Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - Грищенко Александр Игоревич. Страница 57

Войдя в старое сосудохранилище — благо ключи Парфений раздобыть успел, — Никита увидел, что оно превратилось в монастырский склад ненужных вещей: старые и бесполезные уже документы, расписки, счётные книги вначале расставляли по полкам, а затем уже стали сваливать где попало. Попадались здесь и негодные причудливые вещи, которые нельзя или невозможно было продать, — прежде всего поломанная богослужебная утварь: резные мраморные кивории, инкрустированные деревянные аналои, кованые металлические лампадофоры. Увидев такое поликандило, Никита сказал Парфению:

— Смотри, прям как то, за которое зацепилась недавно дубина заговорщика, вышедшего из-под амвона и поднявшего руку на императора Льва в храме Святого Мокия на Преполовение Пятидесятницы.

Парфений ответил Никите, продолжавшему рыться в священных обломках:

— Не знаю, правда или нет, но поговаривают, что император Лев сказал своим спальникам такие слова: «Никак нельзя не прогнать патриарха с престола — ведь душа моя при нём не успокоится. Как только он допустит меня во храм, я тотчас найду свидетелей, знающих дела мятежного Дуки, и изгоню Николая из церкви, обвинив его в оскорблении моей царственности. Ибо невозможно мне приходить к нему, моему врагу и неприятелю, замышляющему против меня, и у него причащаться пречистых Таин, в то время как я восстаю в глубине сердца и гневаюсь на него. Думаю я, и нападение на меня в храме Священномученика Мокия произошло с его ведома. В этом убеждает меня то, что он не приказал никому из клириков наложить руку на злодея и схватить его, но сам убежал вместе с остальными. Наступит день, когда я отомщу за себя!» Так или примерно так мне передавали его слова. И говорят ещё, что патриарх знает это, так что решил пойти навстречу императору, ибо боится, как бы тот не пригласил римских епископов для решения этого дела.

Больше всего места в скевофилакии занимали старые иконы: почерневшие от времени, с неразличимыми ликами святых, или вообще лишённые краски, — здесь Никита вспомнил об иконоборцах, которые просто соскабливали образы с икон.

В неярком свете двух светильников внутренность сосудохранилища выглядела прямо-таки зловеще, словно склеп с останками мертвецов.

— Ну и затеял ты дело, Никита! Где же ты собираешься этого Епифания искать? — тяжко вздохнул Парфений.

— Давай поразмыслим. Епифаний умер давно, вскоре после Торжества Православия. Значит, если что от него и осталось, это должно быть где-то на полках, ведь сперва всё ставили на них. Правильно? С какого только краю их начали заставлять? Давай посмотрим по годам счётных книг. Ага, вот царствование Льва, вот Василий Македонянин, снова Василий, а вот и Михаил Амориец. Так, счета, расписки, письма… Смотри сюда! Видишь, здесь на полках только документы, но на самой верхней — деревянный ларец. Может быть, там?

Перекрестившись и попросив прощения у честных угодников Божьих, Никита взобрался на груду старых икон, отодвинул полуистлевшую створку шкафа и, поднявшись на цыпочки, достал сверху заветный ларец. Однако тот оказался намного тяжелее, чем казался с виду, и Никита чуть не рухнул вместе с ним вниз, но всё же как-то извернулся и с грохотом скатился вниз по огромной иконе.

— Ты что, с ума сошёл? Весь монастырь перебудишь, — зашептал Парфений.

Но Никита не обратил на это никакого внимания и, присев на колени, поднёс свой светильник к ларцу. Тот оказался окован по рёбрам и углам железом, а на металле вокруг замка сквозь пыль виднелась еле различимая, небрежно выцарапанная надпись. Никита сдул пыль, пододвинул светильник ещё ближе и, сильно прищурившись, прочёл: «Епифаниево».

— Нашёл, нашёл! — как сумасшедший закричал он и стал обнимать Парфения.

— Пойдём скорее отсюда, а то ещё греха не оберёмся, — оборвал его уже порядком испуганный и замёрзший монах, потащив незаметным путём в свою келью.

По дороге Никита разрывался на части: с одной стороны, ему нестерпимо хотелось открыть ларец Епифания, а с другой — он должен был побеседовать сперва с Парфением и рассказать ему все тяжкие новости. Но едва переступили они порог кельи, как откуда-то снизу раздался зычный рык:

— Парфений, где ты, дурень, шляешься? Игумен тебя уже полчаса как ищет!

