Красный гаолян - Янь Мо. Страница 16

Впоследствии адъютант Жэнь раздобыл гроб из кипарисового дерева, обитый жёлтым атласом и покрытый лаком толщиной с медную монету. Зубастого Юя обрядили, положили в гроб и похоронили со всеми церемониями, а могилу вырыли под той маленькой ивой у излучины. В день похорон адъютант Жэнь оделся во всё чёрное. Волосы его блестели, а на левое предплечье он повязал красную шёлковую ленту. Командир Юй облачился в траурные холщовые одежды и в голос рыдал. Когда похоронная процессия вышла за околицу, Юй со всей силы разбил о кирпичи новый глиняный горшок. [30]

В тот день мама повязала отцу белую траурную повязку да и сама оделась в холщовые траурные одежды. Отец с палкой из свежесрубленного ивового колышка шёл следом за командиром Юем и бабушкой. Он видел, как разлетелись черепки глиняного горшка, и это напомнило ему, как раскололся, словно черепица, лоб Зубастого Юя. Отец смутно чувствовал, что две эти похожие картины как-то неразрывно связаны между собой, а столкновение двух этих событий может повлечь за собой и третье.

Отец не проронил ни слезинки, ледяным взглядом наблюдая за похоронной процессией. Её участники окружили иву, и шестнадцать крепких парней играючи опустили тяжёлый гроб в глубокую могилу на восьми пеньковых верёвках толщиной в полпяди, взявшись за оба конца. Командир Юй зачерпнул пригоршню земли и отстранено бросил на сверкающую крышку гроба. Послышался грохот, от которого содрогнулись сердца. Несколько человек с лопатами начали поддевать большие комья чернозёма и закапывать могилу, гроб возмущённо кряхтел, потихоньку исчезая под слоем земли, который становился всё толще и толще; сначала он поравнялся с краями могилы, потом вырос в холмик в форме пампушки. Командир Юй достал пистолет и, прицелившись в небо над ивой, трижды пальнул. Пули друг за дружкой пролетели через крону дерева, сбив несколько жёлтых листиков, похожих на тонкие брови. Три блестящие словно лёд гильзы со щелчком отскочили в вонючую жижу в излучине, и какой-то мальчишка прыгнул туда же и, чавкая в зелёной грязи, подобрал их. Адъютант Жэнь достал браунинг и тоже дал три выстрела подряд. Пули вылетели из ствола со свистом, пронзительным, как крики петухов, и понеслись над гаоляном. Адъютант Жэнь и командир Юй стояли с дымящимися пистолетами, глядя друг другу в глаза. Адъютант Жэнь покивал:

— Он умер, как герой!

С этими словами он сунул пистолет за пояс и широким шагом двинулся в сторону деревни.

Отец заметил, что рука командира Юя, в которой тот держал пистолет, медленно поднялась, дуло пистолета преследовало спину адъютанта Жэня. Участники похоронной процессии ужасно удивились, но никто не осмеливался и пикнуть. Ни о чём не подозревавший адъютант Жэнь размеренно шагал с гордо поднятой головой к деревне, навстречу солнцу, которое вращалось, словно шестерёнка. Отец видел, что пистолет в руках командира Юя дрогнул. Отец практически не слышал звука выстрела, настолько он был слабым и далёким, лишь увидел, как пуля пролетела совсем низко и практически скользнула по чёрным как вороново крыло волосам адъютанта Жэня. Адъютант Жэнь не повернул головы, продолжив двигаться вперёд всё тем же размеренным шагом. Отец услышал, что адъютант насвистывает до боли знакомый мотив. Это была песня «Гаолян заалел, гаолян покраснел». Глаза отца наполнились горючими слезами. Чем дальше уходил адъютант Жэнь, тем больше казался его силуэт. Командир Юй снова выстрелил. От этого выстрела содрогнулись небо и земля, отец одновременно увидел полёт пули и услышал звук выстрела. Пуля вонзилась в горло гаоляновому стеблю, и тот повалился на землю. Пока колос медленно падал, его сразила ещё одна пуля. Отцу смутно показалось, что адъютант Жэнь наклонился, сорвал у дороги золотисто-жёлтый цветок дикого латука и долго-долго нюхал его.

Отец говорил мне, что адъютант Жэнь почти наверняка был коммунистом. Кроме коммунистов таких чистокровных героев и не сыщешь. Вот только, к сожалению, герою уготована была короткая жизнь. Спустя три месяца после того, как он удалился размашистой походкой, демонстрируя всем свою героическую выдержку, Жэнь чистил тот самый браунинг, и пистолет выстрелил у него в руках. Пуля вошла в левый глаз и вышла из правого уха, половина лица покрылась порошком синего цвета со стальным отливом, а из правого уха вытекала капельками чёрная кровь. Люди, услышав выстрел, подбежали к адъютанту, но тот уже мёртвым лежал на земле.

