Капитан Два Лица - Ригби Эл. Страница 65

Война, затянувшаяся и тяжелая, шла. Один из сыновей барона потерял руку, второй — глаз, третий лишился невесты, сражавшейся бок о бок, попавшей в плен и убитой. Овег не сдавал своих границ, но ни у него, ни у тех, чьи наставления он слушал, не получалось управлять войсками так, чтобы отшвырнуть черный народ подальше и утихомирить. Они осторожничали. Для броска требовался рискованный план.

У барона план имелся, по крайней мере, так говорили те, кто его знал и кто впоследствии смог хоть что-то рассказать. Эйрат предложил на свой страх и риск осуществить в пограничных водах небольшой гамбит с последующим окружением. Это был безумный, но стремительный и меткий ход, который, удайся он, лишил бы нуц половины флотилии, в то время как Овег заплатил бы двумя-тремя кораблями и парой крепостей. Но почти ни одна рука на военном совете не поднялась в поддержку. Соколам не доверяли достаточно, чтобы подчиниться одному из них, и Овег тоже не использовал свое право единоличного решения, хотя мог. Очередной виток войны был проигран. Уязвленные Эйраты вернулись в Ганнас. Вскоре барон принял предложение гилманцев.

Эйраты покинули Альра’Иллу однажды ночью. Они отбывали в спешке, и никто из них не заметил, что младший мальчик в последний момент спрыгнул с борта уходившего корабля. Гаррэн побежал назад, к своему другу, к принцу. Раз и навсегда он сделал тогда выбор: останется верен ле Спада, даже если за предательство, совершенное остальной семьей, его на следующее же утро повесят. Но его — шестого сына — не повесили.

— Что было с тобой потом? — тихо спросил Дуан.

Тайрэ не ответил; облокотившись о передний борт, он смотрел на край воды. «Ласарра», монотонно урча нутром, шла впереди двух объединенных флотилий: тилманской и альраилльской. Ночь перевалила за середину, близился чахлый рассвет. До форпостов Гоцугана — «Твердыни убийц», как дословно переводилось название, — оставалось не больше полусотни пэлир. Все происходящее отнюдь не было случайностью, ну а король Вударэс и вовсе считал это «одним из потрясающих решений потрясающей женщины». Так он говорил о Рыжей Моуд, о ком же еще?

Как оказалось, туманно упомянув встречу в море, тилманец сильно приуменьшил размах задуманного с Азралахом предприятия — напасть на окраинные острова гоцу. Далеко идущих целей по захвату и подчинению работорговцев сагиб и король не ставили: все же они способны были правильно оценить масштаб сил и шаткость равновесия в мире. Если боги дают притону унижения и смерти существовать, тоже ли людям мешать этому? Рейду предстояло быть скорее карательно-предупреждающим: недавно гоцу разорили несколько городов на побережье Дагиры, и уже несколько раз их приходилось — ценой немалых усилий — выдворять из общей сокровищницы, с Агары. Несомненно, правитель Тилмы, которому наскучило сидеть дома, с удовольствием схватился за возможность, как он сам говорил, «немного размяться».

Услышав ужасную новость о Розинде, юный правитель всплеснул руками и возопил: «Прекрасно!». Дуан не схватил его за горло только потому, что на тот момент еще сидел и приходил в себя. Впрочем, радость тилманца была понятна: тот справедливо полагал, что теперь компанию его небольшой флотилии составит альраилльская. Быстрых заморских кораблей у обоих королевств было пока мало, в то время как гоцу уже почти на треть обновили флот. Но вместе вышло уже целых три дюжины, и это если не брать в расчет силы шедшего со своей стороны Азралаха. Так что, с точки зрения Вударэса, для которого предстоящее было всего лишь увеселительной прогулкой, все складывалось крайне удачно.

Ганнасский флот поднимали спешно, но сигналу крайней тревоги. «Ласарра» пошла с отрывом от прочих кораблей примерно в четыре пэлиры и держала его все время. Никто даже не успел удивиться, что сам король предпочел двинуться в путь на борту незнакомого судна со спущенными флагами. До военного руководства донесли, что именно этот барк передал вести о пленении принцессы Розинды. И полученных сведений оказалось достаточно, чтобы пока не задавать Дуану — взвинченному, злому и отрывисто отдававшему один приказ за другим, как никогда напоминавшему отца, — лишних вопросов. Армия просто пошла за королем, как и должна была.

