Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - Грищенко Александр Игоревич. Страница 88

Зримо навстречу Эгеату вышел лишь Стратокл и обнял брата, которого давно не видел, но улыбался он ему одним только лицом, а душа его не радовалась. Столь же притворно поприветствовали хозяина рабы и вольноотпущенники, ведь в душе они его боялись.

Эгеат поспешил в спальню в надежде, что Максимилла ещё спит и что он овладеет ею спящей, ибо сильно желал её. Но она молилась, а когда в спальню вошёл распалённый муж, отвернулась от него и опустила глаза. Эгеат поначалу решил, что это она о нём молилась, а потому сказал ей:

— Дай мне прежде свою правую руку, и поцелую я ту, которую впредь не просто женою буду звать, но полноправной своею владычицей — вот как уверен я в твоём целомудрии и в твоей любви ко мне!

На самом же деле молилась Максимилла втайне так: «Избави меня, Господи, от нечистого соединения с Эгеатом и сохрани чистой и целомудренной служащую Тебе, моему Богу», — но Эгеат этих слов не слышал, и когда он приблизился к её устам, чтобы поцеловать их, она оттолкнула его:

— Не пристало, Эгеат, после молитвы мужским устам припадать к женским.

Поражённый её суровостью, проконсул молча отступил и, сняв дорожную одежду, прилёг отдохнуть и тут же заснул, так как устал от долгого пути.

— Ступай, сестра, к блаженному Андрею, — шепнула тут Максимилла Ифидаме, — пусть приходит сюда и возложит на меня руки с молитвой, пока Эгеат спит.

Андрей, узнав о постигшем Максимиллу несчастье, поспешил к ней, и были с ним также Стратокл, который следовал за апостолом всюду, и ещё один брат во Христе — Антифан. Вошли они в соседнюю с Эгеатом комнату — спальню Максимиллы, и возложил на неё Андрей руки с такой молитвой:

— Помоги нам, Боже мой, Господи Иисусе Христе, предвидящий всё наперёд! Тебе вверяю я свою добрую рабу Максимиллу. Пусть усилятся в ней Твоё слово и сила, пусть одолеет она укреплённым Тобою духом и насильника Эгеата, и враждебного змия, и пусть пребудет впредь, Господи, незапятнанной её душа, очищенная святым Твоим именем. Более же всего убереги её, Владыка, от мерзостной нечистоты плотского соития, усмири дичайшего и ничем не вразумляемого нашего врага, который исходит от видимого её мужа! Соедини же её с мужем внутренним и незримым, которого Ты лучше всех знаешь и ради которого свершается всё Твоё таинство домостроительства! Да получит она столь твёрдую веру в Тебя, что обретёт истинных своих родственников, от мнимых же избавится, ибо они лишь притворяются её друзьями, а на самом деле — враги ей.

Помолившись так и вверив Максимиллу Господу, удалился Андрей вместе со Стратоклом.

А Максимилла придумала вот что. Призвала она внешне весьма миловидную, но чрезвычайно испорченную по своей природе рабыню по имени Евклия и говорит ей:

— Буду благодетельницей тебе и одарю тебя всем, о чём ни попросишь, — только помоги мне в одном деле и сохрани его в тайне.

А Евклии того только и надо было — разделить ложе с Эгеатом, ведь именно это предложила её госпожа, желая оставаться впредь непорочной. Поскольку у женщин принято пользоваться уловками врага, украшая себя соблазнительными одеждами, подкрашивая своё лицо и завивая волосы — и тем самым ещё больше скрывая свою потаённую сущность, — то украсила Максимилла своими нарядами блудливую Евклию и отправила её в спальню к сонному Эгеату, а тот овладел ею, думая, что это Максимилла, и отправил обратно в её комнату, как это было у них заведено. Так получила Максимилла передышку от похотливых домогательств мужа и могла теперь тайком, радуясь о Господе, не отлучаться от Андрея.

И вот, в течение восьми месяцев Эгеат незаконно изливал своё злое семя в порочное лоно Евклии, и она понесла от этого, тогда как с чистой кровью Максимиллы, благой по своей изначальной природе, не могло оно никак соединиться, так что не было у них детей. И тогда потребовала Евклия от госпожи даровать ей свободу — и тут же получила её; ещё через несколько дней потребовала немало денег — и не отказала госпожа. С тех пор постоянно получала она от Максимиллы платья, ткани, повязки, но не могла никак насытиться, зато рассказала о своём сомнительном положении товарищам-ра-бам, кичась им и превозносясь над остальными. Те поначалу разгневались на хвастовство Евклии и заткнули ей рот бранью.

