Детали перманентной революции (СИ) - Симоненко Юрий. Страница 21

Целый час они занимались любовью в ее машине. Снова и снова их тела сплетались в порывах овладевавшей ими страсти. Как и в прошлый раз, когда они впервые слились воедино в салоне его машины, одиноко стоявшей теперь на соседней стоянке, их одежды были разметены по всему салону, а их тела покрывал липкий горячий пот. Трехместный кожаный диван, на котором они любили друг друга, прилипал к спине Рины, к ягодицам Макса, к бедрам, к животам… Несмотря на исправно работавший в машине кондиционер, было жарко. Трижды, изнеможенные они падали друг на друга и так лежали, тяжело дыша, не в силах больше целовать, лишь шепча слова любви, лишь касаясь пересохшими губами сухих губ, а после, едва придя в себя, из последних сил с неистовством снова набрасывались друг на друга…

— Любимый! — Шептала ему Рина.

— Любимая! — Отвечал ей Макс.

Выбившись окончательно из сил, они лежали некоторое время в молчании, — безмятежное спокойствие момента поглотило обоих. Лишь ставшие постепенно равномерными дыхания да удары сердец нарушали окутавшую их тишину — тишину после бури, после урагана, что бушевал в маленьком уютном салоне машины на протяжении последнего часа, центром которого они были. Макс лежал на спине, уставившись в пологий сочно-зеленый, усыпанный множеством голубых, фиолетовых, желтых и белых полевых цветов купол потолка машины. Рина прижалась к нему сбоку, положив голову на его плечо и закинув изящную тонкую, согнутую в остром колене ногу на его массивные бедра. Густые черные волосы девушки рассыпались по предплечью Макса, длинные пальцы с выкрашенными белым лаком ноготками неспешно перебирали завитки волос на его груди.

— Знаешь, — произнес тогда Макс, нарушая тишину, — у меня такое чувство, будто вся эта хрень… — он не стал перечислять — …настолько… ничтожна, в сравнении с тем, что мы… в сравнении с нашей… близостью…

— Так и есть, Макс, милый, — ответила Рина. — Так и есть, дорогой мой, рыжий Макс.

— Но все это… Мое повышение, вся эта… история с Айном… с полицией… Все эти, неприятные, в общем, события, о каких вряд ли кому-то захотелось бы потом вспоминать, служат фоном для другого события… События, которого я забывать не хочу и не стану…

— Ты это о нас? — Рина приподнялась, опершись на локоть и, улыбнувшись, заглянула Максу в глаза.

— Да, Рина. Я о нас, — ответил Макс, переведя взгляд с потолка на лицо девушки. — Я счастлив, что у нас все так сложилось… Мне плевать на всех этих полицейских, что лезут ко мне со своими подозрениями, на Подполье…

— Подполье? — спросила Рина. Максу показалось, что Рина нисколько не удивилась, услышав упоминание заклейменной Мировым Правительством и СМИ как «террористическая» организации.

— Да, — сказал он, решив, что должен быть до конца честен с Риной. — Во всем этом деле, я имею в виду — мое повышение и историю с Айном… замешано Подполье… Хочу чтобы ты это знала, связываясь со мной… Быть может, и меня скоро… как Айна…

— Не говори так, милый! — зеленые глаза девушки блеснули с возмущением, а не с испугом. — Ничего подобного с тобой не произойдет!

— Откуда ты можешь знать? — с улыбкой спросил тогда Макс и, протянув левую руку (правой он поддерживал ее под спину), отвел назад, заведя за ушко, упавший на глаза Рины черный локон. — Ты, конечно, бесстрашная, почти всемогущая девушка из первого уровня… но Подполье — очень серьезная сила…

— Я не хочу обманывать тебя, — продолжал он. — Я имею за собой грешки, за которые, узнай о них полиция или Бюро расследований, меня вряд ли погладят по голове… Скорее сошлют на дальний север, или вообще на Марс… где я загнусь от каторжной работы, холода и радиации… Я ломал серверы корпораций, писал запрещенные программы… имел дело с искинами… вполне возможно, связанными с Подпольем. Потому меня и выдвинули в управляющие отделом… Причем, без моего ведома… Я и сам пока не знаю, чего от меня хотят…

Макс замолчал, решив, что уже достаточно наговорил, чтобы напугать ее. Но Рина снова удивила его тем, что сказала в ответ:

— Я все знаю о тебе, милый Макс… Не волнуйся из-за полиции и спецслужб.