Внутренне Дуан захлебывался от гнева. Почему пираты юркой маленькой бригантины, по слухам, относившиеся все же к Волкам, а не к Крысам, поступили именно так? Не привезли принцессу в Ганнас, чтобы получить обещанное вознаграждение, даже не затребовали собственную цену? Просто потащили ее в гнездо самых отвратительных тварей из ныне существующих, будто мстя за что-то. За что? За старые столкновения? Но ведь они не могли знать, кто скрывается под личиной короля Альра’Иллы…

Камэш и Вудэн услужливо посылали Дуану образ за образом, страх за страхом. Он видел сестру жертвой для Джервэ, пожиравшей молодых девушек каждое начало фиирта. Видел рабыней, прикованной цепями в каком-нибудь бараке и насилуемой десятком сагибских отпрысков каждую ночь. Видел «живой статуей» — говорили, что один из нынешних правителей Заморья обливает красивых пленников и пленниц жидким золотом, чтобы украсить свой сад. Здесь, за пределами Морского Края, где единственным островком относительной цивилизации была Дагира, с юной девушкой могли сделать все что угодно, вещи намного более гадкие, чем рисует воображение. Именно поэтому Дуан снарядил флот, вместо того чтобы пытаться требовать мира.

Лишь то, что он снова находился на своем корабле и то, что команда не успела ни в чем его заподозрить, немного приводило в чувство. Ровно настолько, чтобы продолжать говорить и слушать, на этот раз — слушать того, кого хотелось по-настоящему услышать всегда.

— Ты уверен, что готов знать?

Дуан решительно кивнул, Железный улыбнулся. Он давно перестал смотреть вперед и теперь вглядывался в лицо короля Альра’Иллы.

— Эти события… — наконец медленно начал Тайрэ. — Занимают по времени едва ли не столько же, сколько все, о чем ты уже услышал. Но их я, даже если постараюсь, не размажу больше, чем на пару дюжин фраз. И все же я попробую.

Он набил трубку и начал курить. Кольца крепкого дыма быстро истаивали от сильного встречного ветра. Дул фасвар, бриз со стороны начала Рассветной Лестницы. Дуан ждал.

— Твой дед погиб вскоре после того, как моя семья ушла. Советники, бароны — все были в ярости, скалились на меня, еще когда все только началось, а после гибели Овега, да хранит нас его сиятельный взор, ополчились вовсе. Но твой отец неизменно защищал меня. Мы выросли и — все трое — стали сильнее. Ле Вьор научился воевать и научил твоего отца, а твой отец нашел в себе силы не повторить ошибок своего. Вернул ко двору старых полководцев вроде Ноллака, возобновил бои и через меня воззвал к пиратской гильдии. Да, он не прогнал меня от себя, как другие — и Габо тоже — считали правильным. Он позволил мне делать то, для чего меня растили. Я смог поднять Соколов, и мы — все вместе, ничью роль здесь не стоит преуменьшать, — победили нуц. Но, несмотря на это, предательство Эйратов всегда оставалось в памяти твоего отца свежим, Ино. У него были причины. Он боялся. Боялся не столько меня, сколько того, о чем я напоминал. Да и мое возвышение среди Соколов ему не нравилось, не нравилось и Габо: он к тому времени окончательно меня возненавидел. Война кончилась, Соколы уже не были так важны. Ле Вьор стал гадить нам в мелочах, как только мог, нашептывать Таллу, напоминать. Доносил обо всех нарушенных приказах, даже самых мелких. Если мы не желали тайно грабить чужое судно… например, потому, что помимо сокровищ оно перевозило раненых… об этом сразу узнавал твой отец. Это копилось. Нарастало. Соколы конфликтовали с военными, я конфликтовал с Габо. В итоге, как ты можешь видеть, я — тот, кто я есть. И я… — Железная ладонь легла рядом с ладонью Дуана на полированное дерево. — Рад, если, услышав все и поняв, сколько я от тебя утаил, ты не попытаешься всадить мне нож под ребра. — Подумав, старый капитан хмыкнул и добавил: — Хотя ты, конечно, можешь попробовать, но после этого я сломаю тебе руку в трех местах и…