Командир Юй поднял браунинг адъютанта Жэня и долго молчал.

7

Бабушка несла на коромысле корзины с кулачами, а жена Ван Вэньи тащила на коромысле два ведра похлёбки из золотистой фасоли. Они поспешно продвигались в сторону большого моста через реку Мошуйхэ. Первоначально женщины хотели срезать через гаоляновое поле, напрямую на юго-восток, но с коромыслами пробираться через заросли гаоляна оказалось непросто. Бабушка сказала:

— Сестрица, давай пойдём по дороге. Хоть и длиннее, да выйдет быстрее.

Бабушка с женой Ван Вэньи, словно две больших птицы, прям-таки летели по пустой дороге. Бабушка переоделась в тёмно-красную куртку, а на чёрные волосы нанесла специальное масло для расчёсывания, так что они блестели. Жена Ван Вэньи была очень миниатюрной, но хваткой и проворной. Когда командир Юй начал вербовать солдат, она сама привела мужа к нам домой и попросила бабушку замолвить словечко, чтоб Ван Вэньи забрали в партизаны. Бабушка обещала помочь. Командир Юй оставил Ван Вэньи только из уважения перед бабушкиным авторитетом. Он спросил у Ван Вэньи:

— Ты смерти боишься?

Тот ответил:

— Боюсь.

Жена добавила:

— Товарищ командир, он говорит, что боится, а сам не боится. Во время японской бомбёжки наших трёх сыночков разорвало на кусочки.

Ван Вэньи категорически не годился в солдаты, реакции у него были замедленные, он путал право и лево, а во время строевой подготовки на плацу получал от адъютанта Жэня незнамо сколько раз. Жена предложила ему выход: велела в правой руке сжимать стебель гаоляна, как услышит команду «направо!», так разворачиваться в сторону той руки, которая держит гаолян. Ван Вэньи стал-таки солдатом, но оружия у него не было, и бабушка отдала ему наш дробовик.

Когда они поднялись на извилистый берег Мошуйхэ, не было времени любоваться на жёлтый лилейник, который пышным цветом цвёл по обе стороны насыпи, и заросли кроваво-красного гаоляна, простиравшиеся за насыпью. Женщины спешили на восток. Супруга Ван Вэньи привыкла к трудностям, а моя бабушка — к комфорту, бабушка обливалась потом, а у жены Ван Вэньи и капельки пота не выступило.

Отец давно уже прибежал к началу моста и отчитался перед командиром Юем, сказал, что лепёшки скоро принесут, и командир с довольным видом потрепал его по голове. Большая часть отряда залегла в гаоляновом поле и грелась на солнышке. Отцу скучно было сидеть на месте, он нырнул в гаоляновое поле с западной стороны дороги, чтобы посмотреть, чем там занят Немой и его ребята. Немой увлечённо точил свой кинжал, отец, придерживая браунинг за поясом, встал перед ним с победоносной усмешкой. При виде отца Немой осклабился. Некоторые солдаты спали и громко храпели. Те, кто не спал, тоже лениво валялись, с отцом никто не разговаривал. Отец вновь выскочил на шоссе, где через желтизну проступал белый цвет, поскольку дорога уже совсем притомилась. Её преграждали грабли, лежавшие рядком, их острые зубья тянулись в небо, и отец прямо-таки ощутил, что и грабли изнывали уже от ожидания. Каменный мост припал к воде, как больной, только-только начавший поправляться от тяжёлого недуга. Отец уселся на насыпи, глядя то на восток, то на запад, то на воду, то на диких уток. Речка была очень красивой, каждая водоросль жила своей жизнью, каждый крошечный гребешок волны скрывал секреты. Отец увидел на дне несколько кучек белых костей, то ли мулов, то ли лошадей, плотно облепленных водорослями, и снова вспомнил тех двух наших больших чёрных мулов. Весной в полях целыми толпами скакали дикие зайцы, бабушка верхом на муле с охотничьим ружьём в руках гонялась за ними. Отец тоже сидел на муле, обнимая бабушку за талию. Зайцы испуганно шарахались, и бабушка их подстреливала, а когда они с отцом возвращались домой, то на шее мула болталось сразу несколько диких зайцев. Один раз, когда бабушка ела зайчатину, у неё между задними зубами застряла дробинка размером с большое гаоляновое зерно и никак не вынималась.