Святитель Василий Великий. Книга 1. Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Бесед - Великий Василий "святитель". Страница 40

А чтобы яснее было утверждаемое мной, исследую сочинение его, разобрав по частям. И во-первых, рассмотрим исповедание веры, на которое он ссылается, изложив собственными его словами.

Евномий. Но, предложив наперед издревле имеющее у отцов силу благочестивое предание как верный указатель и правило, будем пользоваться сим точным образцом для проверки при рассуждении о нашем предмете.

Василий. За сим приводит исповедание веры, излагаемое так.

Евномий. Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, из Которого все (1 Кор. 8:6), и во единого Единородного Сына Божия, Бога Слово, Господа нашего Иисуса Христа, Которым все (1 Кор. 8:6), и во единого Духа Святого, Утешителя.

Василий. Потом тотчас присовокупляет…

Евномий. Итак, для всякого, кому желательно казаться или быть христианином, если в краткости сказать существеннейшее, самая простая и общая вера есть следующая.

Василий. Впоследствии скажем о противоречии, заключающемся в словах его, и о том, как бесстыдно прекословит само себе утверждаемое им. Но прежде напомним себе, что этот самый человек в предыдущих словах со всей надменностью обещал нам предложить истину, обнажив ее от всех покровов. Итак, написано ли здесь где-нибудь: «Веруем, что нерожденность есть сущность Бога всяческих» или «Веруем, что Единородный не одинаков с Отцом по сущности»? Ибо это написал бы Евномий, если бы не закрывал своего мудрования никакой обманчивой завесой. Но думаю, что, употребляя всякое слово с хитростью, умалчивает он о своем мнении, чтобы, высказав оное неприобученному слуху, не лишить себя доверия и доступа. При этом он выставляет исповедание веры отцов, которое, по умеренности употребленных в нем выражений, не может противопоставить какого-либо препятствия общей цели его сочинения и которое легко согласовать ему со своим мнением, под видом истолкования обратив слово к тому, что он замыслил прежде.

А что сие справедливо, видно с первого взгляда. Ибо, изложив исповедание веры отцов, он тотчас переходит к его изъяснению, в качестве предлога выставляя что-то другое и особенно то, что оно недостаточно к освобождению его от обвинения. Итак, для чего же предложил ты это исповедание, а не приступил прямо к тем доводам, которые и точны, и могут освободить тебя от обвинения? Ныне выставляется [это исповедание] как безопаснейший критерий истины, но вопреки тому поправляется, как будто в нем нет ничего здравого. Но всякому известно, что к своему мудрованию, как к увлекающей на смерть удочке, присоединяет он наподобие приманки простоту веры, чтобы неопытные, бросаясь на видимость, по неосторожности были пронзаемы злом нечестия. Но, чтобы не показалось, что он без необходимости берется исправлять исповедание веры, которое сам почтил чрезвычайными похвалами, смотрите, как он, будто бы забыв собственные слова свои, очерняет сие исповедание.

Евномий. Итак, для всякого, кому желательно казаться или быть христианином, если в краткости сказать существеннейшее, самая простая и общая вера есть следующая.

Василий. Скажи же мне, неужели благочестивое предание отцов, это правило, как сам ты назвал, этот указатель, несомненный образец для поверки суждений, теперь называется у тебя орудием обмана, искусством притворства и чем-то подобным сему? Ибо если оно прилично не истинным христианам, но тем, для которых предпочтительнее казаться, нежели быть христианами, то можно ли о нем заключить что-нибудь иное, кроме сказанного? Ибо кто, не повредившись в уме, станет утверждать, что мерило прямизны можно найти у людей с искривленной душой и указатель истины у врагов истины? А те, которым именоваться христианами предпочтительнее, нежели быть ими истинно, облекаясь в сие притворство для обольщения многих, далеки от всякой прямизны и истины. Кривое не может сделаться прямым [390] как говорит Екклесиаст (см. Еккл. 1:15), и тем, которые для жизни избрали ложь, непригодны образцы истины, как сие представляется Евномию.

5. Но, по сказанным мной причинам, он вошел в столь очевидные противоречия, чтобы, хваля веру, подать мысль о своем общении с отцами в благочестии

и опять, порицая ее, открыть себе путь к истолкованию. Поэтому и правилом ее называет, и говорит, что она имеет нужду в точнейшем добавлении. Но сие же самое оказывается знаком и крайнего невежества, если сравнить одно с другим. Ибо правило и указатель, доколе они ни в чем не имеют недостатка, чтобы им быть правилом и указателем, дотоле, мудрейший, не допускают никакого дополнения для своей точности, ибо добавление делается по причине недостаточности. Будучи же несовершенными, они, по справедливости, не могут иметь и этих наименований. Но довольно об этом.

Теперь рассмотрим учение, какое предлагает он о Боге.

Евномий. Итак, и по естественному понятию, и по учению отцов исповедуется нами единый Бог, и не от Себя, и не от иного кого происшедший. Ибо то и другое равно невозможно, потому что, сообразно с истиной, производящее должно существовать прежде происшедшего, а производимое быть вторым по производящем. Но как ничто не может быть первоначальнее или позднее себя самого, так ничто иное не может быть прежде Бога; иначе бы [само] это иное, в отношении ко второму после него, имело достоинство Божества.

Василий. Итак, для чего внес я сюда всю его речь? Чтобы ясно была видима любовь к пустословию, какую этот человек показывает во всем [своем] сочинении. Сам он сказал: «По общим для всех понятиям [391] ясно, что Бог нерожден»; и потом усиливается представить на сие доказательство, поступая подобно тому, кто в ясный полдень вздумал бы имеющим здоровые глаза доказывать из разума, что солнце светлее небесных звезд. А если смешон доказывающий из разума познаваемое чувством, то как не обвинить в подобной глупости человека, который учит тому, что признается по общим первичным для всех понятиям? Ибо сие для здравомыслящих, конечно, гораздо достовернее видимого зрением. Поэтому если бы кто с бесстыдством восстал против этой истины и начал утверждать, что нерожденный родился или от себя, или от иного, то пустословие Евномиево имело бы еще, может быть, некоторое извинение. Если же до настоящего дня никто из чуждых нашего учения и из тех, которые в самой Церкви восставали против истины, не впадал в такое тупоумие, чтобы оспаривать нерожденность нерожденного, то не вижу, какая польза сих рассуждений. Или действительно нужны Аристотелевы и Хризипповы умозаключения [392] для нашего научения, что нерожденный не родился ни сам от себя, ни от иного, что он не старее и не моложе самого себя? Итак, к чему же клонятся у него слова сии? Мне кажется, что он при всем том, как человек догадливого и превосходного ума, дает видеть своим последователям, с какой проницательностью подмечает он несообразное и с каким еще большим остроумием разрешает подмеченное, а потому, хвастаясь оборотливостью в словах, пускается в тонкости, доказывая, что нерожденный не родился ни сам от себя, ни от иного. При этом и здесь не забывает он своего искусства, но, останавливаясь на том, что всеми признано, полагает как бы некоторые основания для последующего своего учения. Ибо не без намерения им сказано: «сообразно с истиной, производящее должно существовать прежде происшедшего», но указал он на сие, чтобы в учении о Сыне предварительно было уже признаваемо, что Сын рожден Отцом впоследствии, так как производящее старше [393] происшедшего, а также чтобы из сего можно было вывести следствие, что Сын рожден из не сущих [394]. Но обличение нечестивого учения о Сыне будет [приведено нами] на своем месте.