Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич. Страница 103

Поздно вечером диакон Такахаси приходил извиняться, что так говорил на Соборе.

6/18 июля 1896. Суббота.

Вот что называется трудовой день: с пяти часов утра до десяти с лишком вечера точно в котле кипишь! Таков всегда следующий день после Собора: катихизаторы массою стремятся разлететься; с каждым нужно попрощаться и сказать каждому то, что именно ему следует, и дать каждому, что ему нужно…

Сегодня, между прочим, меня до крайности изумил и немало опечалил факт, показывающий, на каком низком уровне понимание церковных дел, или вообще резонабельности стоят все наши лучшие люди в Церкви. 20 священников и 8 кандидатов богословия делали трехчасовое совещание о преобразовании Семинарии. Сами они взялись за это дело, даже без моего сведения о том. В половине двенадцатого зовут меня в собрание и предлагают сделать преобразование, сейчас решенное ими. Но какое же? Разделить Семинарию на «сейсоку–ква» и «хенсоку–ква»; первую опять подразделить на «фуцуу» и «сенмон»; курс «фуцуу» — пять лет, «сенмон» — три года. Курс «хенсоку», где будет идти все преподавание на японском языке — тоже три года. И ни единый не спросил у почтенного собрания, можно ли строить дом без материала?.. У нас вот ныне едва набралось пятнадцать мальчуганов в Семинарию, — да и те еще все ли приедут? Как это их разделить на три стада? Из этих пятнадцати верно четыре–пять дотащатся до окончания курса, как ныне пять в шестом классе, а если их еще натрое разделить, то будет ли и то? Притом пять лет «сейсоку фуцуу» — это почти то же, что академический курс; но поступят ли к нам кончившие в средних учебных заведениях? До сих пор еще не было такого случая… Точно аэронавты, по воздуху плавающие! И это вот суть Церкви — все священники и наставники с академическим образованием! Никто из последних не пристал к священникам: «Да дайте же учеников»; никто из первых не сказал последним: «Да рассуждайте же основательно о школе, коли вы наставники!» И тут еще пункт: «дать кончающим в Семинарии большее жалованье, отметить их»; когда эти же самые священники жалуются на бесплодность, никуда не годность кончивших Семинарию и прямо сделанных «секденкёося» — Яков Томизава, Моисей Симотомае, Фома Исида и прочие. Просто тут только руками разведешь, видя, какие пешки наши священники и какие болваны наши академисты, а отчасти, может быть, и негодяи; Даниил Кониси–то, по крайней мере, прямо принадлежит к последней категории, с его мерзейшею ложью, будто с наставниками ни о чем не советуются, их мнения не уважают, против чего тут же пункт «отдать все школьное дело совету наставников и их решение считать важным и великим (дзиудайнару)». Об отношении Епископа к Семинарии ни слова, да и какое же отношение, коли он только батрак для них!

7/19 июля 1896. Воскресенье.

До литургии прощание с катихизаторами. За литургией Алексей Савабе рукоположен во диакона. После литургии отслужили панихиду по нашем Посланнике Михаиле Александровиче Хитрово. Все христиане, бывшие за литургией, помолились; между прочим, из Посольства были три секретаря, был еще доктор Кебёр.

До вечера без перерыва прощание с катихизаторами и прием разных гостей.

Если позволяется миссионеру иногда уставать, что сегодня я могу сказать, что устал.

Что страшнее смерча? А отчего он? А от встречи двух ветров. Итак, если дует ветер злобы, подлости, глупости, то не возмущаться и не воздавать навстречу ветра гнева, тогда дрянной ветер разрешится сам собою в ничто; иначе — ломка и гибель, а после — угрызение и терзание. Сохрани меня, Господи, от гнева и дай спокойствие капитана, плывущего по неспокойному морю!

8/20 июля 1896. Понедельник.

Продолжение того же прощания с уходящими катихизаторами и священниками, удовлетворение разных просьб и так далее — целый день и вечер.

