Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич. Страница 185

Смотрел послеобеденные занятия в школах: гимнастику новый учитель очень хорошо, занятно преподает в Женской школе и Семинарии, там и здесь с песенками и разными развлекающими и смешащими артикулами; китайско–японского языка классы идут исправно: учители вовремя явились и хорошо вели объяснения; ученики также найдены в порядке.

21 октября/2 ноября 1897. Вторник.

Праздник Восшествия на престол государя Императора Николая II. Был и я в Посольской нашей Церкви на Литургии и потом служил с о. Сергием Глебовым молебен. После завтрака барон показал подарки, присланные нашим Государем Японскому Императору в ответ на подарки нашему Государю в Коронацию. Грифон с часами из дорогого сорта нефрита — на письменный стол, украшением, — оказался разбитым в дороге; поэтому поднесение подарков остановлено, пока из России получится другой. Прочие вещи: серебряный чайный сервиз, ликерный серебряный прибор, ваза для цветов на обеденный стол, с зеркалами под нее, подсвечники, — для Государя и ручное зеркало и ящик — резной из камня для Государыни, — все массивного серебра, но сравнительно с тонкостью японских орнаментальных поделок — грубой работы. Подарок вообще — не являющий ни внимания, ни щедрости Русского Императора. Что это в сравнении с тем, что оказано было Сиамскому Королю в России! А в Японии, что ему сделали в Оцу? Не скоро изгладится след сего несчастного события, столь позорного для Японии!

О. Алексей Савабе приходил рассказать о своей Церкви. Посоветовал ему поместить катихизатора Фому Исида в Иоцуя на место Като, а сего в Аояма на место Исида. Жалуется о. Алексей на неопытность Като и негодность его для такого большого прихода, как Иоцуя, а сам держит лучшего м наиболее опытного из своих катихизаторов Фому Исида в Аояма, где христиан совсем мало…

С шести часов была в Соборе всенощная по случаю завтрашнего японского гражданского праздника; пели причетники; молились все учащиеся. Мы с Накаем занимались дома переводом.

Иван Акимович Сенума просил для учеников сделать занятным сегодняшний вечер — насколько его останется от всенощной — для приготовления уроков на послезавтра с тем, чтобы завтра вечером ученики не занимались, — устанут–де от дневных прогулок. Я согласился с тем, чтобы это было в виде опыта: пусть учителя посмотрят послезавтра, приготовлены ли были уроки? Если окажутся исправными ученики, то можно и вперед разрешать им это. Еще: чтобы завтра к пяти часам вечера, то есть в сумерки, все непременно были дома, — и пусть отдыхают, ведут беседы, сочиняют энзецу, кваси и тому подобное. Бродить же по городу вечером мальчикам опасно в нравственном отношении, как уже показал опыт.

22 октября/3 ноября 1897. Среда.

По случаю японского гражданского праздника с семи часов была Литургия, которую служили три иерея и пели оба хора; на благодарственный молебен выходил и я.

Погода все эти дни стоит чудно хорошая: тихо, солнечно, тепло, — учащимся хорошо было гулять.

