Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - Грищенко Александр Игоревич. Страница 42

Теперь Гриша застопорился на Сусании. Но тут у него не возникало никаких ассоциаций, кроме пожилой и властной Сусанны Яковлевны, которая вела у них в университете культуру речи. «Сусания, Сушания, Шушания… А если так? Сусания, Сисания, Сизания… Опять не то. Сусания, Ссания, Суания… Ну ясен пень, Суания — так же, как у Анастасия Апокрисиария! Какой же я дурак! Конечно, апостол поднялся по Риони в Суанию-Сванию-Сванетию, откуда перевалил в Аланию, а оттуда спустился в Фусту. Но Епифаний-то, верно, не был в Алании… Зато, зато… он был в Схимаре!

Ура, всё сходится! Епифаний добрался из Трапезунта до Фасиса — не реки, а одноимённого города: он упоминает его во втором путешествии Андрея. Фасис — это около нынешнего Поти, где-то на дне Палеостомского озера. Оттуда он по Риони поднялся к сванам. Странно, конечно, что, по Епифанию, над ними господствуют женщины, — сейчас там всё наоборот. Впрочем, что тут гадать? Ведь это древняя легенда о народе «женоуправляемых» мужчин: античные авторы рассказывают её и об истрийцах на Адриатике, и о варварах в Ливии, и о части сарматов, и о пиренейских иверах. Наверное, Епифаний просто перенёс это предание на иберов кавказских, называет же их преспокойно Геродот — а вслед за ним и Псевдо-Епифаний — эфиопами.

А потом Епифаний пошёл в Схимар. Где же был этот Схимар? Анастасий Апокрисиарий сообщает: «близ народа алан», Феодор Спудей: «близ вершины Кавказа, выше которой нет горы на земле». Пусть это и не обязательно Эльбрус, но уж точно Главный Кавказский хребет, на что указывает и соседство с аланами. Что же мы имеем к югу от хребта? Поскольку в Сванетии точно нет византийских крепостей, то остаются опять только верховья Кодори. Клычская, Сакенская, Чхалтинская крепости не подходят… Что же остаётся?»

Только Гриша закрыл глаза, чтобы ещё раз пробежаться памятью по дедовской километровке, как вдруг его вырвал из раздумий резкий голос, переходящий почти в крик:

— Сдаём рукописи!

— Да подождите же! Полчаса ведь почти до закрытия! — раздались с разных сторон голоса читателей.

— Я что, до семи часов за такую-то зарплату сидеть тут с вами буду?! — громогласно парировала блондинка-библиотекарша и, собрав свои пожитки, гордо покинула читальный зал.

Через пару минут на ей смену пришла кроткая седая старушка. Возмущённые жалобы читателей на вконец охамевшую сотрудницу она восприняла с грустным вздохом:

— Что ж я с ней с такой поделаю! Нашли б вы мужа нашей Саше!

Грише стало обидно, что за целый день он так почти и не продвинулся в чтении славянского жития, и в оставшиеся минуты решил глянуть, много ли там ещё осталось:

«Андреа же, оставив Симона с у ченикы, сам иде в Зихию. Жестоци же человеци илюти, и доныне неверии полма. Хотяаху Андреа убити, аще быта не ведали его не имуща имения и кротость и страсть ему. Таче оставив я, иде в Сегду горнюю. Человеци же ти смерни, кротци, с радостию прията слово».

Лаврская рукопись оказалась исправнее той, что пользовался в конце девятнадцатого века академик Васильевский: в той на месте Зихии стояла загадочная Горавазгусия. Сложнее дело обстояло с «Сегдой горней». В греческом тексте на этом месте были «верхние сугдаи», но и они не решали проблемы. Ведь иранское племя согдов или согдиан жило не на Северном Кавказе, а в далёкой Средней Азии. Грише припомнились потомки этих согдиан в Бухаре — завёрнутые в драные халаты старики, беспрестанно пьющие зелёный чай и курящие дурман-траву, чтобы спастись от всепроницающего летнего зноя; накуривались они так, что их в самую жару трясло от холода, и они всё сильнее и сильнее кутались в свои ватные чапаны.

Правда, были ещё крымский город Сугдея — нынешний Судак да разрозненные упоминания неких сугдов-сугдеев-сугдаев в «Романе об Александре», в списках епархий Константинопольской церкви и в славянском житии Константина Философа и его «Похвале Богородице», где сугды упомянуты среди народов, славящих Христа и Богоматерь на своём языке. Вон и греческий писец Ватиканской рукописи Епифаниева жития переделал согдиан в косогдиан, похожих на касогов русских летописей.

