Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич. Страница 211

12/24 апреля 1898. Фомино воскресенье.

Богослужение соборне совершено мною с четырьмя иереями. Христиан совсем мало было в Церкви, должно быть потому, что дождь рубил с раннего утра (и рубит до сих пор, — восьмой час вечера).

Часа в три я пошел в Женскую школу с шестьдесят пятым номером «Уранисики», где неприличная статья касательно Сенума, и письмом семинаристов по поводу ее. В комнате Анны старухи, больной и лежащей в постели, нашел трех учительниц: Елисавету Котама, Надежду Такахаси и Евфимию Ито. Сказал им следующее:

— Вчера я говорил с вами, думая, что у вас вражда только в сердце; но, прочитав эту статью (указывая на развернутую, исчерченную красным статью в «Уранисики»), нашел, что вражда имеет отношение не только к сердцу, но и к голове; вы в заблуждении, не понимаете, или извратили истину; оттого вам кажется, что вы стоите за правду, но вы — за неправду; думаете, что служите Богу, но противитесь Богу и его Закону. Поняв это, я пришел объяснить вам истину, — это моя обязанность как учителя вашего. Итак, слушайте и хорошенько вникните в мои слова. В деле брака что важнее: обещание или любовь? Редко, но случается, что эти два нравственные элемента сталкиваются; тогда чему следовать? Положим, у вас (обращаясь к Елисавете) сын; высватал он невесту; вы и родители ее согласны, и все дали обещание праздновать свадьбу. Но вдруг ваш сын приходит к вам и говорит: «Я поторопился сватовством и обещанием; ныне я встретил другую девушку, к которой почувствовал глубокую любовь, и чувствую, что должен жениться на ней; не могу быть счастлив с другой, хотя и дал ей обещание, ибо не люблю ее; прошу взять назад обещание, хотя это тягостно, и женить меня на той, которую полюбил и которая также любит меня». Что бы вы сказали сыну и что бы сделали?

Молчит Елисавета, сколько ни добиваюсь ответа; обращаюсь к Надежде, — молчит и она; Евфимия тоже. К Анне:

— По старому японскому обычаю нужно держать обещание, — отвечает старуха, видимо, натверженное ей, ибо ослабела сама и телом, и душой, к глубокому сожалению.

Тогда и Елисавета начала путать в том же роде, но и туда, и сюда, — мысли, точно спутанные нитки.

Я продолжал:

— Не японский только обычай крепко держать обещание касательно брака, но еще более — европейский; тем более, что в Европе брак не так легко расторжим, как в Японии; поэтому и обещания заключаются со всевозможною осторожностию, а потому и расторгать обещания приходится чрезвычайно редко. Однако же приходится. И это потому, что основание брака — любовь, а не обещание. Обещание заключается людьми и иногда бывает ошибочное; любовь дана Богом как закон брака. Закону Божию нужно повиноваться, иначе человек будет наказан за нарушение. Положим, человек женится не на той, которую полюбил, а на той, которую не любит, но дал обещание жениться. Что дальше? Взаимная нелюбовь мужа и жены, отсюда — ссоры и всякий разлад, часто прелюбодеяние с той, которую любит, иногда и убийства. В Японии же самое обычное явление разводы — отчего главное, как не от браков по Закону Божию. Возьмем с другой точки зрения. «Обещание нужно хранить и ни в каком случае не изменять ему», говорят. Но вот я взял обещание у Елисаветы «исполнить одну мою просьбу», не подозревая ничего дурного, она дала его. А я потом: «пожалуйста, убей Надежду», скажу. Исполнит ли она обещание? Едва ли. Отчего? Скажет: «Бог не велит это, — заповедь Божию не могу нарушить из–за данного обещания»; стало быть обещание нужно нарушить, когда оно становится вразрез с Божиим Законом. В браке то же. —

Взглянем и с новой точки. Исполнил бы человек обещание, женился на нелюбимой, а не на той, которой отдал (невольно, положим) сердце. Что бы он принес в брак? Одно тело, не душу: стало быть, это не был бы настоящий человеческий брак, Богом определенный людям, в котором «два в плоть едину»; души человека тогда не было бы. Это–то и было бы прелюбодеянием (в котором вы несправедливо ныне укоряете Елену, называя ее в статье «инпу»). Но таких браков по обещанию — одних телесных — к несчастью, много совершается; и в Токио есть Ёсивара, где женщины, по обещанию, отдают свои тела мужчинам, не участвуя в этом душой. Браки кошек, собак и всех животных — в том же роде.