— Прямо-таки все? — он не стал скрывать удивления.

— Все, что ты сказал, — улыбнулась Рина, — и даже больше…

— А как насчет Подполья? Тоже не волноваться? — добавил Макс.

— И за Подполье не волнуйся, — ответила Рина и поцеловала Макса в губы, не дав продолжить разговор.

Они были уже не в силах заниматься любовью, в обычном понимании этого выражения, но могли целовать и обнимать друг друга, и потому обнимали и целовали. Они снова, как и до того, когда их тела сливались, когда плоть Макса проникала в плоть Рины, превратились в сплетение черно-белого (не отличавшийся белизной тела, сильно смуглый, как цыган или индус, Макс в объятиях чернокожей Рины был бел как снеговик).

— Нам пора возвращаться… — сказала Рина, когда они до конца насладились объятиями. — Тсс… — приложила она указательный палец к его губам. — Потом… сегодня вечером мы вернемся к этому разговору… — добавила она, когда Макс хотел, было спросить о причинах уверенности Рины в том, что ему не следовало опасаться ни полиции, ни даже Подполья.

Несколько минут ушло у них на то, чтобы привести себя в порядок. Они смеялись, обтираясь влажными салфетками и разбирая собранную по машине одежду. Шутили над тем, что это была уже вторая машина за два дня, в которой они занимались любовью и что на завтра им нужно специально раздобыть третью.

Макс спросил Рину: не желает ли она заглянуть в его новую квартиру, в которой, признался Макс, он сам пока так и не побывал. Рина ответила, что и не побывает, «во всяком случае, сегодня». А потом — она подумает; если кровать Макса окажется также хороша, как и ее огромное ложе, то она не будет против. Тогда Макс пообещал, что завтра же закажет новую, самую большую и удобную, а оставшуюся от прежних жильцов выбросит — тут Макс прибег к древнему фразеологизму — к чертовой матери.

— Я буду ждать тебя, мой милый Макс, — сказала Рина, поцеловав его, когда он выходил из машины.

Макс все еще ощущал вкус поцелуев Рины, обонял запах ее тела, чувствовал ее прикосновения, когда сигнал зуммера вернул его к реальности: кабина лифта стояла на последнем этаже башни, двери были открыты.

Несколько секунд он продолжал рассеянно смотреть перед собой, потом, наконец, собравшись с мыслями, встал из противоперегрузочного кресла и вышел из кабины.

В приемной его встретила секретарь, миловидная девушка с раскосыми глазами азиатки, и сообщила, что госпожа управляющий директор его ожидает и, что он может войти. Поблагодарив секретаря, за приглашение, Макс вошел.

В кабинете никого не было.

Осмотревшись, Макс заметил, что части квадратных циановых панелей, за одной из которых посредине стены был комбайн-бар, в дальнем конце кабинета не было. Пройдя немного вперед, Макс увидел, что там, где раньше была стена, теперь был проход: панели сложились таким образом, что теперь обрамляли широкий, не менее трех метров в ширину и двух с половиной в высоту, проем.

— Макс! это ты? — послышался из проема голос Ангелики. — Проходи! Я здесь.

Макс прошел и… встал в проходе.

Перед ним лежало просторное, лишь немногим меньше кабинета, дугообразное помещение с рядами круглых, увенчанных скупыми капителями колонн вдоль стен: пол и колонны были из мрамора (или из материала его безупречно имитирующего) серых оттенков, стены — розовых и розовато-бежевых, потолок был бело-голубым. Колоннады вдоль левой — внутренней, и правой — внешней стен непрерывно заворачивали по пологой дуге влево. (Верхние сорок этажей круглой как труба башни образовывали каскад постепенно уменьшавшихся в диаметре «шайб», — издали это придавало верхушке башни сходство с усеченным конусом, — последняя «шайба» при этом имела диаметр всего 30 метров, что делало внешнюю округлость здания изнутри весьма заметной.) Справа, сквозь заполнявшие высокие, в человеческий рост, стрельчатые арки витражи в помещение проникали окрашенные разноцветными стеклами лучи вечернего солнца. Пять узких арок гармонично вписывались в колоннаду из шести мраморных колонн, толщина которых, как и ширина окон-арок составляла не более полуметра.