«А может, Епифаний просто хотел поместить куда-нибудь согдиан из апостольского списка Псевдо-Епифания? У Псевдо-Епифания были «согдианой», а наш Епифаний, допустим, переделал их в «сугдаи ано», то есть «сугдаи сверху»… Ведь поместил он скифов в Синопе, где их от роду не было? Да ещё с людоедами сопоставил…

Впрочем, саков из того же апостольского списка у Епифания-то нигде нет! Хотя во второй редакции жития он и заменил их на понятных «горсинов», то есть грузин… И откуда взял он кротость «верхних сугдаев»? С дикими зихами-то всё понятно: они издревле считались разбойниками и пиратами. А вот сугдаи?.. Да и существовали ли они вообще? Может быть, они такие кроткие и христолюбивые от близости к Боспору, где издревле была епископия? Кстати, анонимный перипл Понта Эвксинского в середине шестого века — наверное, с таким или примерно таким дорожным указателем и путешествовал сам Епифаний, — так вот, этот перипл помещает здесь неких евдусиан, а это германское племя упоминается уже у Тацита. А говорили эти самые евдусиане на готском и таврском языках. Наверняка это те загадочные готы-тетракситы, которых крестили при императоре Юстиниане.

Но что это ещё за таврский язык? Тавры, древнейшие обитатели Крыма, приносившие человеческие жертвы, давно ведь уже вымерли или ассимилировались. Может быть, таврский язык — это какой-то тюркский? Ага, а крымские татары — это потомки тавров! Тавры-татавры…»

Понимая, что уже надо сдавать рукопись, Гриша решился всё же бросить беглый взгляд на дальнейшее повествование:

«Иприде в Оспор. Щи же народи…» — «Тьфу, опять перепутаны листы! Это ж надо было так невнимательно переписывать…» — подумал он с тоской и стал судорожно искать продолжение, которое нашлось через целый лист:

«И приде в Оспор… град обону страну Понта, противу Амису, едеже и мы доходихом, и Колупадиа епископа…» — «Стоп. Во всех греческих рукописях епископа зовут Колимвадий. В издании Васильевского тут: «Иколипадиа епископа». Как же именно славянский переводчик прочёл это имя: «Иколупадий» или просто «Колупадий»? Хм… Тёмное какое-то место получается в славянском переводе. В греческом всё просто: «Оттуда пришёл он в Воспор, город на том берегу Понта, напротив Амиса, где и мы застали епископа Колимвадия, который знал десять языков». А вот это последнее место, о десяти языках, в славянском тексте пропущено». — «…и Колупадиа епископа, и Георгия наместника, иже от преданиа поведааху нам многа нюдеса Андрева, яже Оспорови же видевше нюдеса, яже творяаше Андреа, скоро послу шаша, яко и ти нам с поведааху. И никогда же раскол о вере прияша, показаша же нам иконы Исус-Христовы, и многы святых, воском лияны_у зело дивны, яко рещи: не сътворишася от руку неловенеску. Илам, написание имущъ…» — «Что ещё за «лам»?.. В греческом оригинале здесь «ларнака», то есть «гроб». У Васильевского вообще «нам», но в скобках он дописал гадательно: “ларь”. Может, действительно, “ларь”, “ларец”?» — «…написание имущ: Симона апостола, в основании погребен в церкви Святых Апостол, имуще мощи, и дяшя нам от них. Есть же и другыи гроб в Никопса Зихиисте, написание имуще: Симона Хананитъскааго, и тъ имыи мощи. Андреа же от Востра спиде в Федесию град_у имуща царя Саромата…» — «И снова пропуск! В греческом: “…спустился в Феодосию, город многолюдный и любомудрый”. Дальше оказалось, что в Феодосии жителей уверовало немного…» — «…мало же от них вероваша. И оставив я, спиде в Херсон град, якоже и ти нам поведааху. А Феудесия днесь град ни стопа человечъска в ней есть. Худоверно же племя херсоняне…» — «Ладно, уже о Херсоне началось. Но загадок тут ещё больше. Впрочем, кое-что понятно: Оспор — это Воспор, он же Пантикапей, он же древнерусский Корчев, он же нынешняя Керчь. Но с чего Епифаний решил, что Воспор лежит напротив Амиса? Он же вроде так не плавал? Воспоряне подсказали? Или амиссцы? А вот интересно, на каких же десяти языках говорил епископ Колимвадий? И почему славянский переводчик, а может, и просто переписчик, потерял эту прелюбопытнейшую подробность? А Георгий — это, конечно, никакой не наместник Воспора, а ипопсифий, как в греческом тексте, то есть выбранный, но ещё не рукоположенный епископ. На какую же кафедру его избрали? На Воспорскую, вместо старого Колимвадия-Иколампадия, или на какую-то другую, например Готскую или Фулльскую? И куда пропали из Керчи те чудесные энкаустические (“воском лияны”!) иконы? А что были они там, не удивительно: город-то находился под властью хазар, которым всё, что византийскому императору поперёк горла, было в жилу. Но почему же Епифаний думает, что царь Савромат — не важно, какой по счёту — был именно в Феодосии, хотя столица его находилась-то как раз в Воспоре-Пантикапее? Может, он нашёл в развалинах города надпись с именем этого царя?..»