Но та, посмеиваясь, показала им множество подарков от госпожи, так что те пришли в недоумение и не знали, как им теперь быть. А Евклия, ещё больше возгордившись, решила воочию показать им, кем она предстаёт пред господином, — и вот, когда напился он до беспамятства, вошла к нему в спальню с двумя из рабов и поставила их в изголовье кровати, а сама стала будить его непристойными ласками. Полуочнувшись, Эгеат крикнул ей:

— Эй, госпожа моя Максимилла, ну же, скорее!.. — и на глазах у изумлённых рабов соединился с Евклией; те же разнесли весть об увиденном и услышанном по всему дому.

Тем временем Максимилла в полной уверенности, что Евклия, щедро одаренная ею, строго хранит их тайну, вместе со Стратоклом проводила все ночи у апостола Андрея, где собирались и другие братья. Но однажды Андрей увидел некий тревожный сон и громко сказал при всех, да так, чтобы слышала и Максимилла:

— Берегитесь! Готовится ныне в доме Эгеата событие, полное смятения и ярости…

Максимилла попросила объяснить, что значат эти слова, но апостол лишь ответил:

— Не спеши, скоро и сама узнаешь.

Тогда Максимилла, как обычно, переоделась, чтобы остаться неузнанной, и побежала домой. Входя в преторий на глазах у слуг, закутанная с ног до головы, она и не ожидала, что те подстерегали её, словно какого-то чужака, потому что приметили они то время, в которое она уходила из дому, а затем возвращалась. И вот набросились они на свою госпожу и сорвали с неё покрывало. Одни решили немедленно доложить об этом Эгеату, другие же, лицемерно выказывая любовь к госпоже, заткнули рот своим товарищам и даже поколотили их, словно сумасшедших. Пока они дрались, Максимилла незаметно вошла к себе в спальню, молясь Господу, чтобы отвратил Он от неё всякое зло.

Час спустя ворвались к ней те рабы, которые при входе в преторий сражались якобы за неё, и наговорили лестных слов, надеясь получить от неё что-нибудь в награду. Тогда Максимилла подозвала Ифидаму:

— Выдай им то, что заслужили по праву, — и велела наградить их тысячью динариев, наказав хранить молчание.

А те лишь притворялись лицемерно, что любят госпожу, и, хотя многократно пообещали ей молчать обо всём, тотчас же, направляемые отцом своим диаволом, побежали к Эгеату, неся с собой выданные им деньги. И рассказали они ему всю историю о благом обмане Максимиллы: и о том, как сестра их по рабству Евклия под видом его супруги вступала с ним в связь, и о том, как госпожа их Максимилла устранилась тем самым от соединения с ним, словно от какого-то ужасного и мерзостного дела, и о том, как задаривала их всех, и о том, как отлучалась куда-то каждую ночь.

Более всего разозлило Эгеата то, что Евклии недостаточно оказалось ни делить с ним ложе, ни получать богатые подарки от госпожи, но похвасталась она этим перед ничтожными рабами. Поэтому допросил он её со всею строгостию, и та под пытками призналась во всём. Но Эгеат сделал вид, что не поверил ей, потому что хотел замолчать всю эту историю и всё ещё любил, пусть и животной любовью, свою супругу, — и объявил все слова Евклии и ещё трёх других рабов, которые донесли ему на Максимиллу, клеветой, достойной страшной кары. Евклии он велел отрезать язык и отрубить конечности, а затем выбросить её вон из дома, так что, оставшись совсем без пропитания, она через несколько дней сама стала пищей для бродячих псов. А трёх других рабов Эгеат приказал распять.

Ничего не поев в тот день от ярости, Эгеат впал в безумное недоумение: почему же так переменилась по отношению к нему его Максимилла? где её прежнее расположение? Долго проплакав наедине и выругав напоследок своих богов, он явился к ней и припал к её ногам со слезами:

— Вот у твоих ног тот, кто уже двенадцать лет зовёт тебя своим мужем, тот, кто всегда почитал тебя за некую богиню! О да, и до сих пор превозношу я тебя за целомудрие и кроткий нрав, который, конечно, может меняться, ибо ты всё же человек… Но чем объяснить твою перемену? Может, есть у тебя какой-то другой мужчина — ты лишь признайся в этом, и я прощу тебя, и не предам это огласке, как ты и сама нередко извиняла мне мои безумства. А если причиной твоей перемены окажется нечто ещё более страшное, то и в этом признайся: помучаюсь я, но всё приму и, возможно, пойму, что совершенно ни в чём не должен тебе перечить.