очень уважает отца Сергия, но им запрещено рукополагать людей с высшим образованием. Потому что политика такая была: духовенство должно быть безграмотное, необразованное, серое. В реальности это наоборот, конечно, было, но вот какие-то препоны и ограничения ставились. И тогда, поскольку моим свояком был профессор Московской духовной академии Константин Ефимович Скурат [20], то я с ним заговорил об этом. Он поговорил уже напрямую. Тогда – Царствие Небесное – Даниил Андреевич Остапов [21], личный секретарь Патриарха Алексия I [22], заместитель председателя хозяйственного управления Московской Патриархии, человек очень мудрый, подсказал: «Давайте инженером его возьмем». И я стал инженером при Патриархии.

– А что такое инженер при Патриархии?

– Тогда софринского производства еще не было. Но при Патриархии были мастерские. Там станки стояли. Одним словом, тоже меха ника. Делали всякую утварь церковную, свечи, ладан. И потом, уже как сотрудник Патриархии, я подал прошение о поступлении в семинарию. Поскольку я был довольно основательно подготовлен, сразу за четыре курса сдал, прямо по предметам сдавал.

– Матушка вас поддерживала во всем?

– Матушка, конечно, поддерживала. Когда я с ней познакомился, то уже думал о священническом служении, еще до разговора с владыкой Стефаном, до отца Сергия я об этом думал. У меня было такое горение, что вот готов был тут же пойти, пока еще учился. Времена были такие.

А потом я познакомился с ее духовным отцом Николаем Голубцовым [23]. Это был духовник блаженной Матронушки Московской. Он был удивительный человек святой жизни. Говорю ему: «Я хотел бы священником быть». – «Готовься». – «Я к этому готовился всю жизнь». Он мне сказал: «На ней женишься – будет сделан твой первый шаг к священству». То есть она – точно матушка. Она действительно матушка, я из-за нее-то и стал священником, через нее-то все и получилось.

– Вы жили довольно скудно, и матушка как-то смиренно относилась к этому.

– Что было, то было. Я вырос в нужде, и студенческие годы так же прошли. Что ели? Когда появился хлеб бесплатный в столовой и его можно было смазывать горчицей, это уже было счастье. За пятьдесят с лишним лет супружества у нас никогда не было разговора о деньгах. Никогда. Больше того, когда я работал уже инженером и у нас было трое детей (накануне моего рукоположения), думал, может, куда-то двигаться, как-то обеспечивать? Средств маловато, семья растет, а я один работал-то. Я говорю: «Может, перейти в другое место? Там в командировки нужно ездить, но буду больше получать». Она говорит: «Нет. Мы как-нибудь проживем, только лучше будем вместе». Я благодарен ей за это. И действительно, Господь дал постепенно.

Жилищные условия поначалу были стесненные. Пока детей не было, мы снимали комнату. Там, где матушка жила, трое уже были прописаны, четвертым меня прописали – в комнату 14,8 квадратных метра в коммунальной квартире. Соответственно, общая кухня там и все остальное. Теперь не понимают этого. Потом нам дали на Трифоновской улице двухкомнатную квартиру – двадцать семь квадратных метров. Это уже роскошно было. Потом у нас дети пошли. И всего их семеро. И сейчас – тридцать четыре внука.