Утром чуть не потерял равновесия духа от разговора с этим Сасагава, который, как стад священником Сендая и окрестных Церквей, точно пробкой закупорил Сендай и Церкви: никого в школы к нам от него; а сам же говорит, что он — первый виновник нелепых предложений третьего дня о школьном преобразовании. Ни стыда, ни совести и ни малейшего радения о Церкви! Спокойно, но не без резкости высказал ему все. Затем, так как очень уж мутило, чтобы не сорвать на ком–нибудь сердца, ушел в библиотеку и с полчаса шагал по камням, пока размышлением и молитвенными возгласами не привел душу в спокойное состояние, а на лицо не нагнал улыбку.

О. Иоанн Оно уходил в заштат по болезни. Правда, болен геморроем, но больше ленив: у нас такие служат. Его же сколько ни упрашивал — хоть бы здесь при Соборе состоять и иногда отслужить или сказать проповедь, — не нравится, а нравится жить где–то в провинции без всякого дела. Между тем нужно его содержать с семьей, нельзя же навести нарекание на Церковь, что она оставляет без призора своих немощных служителей. Горе с ними!

9/21 июля 1896. Вторник.

Почти все уже разошлись. Священникам, между прочим, дал по бутылке церковного вина и елея — то и другое по 40 сен — полученных недавно из Афин чрез посредство о. Сергия Страгородского, с тем, чтобы они, посоветовавшись с своими прихожанами, сделали заказы, которые все вместе будут мною препровождены в Афины с просьбою новой высылки.

Срок пребывания в гостинице прибывших на Собор кончился вчерашним днем. Сегодня принесли счет: оказалось за 124 священника и катихизатора: 449 ен 36 сен. Начали прибывать с 5 июля нового стиля.

Три дня уже ветер и дождь, часами очень сильные.

10/22 июля 1896. Среда.

Утром, когда пришел прощаться о. Симеон Мии, много я высказал ему горьких мыслей, волнующих меня по поводу собрания священников и учителей–кандидатов для рассуждения о школьном деле. Весь мозг Церкви — и такой гнилой!

Ужели исполнится злорадное предсказание католических патеров, высказанное ими покойному посланнику Давыдову: «Умрет нынешний начальник Миссии, и Греческая Церковь здесь разрушится»? А, по–видимому, так. Три часа мелется нелепейший вздор, или говорится прямая ложь (которую порол Кониси, будто я стесняю учителей, тогда как совершенно наоборот), и никто — ни единый из заседающих отцов и мудрецов, не нашел, вопреки сему, ни слова здравого смысла, ни тени справедливого суждения! Действительно, умри я сегодня — завтра что последует и по училищам, и по Церкви?… — Голос у меня пересох от горького и долгого разговора; наконец; жаль мне стало о. Симеона, который сначала посмеивался, а потом тоже приуныл от положения Церкви, — и дал я ему все, что он просил: и книг для преподавания русского языка, и облачений, и икон, и бутылки вина и елея.

Бурною погодою испорчены железные дороги на север и на юг, так что сегодня не могли отправиться ни о. Борис Ямамура и прочие, ни о. Симеон Мии и другие.

11/23 июля 1896. Четверг.

Приготовление книги для записей выдачи и рассылки содержания и прочего.

Петру Исикава, редактору «Сейкёо–Симпо», дал мысль, чтобы он к Собору 1900 года написал историю Православной Церкви в Японии. За четыре года может корреспонденциею с Церквами собрать материал. Может даже для того сделать путешествие по Церквам, чтобы на месте лучше все узнать и записать. Теперь еще живы старики — первые христиане — свидетели первых следов благодати Божией, созидающей Церковь. Нужно собрать именно живые факты, знаменательные случаи, чудесные явления, которых немало уже было. Лет чрез десять–пятнадцать, когда первое поколение христиан сойдет в могилу, почти все это будет утрачено, и вместе с тем сколько назидательности будет утрачено!

12/24 июля 1896. Пятница.

Вчера и сегодня — первые настоящие летние дни, жаркие и тихие.

Дела Собора почти все окончены.

Текуса, дочь покойника о. Иоанна Сакаи, настоятельно просится сюда в Женскую школу, чтобы быть полезной преподаванием чего–нибудь, или же приготовиться в диакониссы — проповедницы женщинам; двух малых своих детей, говорит, может оставить на попечение тети, в Хакодате. Сестра её, Матрона Кимура, приходила просить о ней. Я сказал, чтобы Текуса сама написала ко мне.