Итак, если сталкиваются, к несчастию, данное обещание и после возникшая любовь, то нужно следовать внушению любви и нарушить легкомысленно данное обещание. Конечно, это — несчастие и большая печаль для обеих сторон, но тем не менее нужно перенести это временное несчастие, а не нарушить Божий Закон и чрез то испортить свою жизнь временную, а может и вечную, да еще и не свою только, а своего потомства.

Прилагая это рассуждение к нашему обстоятельству — браку Сенума и Елены, последняя правильно поступила, отказавшись от прежде обещанного брака с твоим младшим братом (обращаясь к Надежде) и выйдя за Сенума, к которому повлекла ее любовь. Нехорошо она поступила только в том, что не сказала этого прямо, — что по любви выходит за Сенума, а приплела «ёоси», родителей и прочее. Но это до некоторой степени извиняется стыдливостию молодой девицы. Вы же теперь еще больше виноваты против нее вашими грубыми писаньями, названьями ее блудницей, ее мужа вором и прочее. Правы и семинаристы, возмутившись против ваших писаний, бесчестящих их коочёо; вот прочтите их письмо и посмотрите, что я надписал на нем на вашей статье…

В шесть часов была всенощная, которую пели причетники.

13/25 апреля 1898. Понедельник.

С семи часов Литургия заупокойная, потом панихида; пели ту и другую оба хора; чашек с кутьей было на четыре столика и четыре классных длинных стола из школы; христиан в Церкви много; стояли за панихидой с купленными свечами; поминовение имен было разделено между всеми дьяконами, на все эктении; таким образом каждое имя произнесено было вслух молившихся; священники же на возгласах громко произносили столько имен, сколько осталось от тайного чтения после диаконов тех списков, которые иподиакон Кавамура передавал им. После службы священнослужащие с христианами отправились на кладбища, распределив служение на два дня, так как сегодня задень не успеть. К сожалению, дождь, не переставая, идет все время: день и ночь.

Иван Акимович Сенума пришел и говорит:

— Ученики не перестают волноваться и хотят, чтобы публично нанесенное оскорбление коочёо Семинарии было публично и снято.

— Что ж, и в этом они правы. Только публичность не должна простираться дальше малого круга читателей «Уранисики». Напишите статью, исправляющую ложный взгляд на основание брака, заключающийся в № 65. (И продиктовал ему вышеизложенные мысли, вчера толкованные учительницам). Этого и довольно; статью поместить в следующем номере «Уранисики»; личных намеков в ней никаких не должно быть; тон — спокойный, учительный. Это и будет то, чего желают ученики, и что, действительно, хорошо сделать.

— Не поговорите ли сами с учениками, чтобы успокоить их?

— Довольно пока и вашего авторитета. Разъясните им все, что я сказал, и скажите, чтобы были благоразумны.

Секретарь Нумабе потом изумил меня известием, что, тогда как другие учительницы приняли вчерашнее мое вразумление, Надежда Такахаси, напротив, еще больше ожесточилась; упорно отстаивает свою статью (она под псевдонимом, но теперь выяснилось, что Надежда писала ее) и со злости и упорства слегла в постель. Нумабе, слыша все это от Анны — начальницы, сказал, как свое мнение, что, вероятно, Надежде придется оставить школу, если она противится в деле учения епископу. Вот уж неожиданность! Двенадцати лет взятая в школу и уже двенадцать лет служащая учительницею в ней; отказавшая многим женихам из желания посвятить себя на служение Богу; всегда примерная в поведении, очень любящая учениц и нежно заботящаяся о них; никогда дурного слова от меня не слышавшая, напротив, всегда уважаемая и приветствуемая, всегда ставимая в пример другим и служившая предметом похвалы и доброго слова пред русскими христианами; бывшая такою смиренницею, такою благочестивою, — эта девушка — ныне точно помешавшаяся от злобы к бывшей подруге — Елене, и от упорства в своей неправде! Думал я, что это — разлад их временный, легкий, — скоро все пройдет и станет по–прежнему; Анна–старуха говорила: «Предоставьте мне, — я помирю их, — не входите сами в это дело». Оказывается, что наше с ней знание людей — гроша не стоит! Век живи, век учись. Надежда Такахаси — новый вид, о который сокрушилась наша опытность и наша самоуверенность.