Русский гость из Корсаковска, на Сахалине, Гавриил Амосович Крамаренко был; тамошний рыбопромышленник. Рассказывал, что наши христиане, бывшие с о. Петром Ямагаке, весной, в Корсаковске получили для рыбной ловли такое место, которое до сих пор никому, в том числе и просившему его Крамаренко, не было отдано: место в заливе, в который впадает река, по берегам которой деревни поселенцев; ловля в заливе преградит ход рыбы в реку, чем обезрыблены будут все вверх лежащие деревни. И такое место отдано было губернатором нашим христианам, в уважение просьбы японского священника, за которого стал просить там еще русский священник, и потому что они дали обещание треть барыша от ловли отдавать на дело распространения Христовой веры в Японии! К несчастию, христиане наши не оказались достойными сей милости. «Почему–то рыбы не ловили они в только что кончившийся лов; едва ли останется за ними это место, так как губернатор переменился; и многие ропщут на дозволение, данное прежним губернатором», — рассказывал Крамаренко. Не ловили христиане сами потому, что перессорились между собою; но ловил вместо них язычник где–нибудь в другом месте, еще лучшем, чем то, о котором говорил Крамаренко; ибо Симода продал кому–то право ловли за тысячу двести ен; купивший же, разумеется, маху не даст. Крамаренко даже и не знал, что наши христиане, кроме места, которое он разумел, получили еще пять. Говорил еще он, что в Хакодате язычники, имеющие ловли на Сахалине (все они знакомые его, — и угощали его в Хакодате), очень бранят о. Ямагаке, — называют его бонзой–шарлатаном, очевидно, приписывая ему успех наших христиан в просьбе на Сахалине, что может быть и правда, но в чем он–то сам, по моему искреннему убеждению, останется совершенно невинным, невинностию простака–добряка, невинностию (можно сказать) мертвой скрыпки, на которой всякий, взявший ее в руки, может наигрывать все, что ему вздумается, — Крамаренко родом из Астрахани, куда ныне направляется, чтобы основать Компанию, добыть капитал и ввести его в дело для расширения начатого им промысла; начал он его без всяких средств, прибыв на Сахалин четыре года тому назад с одною лишь опытностию в рыбном деле и духом предприимчивости. Ныне дело его доведено до такого состояния, что генерал–губернатор Духов–ской, недавно посетив Сахалин, высказал ему большое одобрение, обещал выхлопотать казенную субсидию, снялся, стоя вдвоем с ним, велел одну падь назвать его именем и прочее.

23 октября/4 ноября 1897. Четверг.

Из Иннай Илья Накагава извещает следующее: пришел он там к Курита, состоятельному земледелу, пошел потом к Мисима, бродячему человеку, и узнал, что звали они проповедника — не в видах учиться христианской вере, а в видах открыть прилив денег в свою местность для разных благотворительных целей, ибо слышали они, что как только кто заявит желание слушать христианство, так тотчас дают много денег; думали они, по крайней мере, десять тысяч ен получить тотчас же. Думает Илья, что это инициатива бедняка Мисима, а не Курита. Когда он разубедил их в их чаянии и предложил слушать вероучение, то послушали и сие, но, видимо, не к утешению Ильи, ибо он пишет, что возвращается восвояси.

Говорил секретарь Нумабе, когда читал просьбу о катихизаторе из Иннай: «Ох — что–то похоже на Цицибу!» Так и вышло, хотя я чаял лучшего. Впрочем, и в Цицибу же остался след призыва нас туда, — отчего тому не повториться теперь? Напишем к Курита, чтобы коли истинно пожелает слушать Христово учение, известил, — будет послан катихизатор.

Иван Акимович Сенума приходил сказать, что присланы двое учеников в Семинарию из Оота, в Мито, — один из коих своекоштным, — «имеет–де, по окончании курса, вернуться домой». Но куда же теперь! Опоздали. Пусть явятся для приема, коли хотят к первому сентября будущего года. Сенума говорит, что все учителя того же мнения.

Жаловался еще Сенума, что у него сапоги украли из ящика у входа. Вероятно, вор пробрался под предлогом осведомиться о школьных правилах. Сказал я, чтобы дворник строже смотрел за входной калиткой, и чтобы он давал экземпляры школьных правил спрашивающим оные, которые в таком случае не будут иметь предлога идти далее во двор.

24 октября/5 ноября 1897. Пятница.

Утром отправился катихизатор Петр Ока, ученик старшего курса Катихизаторской школы в Ханамаки и Сима на проповедь, вместе с Моисеем Ицикава. Скажет Ока катихизации, от начала до конца, по Осиено кагами тем, которые, по словам Моисея, просят учения (двенадцать человек в Ханамаки, три дома в Сима); прибудет потом о. Борис Ямамура преподать крещение тем, кои пожелают, и, по испытании, окажутся достойными сего; за сим Петр Ока вернется в школу оканчивать свой курс. Так положено; а Бог даст, увидим потом.

Авраам Ионеяма из Хиросима пишет, что есть желающие слушать учение, и он будет учить их; но что Лука Кадзима окончательно паралитик: не может ни говорить, ни владеть кистию; не владеет почти совсем ни руками, ни ногами.