— Бегу, бегу! — закричал в ответ Парфений и быстрее ветра умчался в темноту.

Никита внезапно оказался один. Он поставил свой светильник на стол, зажёг большую свечу и, присев на складной табурет, положил перед собой ларец. И тут Никита понял, что нет у него ключа, а окованный железом ящик просто так, без инструментов, не взломаешь — на то он и окован — да и как отвечать потом за взлом перед игуменом? Так и не придумав ничего, что бы предпринять, Никита решился, наконец, хотя бы обтереть ларец от пыли. Но едва он дотронулся до того самого замка с надписью, как механизм вдруг щёлкнул, и крышка чуть-чуть поднялась: замок был уже то ли открыт, то ли взломан — видно, монахи искали там деньги.

Разбираться с этим у Никиты не было времени — он сразу же заглянул внутрь: вся внутренность плоского ларца оказалась завалена листками папируса и пергамена, маленькими тетрадками, восковыми дощечками и просто какими-то обрывками. Разбираться в этом пришлось бы не меньше дня, и Никита взял наугад попавшуюся ему на глаза папирусную тетрадку, исписанную наклонным заострённым унциалом, каким писали в Городе лет сто назад. Уж в чём в чём, а в почерках Никита разбирался: «Так, придыхания и ударения стоят, но не везде — значит, этому не больше лет ста пятидесяти, но и не меньше полусотни. И наклон не италийский, а восточный — видать, Сирия или Палестина. Хотя кто тут разберёт: столько людей убежало на запад оттуда, от безбожных агарян!» Поправив свечу, Никита взялся за чтение:

«Проповедь блаженного апостола Андрея в городах…

(окончание заголовка было оборвано)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа, Единого Бога! Проповедь блаженного апостола Андрея, ученика Иисуса Христа, который находился в… (опять оборвано) и в Лидде. С миром Господним. Аминь!

И когда апостолы отправились в мир проповедовать Евангелие Царства Небесного, Господь явился им и сказал: «Мир вам, братья мои возлюбленные, наследники Моего Царства! Знайте, что Я никогда не отделюсь от вас, но укреплю вас». И обратился Он к Матфию и приказал ему идти в Город людоедов; а брат его Андрей был направлен в Лидду, чтобы проповедовать там, — он и ученик его Филимон, сын Филиппа, — «Ибо есть у Меня там много людей, которых Я избрал». Ответили апостолы: «Будь с нами, о Господи, во всяком месте, в которое приказал Ты нам идти!» И подал им Господь приветствие мира, и вознёсся на небеса, пока они смотрели на Него».

— Похоже на начало тех деяний, что были в Патриаршей библиотеке… Неужели опять такая же чушь? Хотя тут упоминается Город людоедов, а ведь он был и в тех деяниях, которые читал Арефа и которые тот считал достоверными. Ну, посмотрим!

«После сего пошёл Пётр в то место, куда направил его Господь. А Матфий спросил Андрея, позволит ли тот идти с ним в Титаран его ученику Руфу и Александру. И был у Филимона мелодичный голос, какого не бывало ни у кого, и был он научен мудрости силой Святого Духа, Который опочил на нём; и не было среди апостолов таких, кто бы превосходил его мудростью, кроме Петра и Иоанна».

— Ну, тут насчёт Филимона сказано, конечно, слишком сильно. «Не было среди апостолов таких, кто бы превосходил его мудростью» — надо же было такое написать! И что это за Титаран: не знаю я такого города. Вот если бы была Тиана, то это уже поближе к моему Хараксу…

«И когда апостолы собрались вместе, выбрали они этих двух мужей встать и воздать хвалу Богу за то, что могут они слышать сладость их голосов. Пошёл же Андрей в Лидду, а с ним и Филимон, ибо одна половина города уверовала благодаря Петру, а вторая половина оставалась неверующей. И пришёл Андрей в церковь назореев, которая была в Лидде; и они, ликуя, вышли ему навстречу с ветвями деревьев в руках; и он вошёл в церковь и сел в епископское кресло; и приказал он Филимону взойти на кафедру и пропеть гимн Аллилуйя, и всё собрание повторяло его за ним».